19.07.2006 | Кино / Телевидение

Кинодни

За год у меня не наберется и десяти кинодней. И вдруг один за другим: «Доктор Живаго», «M & M» и «В круге первом»

Лето в городе. Зеленый массив, тропинка, велосипед. По дороге на службу вдыхаешь запах травы, который через день-два, сменившись на другой, забудется до следующего лета (авось будем живы). Так же забудутся и впечатления от нескольких сериалов, которые посмотрел, по крайней мере, пытался это сделать, покуда все пивные города вскрикивывали, как десять тысять воинов, после каждого забитого или пропущенного мяча.

За год у меня не наберется и десяти кинодней, может, даже пяти. Времена, когда их было триста шестьдесят пять, остались в юности. И вдруг один за другим: дарёный «Доктор Живаго», взятый на прокат в русской видео-лавке булгаковский «M & M» и того же происхождения «В круге первом».

Касательно солженинцынского телеопуса, я понял уже на третьей минуте, что забил гол в свои ворота – понапрасну ввел себя в расход. Смотреть «авторизованную» экранизацию романа оказалось выше моих сил: симферопольский ТЮЗ на гастролях в Евпатории. Сработано даже не топором, а колуном.

От сериала по «Мастеру и Маргарите» я заведомо ничего хорошего не ждал: залапанный роман в качестве вечернего времяпрепровождения перед телевизором для миллионов. Но любопытно же, что может дать китч на китч. Ответ совершенно неожиданный: то же, что и минус на минус. Булгаков-драматург дает второе дыхание Булгакову-романисту. Навязшие в зубах диалоги оживают. Такое чувство, что актерам играть в этом фильме – как с горки съезжать. Даже «евангельские сцены» – у Булгакова напоминающие драму К.Р. «Царь Иудейский» и приводящие в такой восторг всех «взыскующих Града» – и те смотрятся. Все прочее и подавно. Кот – смешной. Никакой аляповатости, казалось бы неизбежной. Фильм, обещавший погрязнуть в дурновкусии, наделен множеством достоинств. Просто выше головы не прыгнешь – я имею в виду стоявшую перед творческим коллективом задачу.

Все-таки имеет смысл ставить фильмы по Булгакову. Как драматург он, возможно, не так значителен, как прозаик, но зато и не так пошл.

Шаркающей

               кавалерийской

                                      походкой

С кроваво-красным

                                подбоем

– хоть под гитару. Впрочем, всякое суждение есть прежде всего суждение вкуса. Вспоминается успех «Собачьего сердца», когда друг дружку стали обзывать «шариковыми». (Отвлекусь: и никого не покоробило, что в лице профессора и его ассистента – в фильме не умеющего держать нож и вилку, хорош хирург! – мы имеем дело с двумя законченными хамами, вроде тех, что, морща нос, говорили: «Пасюшай-ка, любезный, что это ты, голубчик, за селедку себе на ворот повесил?» Весь пафос общественного негодования обрушивался на злосчастного Шарикова. Это кое-что говорит об обществе.)

В отличие от булгаковского и соженицынского сериалов, взятых на погляд, «пастернаковский» (здесь, конечно, никаких кавычек не хватит), мне подарен. Кто сказал, что подарки не отдарки? Это предрассудок. Но прежде надо посмотреть самому.

Уже полвека, как «Доктор Живаго» является торговой маркой. По-нашенски, «бренд». Решительно не играет никакой роли, что стоит за этим названием. Главное, оно стóит денег. Так может называться водка. Может называться фильм.

Вы когда-нибудь слышали восторги по поводу самой книги? Встречали ее восторженных почитательниц и почитателей? Это не «Мастер и Маргарита». Я силюсь припомнить кого-нибудь, кто бы, объясняясь в любви пастернаковской прозе, подразумевал не «Охранную грамоту» и не «Детство Люверс», а «Доктора Живаго». Наверное, есть такие, не может быть, что одни мы с женой считаем этот роман абсолютно звездным – обычно, в ответ собеседник только молитвенно разводит ладони: мол, чаровница из Чарской... лирический доктор... (Нобелевское жюри не в счет: для них это переводная литература.)

Лично мне на то, чтобы включить «Доктора Живаго» в число трех главных русских романов двадцатого века, наряду с «Чевенгуром» и «Даром», понадобилась жизнь. Когда в антисоветском азарте – на дворе год шестьдесят третий – я впервые его прочитал, то был страшно раздосадован: и вашим, и нашим. Водевильные совпадения и нарочитые языковые штампы девятнадцатого века только подчеркивали фальшь. Неоднократно брал я с полки «Доктора Живаго», особенно, когда лечился от  набоковского запоя. Вот уж никак не помогало. Пока наконец мне не открылось: только сусальнейшая «Русь уходящая» и может быть оплакана человечеством и взята на небо – иначе «краса моей земли» грядущему космосу невразумительна.

Когда-то я был склонен видеть в «Докторе Живаго» концептуальное произведение, как бы вдогонку русскому реалистическому роману. Вероятно, этому соблазну подпали создатели сериала, что само по себе не беда. Сочинить некий текст с диалогами, назвать «Доктором Живаго» и экранизировать – отличная постмодернистская затея, в которой я и сам принял бы участие, если б кто позвал. При этом я бы постарался на роль Живаго заполучить Вуди Аллена, помня его тридцатилетней давности комедию по мотивам «Войны и мира». Но на худой конец можно обойтись и своими силами, без Вуди Аллена.

