28.06.2006 | Просто так
СубъективностьМне тоже кажется, что объективность всегда права, а субъективность — склонна заблуждаться
В общественном сознании у субъективности сложилась нехорошая репутация. Какой взгляд у объективности? Всегда объективный — прямой и ясный. В свете этого взгляда мы воспринимаем субъективный взгляд как если не совсем кривой, то несколько замутненный.
Мне тоже кажется, что объективность всегда права, а субъективность — склонна заблуждаться. Ведь, говоря, что “это мое, чисто субъективное мнение”, я уже заранее пытаюсь оправдать его возможную ошибочность. Конечно, я лично согласен с существованием субъективности, но хотел бы это существование ограничить, например, в политике. Хотя субъективисты там сами себя и губят — своим субъективизмом.
Не всегда субъективность и объективность — такие же антагонисты, как правда и ложь. Иной раз их взаимоотношения приобретают характер тесного сотрудничества. Например, из объективного превосходства ЦСКА над “Зенитом” (3:1) следует мое субъективное счастье, а субъективная информация: “Сегодня мне как-то не по себе!” преобразуется в объективную: “И это — пройдет!”.
Субъективность утверждает: “О вкусах не спорят!”, а объективность ее поправляет: “Спорят! Потому что есть объективные критерии!”. “Вот и получается, — резюмирует субъективность, — что если б не эти ваши критерии, то жили бы мы все спокойно, не портя друг другу нервы, каждый — при своем вкусе!” Как видите, субъективность способна вступать с объективностью в состязательный диалог, иной раз обнаруживая при этом сомнительную игривость своего мнимого ума.
Действительность такова, что бывает только объективной, а если она вдруг субъективная, то это уже — иллюзия! Разумеется — субъективная. Иллюзия может быть осмеяна, а с объективной действительностью, как и с милиционером при исполнении, — шутить нельзя!
Еще субъективность — непредсказуема: “А я так хочу!”, капризна: “А мне это не нравится!” и ненадежна: “Какое мне дело до всех до вас?”.
Про объективность, желая усомниться в ней как таковой, говорят: сомнительная. А вот про субъективность так говорить нельзя — получится ей похвала, ибо сомнительная субъективность в этом случае обретает черты объективности. Также про объективизм никогда не скажут, что он — крайний, а вот субъективизм бывает крайний, такой, что дальше ехать некуда! Наверное, потому, что само слово “субъект” (какой-то, в шляпе, лысый, лохматый) часто употребляется с негативным оттенком: некий крайне неприятный тип, от которого лучше держаться подальше.
Этот тип все время повторяет: “Мне лично кажется…”. Здесь слово “лично” — лишнее, но такой уж он субъект — никогда не упустит любой возможности, чтобы подчеркнуть свое право на свой субъективный взгляд. Конечно, объективность признает это право, но — исключительно в специально отведенных для этого местах: в лирических стихах и в любой иной исповедальной литературе.
Как-то пришлось мне рисовать иллюстрации к рассказу известного музыковеда Артемия Троицкого. Его текст представлял собой простую таблицу из двух колонок. В одной колонке помещался список всего того, что автор любит, а в другой — что не любит. В частности, Троицкий любит: солнцезащитные очки, бас-кларнет, муссы и желе, платья с декольте и подушки. Не любит: галстуки, презервативы, минеральную воду без газа, мобильные телефоны, компьютеры и колготки. Что я могу сказать об авторе этих признаний? Что человек он, скорее всего, хороший, наверное — родственная мне душа, с которым, однако, могла бы поспорить моя дочь — насчет минеральной воды и лично я — насчет, например, солнцезащитных очков. Мне они отвратительны.
Еще мне не нравится ледниковый период. Нравится — юрский. Не нравится XVIII век и химия, почти во всех смыслах этого слова, за исключением — “нахимичить”. Нравятся рыжие женщины с зелеными глазами. Многие считают, что таковые — ведьмы и их надо сжигать, если они не утонут. Я так не считаю. Очень плохое впечатление производят на меня бальные танцы. Скуластые и мосластые создания вертятся как заводные, выставив вперед и назад ногу, как мне кажется, едва заметного третьего партнера. Чуть лучше — танцы на льду, потому что там они поскальзываются и падают. А хуже может быть только синхронное плавание. Другое дело — спортивная гимнастика! Эти уравновешенные и точно выписанные по силуэту фигуры находятся в размышлении перед первым шагом. И вот он сделан, а дальше происходит — невероятное! После чего они делают заключительный шаг и немного оступаются, но мы их поддерживаем!
