Авторы
Вечно больной проблемой российского социума на протяжении нескольких последних столетий (скажем, от Петра до Путина) является отсутствие авторитетных для большинства норм социального поведения, нарушение которых чревато серьезными социальными последствиями.
Речь идет не о писаных правилах, регулируемых законом (хотя и здесь обычное для русского социума неуважение к закону проявляется самым разнообразным образом, наиболее остроумно, возможно, описанным Вигелем в его знаменитом мо: любой суровый закон в России компенсируется его тотальным неисполнением).
Куда важнее свод неписанных законов, то есть широко употребительных норм поведений, которые регулируются общественными реакциями в виде одобрения или осуждения (сослуживцев, соседей, пассажиров общественного транспорта, посетителей районных поликлиник и т. д.). Эти приватные реакции не носят, конечно, однозначного характера, но определяют (или должны определять) успешность или неуспешность конкретного социального жеста (и шире – социальной стратегии).
Казалось бы, речь идет о вроде бы незначительных социальных аспектах, которые на бытовом языке обозначаются такими оппозициями как вежливость-хамство, порывистость-сдержанность, агрессивность-толерантность, преклонение перед силой-уважение к слабости ect.
Конечно, в российском обществе (как, впрочем, в любом другом) существует широкий спектр типов поведения, включающий не только полюса, но и всевозможные компромиссные, промежуточные позиции (условно говоря, от вежливости до хамства и от толерантности до спонтанной агрессивности). Более того, столь же легко выявить зависимость между социальным и образовательным уровнями и целым рядом социо-психологических констант, когда невысокий социальный и менее значительный образовательный уровни чаше проявляются в эмоциональной порывистости и несдержанности, в отрицании общепринятых норм вежливости и агрессивности, в неуважении к слабости и в политическом конформизме.
И хотя это характерно для многих социумов, в большинстве современных обществ легко, однако, вычленяется система норм, авторитетная почти для всех. Иначе говоря, средняя (и наиболее обширная) часть социального спектра согласна соблюдать правила вежливости, терпимости, уважения к правам меньшинств почти точно так же, как это делают более успешные и образованные (и, значит, более заинтересованные в порядке) социальные агенты. Зато нарушение неписанной конвенции чревато социальной обструкцией. То есть, если гардеробщик, продавец, медсестра нахамит клиенту, после жалобы последнего (а часто и без нее) они будут моментально уволены. Но для устройства на новую работу часто необходима рекомендация со старой, следовательно, невежливость может означать проблематичность последующего трудоустройства.
Отчетливое своеобразие российского социума состоит как раз в отсутствии этой конвенции, почти равно авторитетной для разных социальных и образовательных групп и, в частности, той, которая маркируется невысоким образовательным и социальным уровнями с соответствующим социальным стилем.
Нормы общественного поведения есть, но для нижней и средней части социального спектра они носят декларативный характер, ибо соблюдаются не автоматически, а в зависимости от ситуации. Если нарушение этих норм чревато непосредственными последствиями, то социальный агент делает попытку соответствовать им (скажем, подчиненный редко решается хамить начальству), но в ситуации межгруппового общения (продавец-покупатель, работник жилконторы-жилец и т.д.) все зависит от обстоятельств и психологических качеств социального агента. Даже перестройка с ее социальной ломкой многих стереотипов не смогла побороть привычку к простонародному русскому хамству, которая в самых разнообразных социальных слоях традиционно интерпретируется не негативно, а, скорее, комплиментарно как прямота, искренность, естественность и т.д.
То, что это не генетическая национальная черта, доказывает поведение русских в эмиграции, где они с легкостью (практически во всех образовательных группах) перенимают правила поведения и не выбиваются из общей массы, связанной конвенцией добровольного ограничения порывистости, нетерпимости, легко перерастающей в агрессивную эмоциональность.