В продолжение первой серии я был настроен благодушно. Все это напоминало инсценировку Акунина. Но к началу второй серии мне стало не хватать трупа. А меня вместо трупа снова и снова пытаются смешить «радикальной журналисткой», дореволюционной Валерией Новодворской – в контексте уже отработанном. Неизменность контекста приедается быстро – то есть когда все «входят в одну и ту же дверь». Да еще «старая Москва», которой голливудские декорации в сопровождении знаменитого «Вальса из „Доктора Живаго“» дадут сто очков вперед. Да еще второй план, достойный северокорейского фильма. Одним словом, халтура. Я никогда не узнаю, что произойдет в следующих девяти с половиной сериях. Хотя и так бы не узнал, даже если б досмотрел. В этом у меня нет ни малейших сомнений.

Еще один сериал моего персонального кинофестиваля: «Первые на луне». Возразят: такого сериала нет, есть фильм, продолжающийся чуть больше часа. Но в моем случае это был сериал. Я впал в детство, когда ходил десятки раз на полюбившийся фильм. За месяц «Первых на луне» я видел – раз... два... три... пальцев на одной руке точно не хватит. Что фильм двухсериен, это бесспорно. Одного просмотра недостаточно даже самому востроглазому и смышленному зрителю. А за пару просмотров успеваешь привыкнуть к фильму и пользуешься любым предлогом, чтобы посмотреть его вновь: показываешь знакомым, одному... другому... третьему... вот пальцев на руке и не хватает.

Я знаю это за собой: когда раздражен – плююсь как верблюд, когда что-то нравится – пускаю чудовищные слюни (в итоге перебои со слюной). Но поверьте, это действительно пронзительнейшая лента. Выдающаяся по мастерству, изобретательности. Насыщенности такой, что диву даешься: откуда это сегодня могло взяться? А ведь кого ни спросишь, никто даже не слышал.

Кульминация фильма – конники в буденовках эскортируют, как если б это был бронепоезд, огромный космический снаряд, впряженный в паровик. Это одновременно и карикатура покойного Сысоева, где савраска тянет ракету, на которой огромными буквами написано «СССР», и Платонов, и «Звезда КЭЦ», как метафора космического Гулага, и вещее федоровское безумие, и лучшие страницы Сорокина, наподобие заплыва в «Голубом сале», стало быть, без сорокинскинского «экскрементализма». Этот фильм и гимн русскому космизму, и развенчание его советского рыла, и блистательный постмодернистский текст – все разом. «Ликование в лицах» в момент запуска конгениально лучшим портретным гиногалереям: ненадуманный пафос эпохи (не к ночи будь помянута), где точку ставит мужичок, «пляшущий со смертью трепака» (Мусоргский на слова Голенищева-Кутузова, очень рекомендую послушать в исполнении Шаляпина). Откуда он здесь? Оттуда же, откуда и три офицера Вермахта, невозмутимо наблюдающие за сверхсекретными приготовлениями – кажется, не только зритель, сами постановщики ошалели при виде их. 

Говоря о «Первых на Луне», грех не отметить, помимо видеоряда, «звуковую дорожку»: голоса дикторов, голоса в эпизодах, стеклянно-прозрачный детский голос, поющий под финальные титры «соцреалистическую» песню на слова Брюсова – странный симбиоз двух новостных заставок советского времени, свиридовского наступательно-восторженного «Время, вперед!» и парящего в невесомости «Родина слышит, Родина знает» Шостаковича. Кстати, использование его Восьмой симфонии, когда на экране мелькают кадры сталинской хроники – ставшее общим местом в кинопублицистике – здесь не только не представляется банальным, но скорее подчеркивает затасканность приема, благодаря искаженному звучанию (мне трудно себе представить, что это случайность).

Я прокручиваю этот фильм своим российским гостям, тем, что подарили мне «Доктора Живаго». Мои восторги им чужды. Да, ювелирная работа, но это неактуально, достаточно вторично, я отстал от жизни (отстанешь – за тридцать три года!), все уже проходили. Притом делается весьма тонкое замечание: примечательно, что фильм снят в Свердловской студии. Это край, где десятилетиями пытались утаить в мешке шило неудавшихся атомных экспериментов, вот народная фантазия и питалась слухами, обогащавшими местный фольклор. В Москве бы такое не сняли. От себя добавлю: сколь изумителен может быть областной шедевр на фоне столичного мыльного пузыря.

Мои кинодни завершились известием о смерти в Петербурге уральского уроженца, нижетагильчанина (нижнетагильца?) Валерия Огородникова. Последний вышедший его фильм «Красное небо, черный снег» я еще не успел посмотреть – но это поправимо. Непоправимо то, что я не увижу фильм «Сельская честь» (по опере Масканьи), который он замышлял. У Огородникова были большие планы. Смерть оборвала все на полуслове. Случайная травма ноги повлекла за собой саркому, и в считанные недели Валерия Геннадиевича не стало.

Горько, когда друзья умирают молодыми, цветущими, сильными.