Не нравится мне нашейный платок на шее поэта Андрея Вознесенского и шляпа на голове артиста Михаила Боярского. Нравится — берет балетмейстера Игоря Моисеева. Все артисты, обритые наголо под “крутых”, мне нравятся тем, что честно встретились со своим собственным идиотизмом. Собеседник, говорящий: “Без проблем!”, мне не нравится, тем более — говорящий: “Это ваши проблемы!”.
Мне нравятся хорошие слова “прощай, Рио-рита!” и не нравятся плохие слова “разрыв фолликул”. Хорошее слово — “отстой”, плохое — “нормалек”. Эвфемизм “блин” значительно хуже, чем похожий по употреблению “японский городовой” или “японский бог”. Кстати, “япона мать” — очень плохая выдумка как иронических поэтов, так и владельцев суши-ресторана “Япона мама”, что рядом с Концертным залом имени Чайковского. Говорю так, несмотря на то что Екатерина, родственница моей жены, как раз по отчеству Японовна и есть. Ее дед, вернувшись с японской войны, назвал своего новорожденного сына Японом. И это мне нравится. А самым лучшим эвфемизмом я до сих пор считаю забытый ныне “мать-тиас ракоши!” К самому Матиасу Ракоши я равнодушен.
Так же равнодушен я и к морепродуктам (frutti di marе). Нравится — pasta (спагетти с тертым сыром и макароны по-флотски). К слову сказать, все кулинарные телепередачи отбивают у меня аппетит, а все скабрезные, вроде “Про это”, — воспитывают во мне агрессивного ханжу. Когда в разнообразном эфире говорят: “Оставайтесь с нами!” — меня тошнит. Тут я вернусь к муссам и желе Артемия Троицкого. Это каким же надо быть маменькиным сынком, чтобы в давно уже зрелом возрасте хвастаться пристрастием к такой гадости! Я, например, в детстве любил есть обгоревшие спички, а мой сверстник, сосед, — пить керосин.
Соленые огурцы внушают мне ужас. Но не сами по себе, а из-за того, что ими лет пятьдесят назад я должен был закусывать постылый рыбий жир. До сих пор, съев даже кусочек соленого огурца, я тут же воспринимаю прочую еду как пропитанную рыбьим жиром.
Вот еще примеры вкусовых галлюцинаций, также чисто субъективных. А.И. Куприн, будучи эмигрантом в Париже, говорил, что французское вино пахнет мокрой собакой. Сравни с мнением моего бывшего ротного командира: “Чужие женщины всегда пахнут псиной!”. Так же и Вертинский: “Фи! Ваши розы пахнут псиной!”.
Мне очень нравится быть чистым, а вот мыться — не очень! Ведь помывка — всего лишь необходимая гигиеническая процедура. Но многие киношники используют ее как наилучший повод для показа обнаженных актрис. Я сочувствую этим бедолагам, которые по указке придурков-режиссеров вынуждены долго и нудно тереть себя мочалками так, будто они — шахтеры, только что из забоя! Так же мне не нравится, когда герои порнографических фильмов целуются.
Раньше мне нравился хоккей. Теперь — не нравится. Наверное, из-за того, что я перестал различать шайбу на телеэкране. Согласитесь, что без шайбы все эти “ледовые сражения” выглядят абсурдными. Это — как смотреть оперу без звука. Впрочем, такое занятие мне как раз нравится. Звук отвлекает внимание зрителя от нечеловеческих усилий певца, без пения еще более выразительных.
А электрическая зубная щетка? Скоро и ботинки зашнуровывать вместо нас будет электричество. Да и носить их — оно же! Мне это никогда не понравится.
Не нравится мне и идея раздельного мусора. Если все раскладывать по полочкам до конца, то тогда и фекальные отходы надо так же разделять. Не нравятся мне и наши цифры: одни — римские, другие — арабские!
Как видите, на фоне простых перечислений (люблю — не люблю) возникает и психологический портрет их автора, и образ его времени. Допускаю, что и то, и другое может настолько не понравиться моему читателю, что именно с них он и начнет список своих антипатий, а исповедальная литература — обретет своего нового автора.
Еще мне не нравится бездушный автоответчик и по той же причине беседы врачей о здоровом образе жизни.
В силу того, что среднестатистический доход населения возрос, а мой личный — упал, объективная действительность мне также не нравится. Но здесь я умолкаю, потому что дразнить объективную действительность — большой грех, хотя я, кажется, знаю, как это надо делать: крикнуть ей в лицо, что она — субъективная!
Перечитав настоящий рассказ, я с удовольствием констатирую, что моя субъективность как одного из его героев — подлинная, а как его автора — сомнительная!
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.