21.06.2006 | Театр

Ексель-пиксель

В Москве сыграли спектакль «Проделки Зигмунда» Филиппа Жанти – великого режиссера, параноика и властелина пальцев

С самого открытия проекта «Другой театр из Франции», было объявлено, что закрывать его будет спектакль Филиппа Жанти «Проделки Зигмунда» – и это сразу поднимало уровень начинания, другие участники которого были в Москве еще неизвестны.

Жанти – великий, это знает всякий, кому интересен театр. В Москве его спектакли уже в четвертый раз, но первые два мало кто помнит, разве что опытные кукольники. Ведь тогда знаменитый режиссер еще числился по ведомству кукольного театра. А в третий раз он побывал у нас десять лет назад, тогда на сцене театра имени Моссовета он показал один из лучших своих спектаклей – «Неподвижного путника», которого, скорее всего и помнят москвичи, нынешней весной вмиг раскупившие билеты на все четыре представления «Проделок Зигмунда».

Видевшие спектакли Жанти с 90-х, знают, что к кукольному театру они давно уже никакого отношения не имеют. Все, что в них осталось со старых времен – это взгляд художника (а Жанти по образованию график) и свободное обращение с предметом. Это почти бессловесные, скорее пластические действа, к которым ближайшей аналогией, наверное, будет театр Пины Бауш. Но неожиданно для всех «Проделки Зигмунда» оказались определенно кукольными (хоть и без кукол), камерными, с классическим «столом», на котором развивается действие, и с огромным количеством текста  - чрезмерного, болтливого, парадоксального, остроумного, каламбурного и сильно напоминающего об играх Льюиса Кэррола. (Тут следует снять шляпу перед синхронным переводом Веры Румянцевой, постаравшейся в русском переводе повторить французские языковые кульбиты Жанти.) И выяснилось, что это не возвращение к прежнему, просто это спектакль, поставленный еще в 1983-м году, но, как сказали его актеры, – «фундаментальный для его театра» и потому возобновленный в 2000-м году.

Все начинается с пальто. Вернее с безголового человека в пальто, держащего у груди коробку. В кармане у него звонит телефон, руки поспешно открывают коробку, а там – спящая лысая голова (это давний актер театра Жанти – Эрик де Сарриа). Голову расталкивают, дергая за нос, и она  спросонья начинает оправдываться по телефону: «да нет, мама, я не теряю голову, я ее даже в коробку спрятал… Тут как раз люди собрались, я хочу им рассказать свою историю…»

Услышав в трубке отбой, доверительно обращается к публике: «Советую вам выключить мобильные телефоны, если вы не хотите, чтобы вам дозвонилась моя мама». Дальше голова водружается на место и начинается рассказ.

«Я давно понял, что у вещей есть душа. Сегодня я поймал свои ботинки на лестнице и, знаете, что я в них нашел? Мои ноги! Или моя шляпа…» Рассказчик нахлобучивает красную шляпу с высокой тульей в виде согнутого пальца – теперь это будет его опознавательный знак. «Я открываю шкаф и вижу, что моя левая рука роется в кармане моего пальто… Я делаю вид, что ничего не замечаю, но потом она лезет в сумку…» Тут он ее застукал и начинается полицейский боевик, три главные роли которого распределены между рассказчиком и двумя его руками.

Рассказчик (левой руке, которая еще в сумке): поднимите правую руку и поклянитесь…

Левая рука (хрипло): Не могу. Я левша. И перестаньте шевелить губами, когда я разговариваю!

Появившись из сумки, левая рука выглядит, как настоящий грабитель – она в кожаной перчатке и на поднятый большой палец ладони, сложенной пистолетом, надета кожаная шляпа. Выстрел. Рассказчик: «Ёксель-пиксель, указательный был заряжен…».

