Россия-Франция-Великобритания, фестиваль им. Чехова
10.08.2005 | Театр
Офицеры, молчать!Консервативные «Три сестры» Доннеллана пришли на смену сестрам-проституткам и другим свежим прочтениям Чехова
Поскольку нынешний театральный сезон начался с «Трех сестер» у Фоменко, эффектно было бы считать «Три сестры» Деклана Доннеллана, премьера которых прошла только что на фестивале имени Чехова, - финалом сезона.
Положительно, эта пьеса в последнее время стала главным чеховским хитом: прошлом году она вышла в Малом и в театре Джигарханяна. В этом, одним из претендентов на «Золотую маску» был тильзитский спектакль Евгения Марчелли с декольтированными визгливыми сестрами, похожими на обитательниц дома терпимости. А офицеры с тяжелыми лицами уголовников, сплошь обритые наголо, вносили в постановку, идущую под песни Сукачева, одновременно блатной и казарменный дух.
Критики, на днях вернувшиеся с театрального фестиваля в Польше, рассказывали о румынском спектакле, где сестры в садомазохистских кожаных шортиках и с плетьми разгуливали среди военных, на которых не было надето ничего, кроме шинелей на голое тело и сапог.
Постановка Доннеллана так же далека от нередких нынче шокирующих тенденций, как и нежный, кружевной спектакль Фоменко. Только у Доннеллана нет никаких кружев. К тому, как работает этот англичанин, ставящий в последние годы в России куда больше, чем у себя дома, мы уже привыкли. Главные приметы: почти пустая сцена, много хорошо играющих актеров (как правило, в осовремененных костюмах), безупречный вкус и неостановимый темп: одна сцена набегает на другую, и герои говорят, не дождавшись, когда персонажи предыдущего эпизода уйдут за кулисы. Спектакли Деклана никогда не шокируют, не предлагают эффектных и скандальных трактовок. Они неизменно по-английски корректны, но прелесть их в том, что самую заигранную пьесу Доннеллан видит так свежо, будто прочел ее в первый раз и понятия не имеет, каким грузом трактовок она уже придавлена.
С «Тремя сестрами» он проделал, казалось бы, то же, что прежде: в глубине сцены, лишенной декораций (Деклан, как всегда, работает со своим английским художником Ником Ормеродом), висят два щита с черно-белыми фотографиями старого каменного дома. На самой сцене нет ничего, кроме белых стульев и макета двухэтажного дома, стоящего на столе. А еще есть много хороших актеров (правда, теперь уже в исторических костюмах), часть из которых переходят из спектакля в спектакль Доннеллана - англичанин постепенно сбивает в Москве свою маленькую труппу. Александр Феклистов, игравший в прежних постановках Деклана Бориса Годунова и сэра Тоби, теперь – полковник Вершинин, Ирина Гринева, бывшая Марина Мнишек, теперь – Маша, Игорь Ясулович, прежде игравший Пимена и шута Фесте, стал по очереди Чебутыкиным и Ферапонтом. Андрей Кузичев, прежняя Виола в «Двенадцатой ночи», где все роли исполняли мужчины, теперь – барон Тузенбах, а Алексей Дадонов, игравший графиню Оливию, стал Андреем Прозоровым. Новых молодых актеров, видимо, по предложению российских консультантов, Доннеллан берет из тех, у кого есть уже сериальная известность. В «Двенадцатой ночи» играли Вдовиченков и Дюжев, в «Трех сестрах» в роли Соленого выходит Андрей Мерзляков.
Но при том, что все в этом спектакле Деклан, вроде бы, делает, как прежде, его фирменное обаяние куда-то ушло и «Три сестры» оказываются унылым действом в коричневатых тонах, не спорящим с психологической русской традицией, но и не оживляющим ее. В новой постановке как всегда на месте обычная доннеллановская корректность и хороший вкус, но на этот раз они выглядят скукой и вялостью. Неудивительно, что заметнее всех на этом блеклом фоне оказываются актеры, впервые работающие с режиссером, и играющие как бы поперек того, что у него принято - пошловато и резко. Вроде Екатерины Сибиряковой в роли сахарно-медовой Наташи и Виталия Егорова - экзальтированного Кулыгина. Или Евгении Дмитриевой, в роли Ольги, не расстающейся с менторским тоном учительницы и старой девы. Прочие герои – и истеричный Соленый, и некстати пафосная Маша, и стандартно-восторженная, как девочка, Ирина (Нелли Уварова), и Вершинин, о котором вообще нельзя сказать ничего определенного, кажутся совсем скучными.
Единственный, кто вызывает такое же острое и нежное чувство, как в прежних спектаклях Доннеллана, это Тузенбах, которого Кузичев играет некрасивым очкастым юношей с подпрыгивающей походкой и какой-то неиссякающей радостью внутри. Смешно и трогательно, как он, угловатый, неловкий и очень близорукий, сняв очки, движется наощупь, словно слепой, продолжая восторгаться Ириной и грезить о всеобщем счастье.
Кстати, все эти чеховские грезы для Доннеллана – только очередное подтверждение театральности жизни. Чтобы пофилософствовать, каждый герой влезает на стол, словно на подмостки, и уже витийствует оттуда, не позволяя нам думать, что его вера в грядущее счастье – настоящая. Представлением становится все, и вот, когда Андрей признается Наташе в любви, все гости дома Прозоровых поворачиваются от именинного стола в сторону влюбленных и слушают их, подпершись кулаками, словно перед телевизором. Даже самая интимная сцена в пьесе – объяснение между Машей и Вершининым, - происходит в присутствии офицеров и полковник, смеясь, и театрально прикрыв рот рукой, громким шепотом кричит женщине на другой конец сцены: «великолепная, чудная!».
Мировая премьера «Трех сестер» прошла этой весной в Париже и, как уверяют, успех был заметный. У нас, на московской премьере, зал принимал спектакль весьма сдержанно, и после антракта в партере стало светиться много свободных мест. Одно могу сказать в утешение поклонникам Доннеллана. Известно, что спектакли его со временем очень растут – это вообще свойство хорошо сделанных постановок. И «Двенадцатая ночь», премьера которой на прошлом Чеховском была принята весьма прохладно, сейчас, спустя два года, идет при таком восторге зрительного зала, который в Москве я видела на считанных спектаклях. Так что, если вы были разочарованы нынешними «Тремя сестрами» или еще не сходили на этот спектакль, может быть, имеет смысл прийти на него спустя какое-то время. Через пол года, например.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.