Зато в России эта конвенция не складывается, хотя российская власть на протяжении всей истории русской государственности периодически делала попытку привить более цивилизованные формы функционирования российского общества. Однако безуспешность этих попыток была исторически и политически предрешена. Дело в том, что в комплект с простонародным хамством (или отказом от соблюдения общепринятых норм поведения) входят и другие черты естественной асоциальности: уважение к силе, податливость пропаганде со стороны власти, патриотизм.
И связь достаточно жесткая, из нее непросто вынуть отдельный элемент, так как все эти элементы взаимоувязаны. Нельзя оставить патриотизм, уважение к силе и детское доверие к власти, если не будет основанной на низком образовательном уровне столь знакомой асоциальности и нетерпимости. И, конечно, все российские политические движения это отчетливо понимали и использовали в своих целях. Ибо отдавали себе отчет, что лучше иметь вполне управляемое общество мало- (или специфически) образованных и патриотически ориентированных хамов, чем независимо мыслящих индивидуумов с чувством собственного достоинства и своим пониманием целей общества и государства.
Здесь, кстати говоря, кроется секрет невероятной популярности президента Путина. Пожалуй, он первым из русских правителей столь отчетливо позволил себя апеллировать непосредственно к простонародному русскому хамству.
Периодически, начиная с первых мгновений своего появления на политической сцене, он как бы оговаривается, прекрасно на самом деле понимая, что именно делает: обращается к своему электорату и сообщает ему, что он такой же, как они, и ему столь же трудно и неловко в этих дурацких рамках так называемой общепринятой вежливости,. И хотя разговоры о поиске национальной идеи постоянно ведутся, власть давно ее нашла, хотя и называет по-разному: то «советский патриотизм», то «самодержавие, православие, народность». На самом деле, простонародное русское хамство и есть национальная идея, которую формировала, на которую опиралась и которая породила политическую власть в России.
В этом смысле известное изречение Бердяева о «грядущем хаме» вряд ли можно интерпретировать как пророческое. Власть опиралась на связку покорность-простонародное хамство и до советской эпохи, своеобразие которой придал лишь процесс, наиболее точно описанный Ортегой-и-Гассетом в его теории массового общества. Вкусы среднего человека действительно стали доминировать практически во всех индустриальных и постиндустриальных обществах, но именно в России этот средний человек не стесняется быть хамом, потому что его в этом всегда поддерживала и поддерживает власть, хамская по-преимуществу.
Здесь важно отметить влияние и место культуры в процессе становления национальных стереотипов и иерархии ценностей, придающей России отчетливое своеобразие. При кажущейся толерантности русской культуры, по меньшей мере, в той ее части, которая называется русской классикой (когда, скажем, Пушкин называет своих крестьян исключительно хамами, полагая, очевидно, это качество наиболее формообразующим, а Достоевский видит в мужике Богоносца, то есть образец для подражания), трудно не согласиться с Розановым, считавшим именно великую русскую литературу ответственной за массовый отказ от традиционной нравственности во время революционных потрясений. Без (столь удобного и даже необходимого для власти и почти обязательного для русской культуры) поиска в непросвещенном сознании источника непреходящих ценностей, без абсолютизации простого, естественного человека (у Толстого) или мужичка-Богоносца (у Достоевского) и противопоставления его образованному сословию (когда в выражении: интеллигенция и народ, или дворянство и народ, народ – это только его необразованная, социально обиженная часть), невозможна была не только диктатура пролетариата, но и сама хамская власть от Ленина до Путина. А немногочисленные исключения (типа повестей и очерков Лескова, сохранявшего трезвость социального и национального анализа) только подтверждали правило.
Русская власть предпочитала и предпочитает хамов-патриотов, мирясь с их асоциальным поведением, а русская культура, несмотря на отдельные заявления о всемирной отзывчивости русского человека и, казалось бы, оппозицию к политической власти, на протяжении веков шлифовала русский национализм, этой власти удобный и необходимый для патриотической манипуляции обществом.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