«Но тут появился инспектор полиции, хитроумно переодетый ножницами, - в правой руке Рассказчика оказываются ножницы, - и вырубил свет…». Удаляющийся топот копыт – Левая сбежала. Все перевести невозможно и эти игры, конечно, имеют дополнительное обаяние для знающих французский: кто понимает, что couper lа lumier –  буквально значит «отрезать свет», понимает, откуда взялись ножницы.

В темноте коварная левая рука заводит Рассказчика куда-то, откуда нет никаких стежек-дорожек, а есть только застежка-молния, которая молниеносно застегивается и не дает герою выбраться. Чтобы пролезть в нее, Рассказчику нужно уменьшиться, тогда он обращается в отдел под названием ЖСК (жажду сокращения количеств), где за два евро его уменьшают до размера руки, так что все дальнейшие приключения Рассказчика – это поиски выхода человечком-рукой в пальто и красной шляпе в виде согнутого пальца.

Все герои, которых он  встречает – тоже руки: правая рука министра в перчатке со ртом посреди ладони (чтоб высасывать из пальца), появившийся «из нутра» министр внутренних дел, вечно переодевающийся агент тайной полиции, потом разжалованный в морского инспектора ГИБДД, веселый восьмипальцевый сумасшедший, капитан подводной лодки, которая оказывается унитазом, грудастая таможенная врачиха, требующая сдать воспоминания при выходе.

На сцене-столе всего четыре руки (кроме де Сарриа в спектакле играет Филипп Ришар), но иногда кажется, что их двадцать. Эти путешествия – странствия по подсознанию, среди провалов в памяти, снов, комплексов,  воспоминаний и паранойяльных идей.

Десять лет назад одному из своих спектаклей Жанти предпосылал текст, где были такие слова: «Главная неудача: 12 апреля 1947 года в 11 часов Филипп Жанти стал параноиком. Он даже не способен написать свою автобиографию. Главная удача: 12 апреля 1947 года в 11 часов Филипп Жанти стал параноиком". Тогда в интервью он рассказывал, что в десять лет потерял отца, это оказалось таким ударом по его психике, что не мог общаться с людьми, жил в разладе с собой много лет, а потом ему помог психоанализ. Влияние классического психоанализа на театральные идеи Жанти в «Проделках Зигмунда» (кстати, Zigmund Follies можно перевести и как «Безумия Зигмунда») – совершенно очевидны и даже демонстративны. Начиная с прямых комичнейших иллюстраций к эдиповому комплексу до многочисленных фрейдистски окрашенных сюрреалистических образов, вроде цветка из пяти огромных лепестков-грудей, между которыми серцевинка – хищный рот, который сжирает «лапающие» руки. 

Среди отчетливо пародийной театральной фантасмагории, где разные виды кукольного театра соединяются с теневым, видеопроекцией и т.д., - психоанализ смешивается с лево-либеральными идеями, сатирой на власть и на прессу. Тут же большой наворот культурных ассоциаций, тасующий знаменитые имена и названия («вы участвуете в регате в поисках утраченного времени» - «обычно в нашем полушарии закат Европы происходит в это время», «лаканисты и лаканки танцевали на полянке…»).

Да еще игры с языком, особенно сложно переводимые, когда герой попадает на остров букв, где, например, ворчливое О ругает туповатое Е, взвалившее на себя Я: «Что таскаешься со своим Я»? – «Ты сказал – брать-Я», - «Я сказал бить-Ё». Или: «Не хотите ли выпить? (подавая бутылку) Вот-Ка». – «С Ка я уже завязал». Все это шло так стремительно и густо, что к окончанию представления зрители почти запыхались, стараясь успеть все увидеть и понять. Но было лихо.

А потом объявили, что следующим летом на Чеховский фестиваль приедет совсем свежая премьера Жанти – уже знакомого нам, не кукольного, а танцевального и бессловесного. Да и Французский культурный центр объявил, что, пожалуй, не будет прикрывать проект «Другой театр из Франции», а продолжит его в следующем сезоне. Очень уж хорошо получилось.

Источник: Газета. ру, 19.06.2006,