27.05.2006 | Кино

Наш человек из Хельсинки

Аки Каурисмяки продолжает пиарить русскую речь и культуру

КАННЫ — В воскресенье вечером в Каннах чествовали Оливера Стоуна в связи с 20-летием фильма “Взвод”. Перед “Взводом” показали 20-минутную нарезку из новой (выходящей в мире и у нас в сентябре) стоуновской картины “Башни-близнецы” (WTC) — о террористической атаке 11 сентября 2001-го. Башни рушились на экране еще более эффектно и страшно, чем в документальных телерепортажах. В конкурсной программе фестиваля между тем свои интриги.

“Летний дворец” (Китай — Франция, Summer Palace, режиссер Лу Е, конкурс). Есть ощущение, что Канны чуточку социализируются, хотя прежде ценили кино как таковое вне зависимости от того, поднимают ли фильмы актуальные темы. Самым политизированным — ставящим прогрессивные идеалы превыше искусства — остается фестиваль Берлинский. Канны допускают в свой конкурс только те политико-социальные ленты, которые интересны и киноману. А еще — по сравнению с берлинскими фильмами — не так предсказуемо политкорректны, не столь правильны, в конечном счете — скандальны.

Пример — китайский “Летний дворец”. Режиссер Лу Е снял очень хорошую, шедшую у нас в ограниченном прокате ленту “Река Сучжоу”, замечательную и своим эротизмом (не прямым, замаскированным), и документальным изображением современного Шанхая с черного хода — со стороны дебаркадеров, приречных улиц и баров, переполненных торговцами контрафактным товаром. Уже потому я ожидал от “Летнего дворца” чересчур многого — и не получил. Занятно, однако, уже то, что это китайский вариант некогда знаменитого фильма Фила Кауфмана (с Дэниелом Дей-Льюисом, Жюльетт Бинош и Леной Улин) “Невыносимая легкость бытия”. В обоих случаях в сердцевине сюжета — революция и секс.

У Кауфмана это был 1968 год в Праге. У Лу Е — это пекинский университет конца 80-х и площадь Тяньаньмэнь, где раздавили танками 2000 протестующих против коммунистической цензуры студентов.

События на площади показаны намеками, что все равно откровение для китайского кино, в котором затрагивать тему студенческих волнений было нельзя. Другой рекорд нецензурности — любовные акты, которых штук 10 и очень подробных. Подобного в китайских фильмах и вовсе не бывало. Актриса Хао Леи наверняка обретет в Китае ту же славу, что у нас — после “Маленькой Веры” — Наталья Негода. С поправкой на то, что Негода была куда большей скромницей (впрочем, и времена изменились). Китай есть Китай: скученность невероятная. Большинство любовных дел творятся в комнатушках общежития размером примерно 2 на 2 метра, в которых (изумительная деталь) живут аж четверо (кровати одна над другой), а в углу размещается еще открытый сортир. Фильм уже вызвал цензурный скандал в Китае. Впрочем, по опыту прошлых лет, такие скандалы иногда бывают рекламными: чтобы создать режиссеру имидж диссидента и повысить его шансы на фестивальный успех.

“Нация фастфуда” (США — Великобритания, Fast Food Nation, Ричард Линклетер, конкурс). Неожиданный по концепции фильм сделал известный фестивальный режиссер поколения 40-летних американец Ричард Линклетер. В фильме две линии, и долго не понимаешь, в какой точке они пересекутся (это происходит буквально в последнем кадре). Одна — история мексиканцев, которые с риском для жизни нелегально переходят американскую границу в поисках работы. Те, кого мы видим, трудятся на варварской фабрике по убийству коров и переработке их в гамбургеры для одной из сетей фастфуда (фабрика тоже опасна для жизни из-за своих механизмов). Вторая линия — попытка вице-президента одной из фастфудовских сетей типа “Макдоналдса” и “Бюргер Кинга” разобраться, как в их самый популярный гамбургер попало зараженное мясо. Расследование приводит его к жуткому выводу, что хорошего чистого мяса в гамбургерах попросту не бывает.

В конечном счете оказывается, что это фильм о нации потребителей и стране, которая вся целиком представляет собой фабрику по переработке мяса — как коровьего, так и человеческого.

Мексиканскую иммиграцию обычно рассматривают как головную боль для южных Штатов. Линклетер впервые развивает идею, что эти Штаты заинтересованы в нелегалах-мексиканцах как “рабочем мясе” — по аналогии с мясом пушечным (снял бы кто подобный фильм про московских гастарбайтеров!). В том числе делающих мясо — гамбургеры — для потребления американцами в любимых фастфудах. Ироническая отместка в том, что все эти гамбургеры в итоге получаются дрянными. Фильм не стоит называть антиамериканским, но его можно поставить в один ряд со скандальными документальными работами Майкла Мура “Боулинг для Колумбайна” и “Фаренгейт 9/11”. Как во многих картинах, считающихся прогрессивными, в гостевых ролях “Нации фастфуда”, поддерживая ее позиции своим присутствием, снялся целый ряд звезд: Этан Хоук, Патриция Аркетт, Крис Кристофферсон, Брюс Уиллис и даже певица Аврил Лавин, которая вместе с Уиллисом представила вчера в Каннах еще и мультяшку Over the Hedge (в нашем прокате — “Лесная братва”).

“Огни городской окраины” (Финляндия — Германия — Франция, Laitakaupungin valot, Аки Каурисмяки, конкурс). Но большие режиссеры есть большие режиссеры. Финн Аки Каурисмяки, у которого уже есть Гран-при (второй по значению приз Каннов) за “Человека без прошлого”, вновь показал, как можно соединять социальную проблематику и забавную игру в кино.

Его фильм о бедном честном малом, которого подставили плохие парни, в результате чего он попал в тюрьму и лишился всего, забавен уже тем, что там все (чего уж точно нет в Финляндии) постоянно курят: на службе, в зале кинотеатра и т. д. — ни кадра без сигаретного дыма.

Кроме того, “Огни” одновременно адресует к жанру черного фильма 1940-1950-х с роскошной “роковой женщиной” и лентам Чаплина, особенно к “Огням большого города”, с которыми перекликаются названием. Наконец, фильм отсылает и к советским фильмам жанра “верьте мне, люди”, в которых Баталов или Урбанский вынуждены были доказывать коллективу, что они честные и их осудили неправильно. Плохие парни тоже перешли в фильм Каурисмяки из советского кино. Они играют в карты, сорят деньгами и постоянно пьют из бутылок с зазывными иностранными этикетками — так у нас когда-то представляли буржуазный разврат.

Про советское кино я не придумал. В фильмах Каурисмяки часто звучит русская речь и есть русские персонажи. “Огни городской окраины” начинаются с того, что по Хельсинки идут трое наших и ведут — на русском — пародийно типичный интеллигентский полупьяный спор о Достоевском, Гоголе, Чехове, Пушкине, Чайковском — обо всех сразу. А за кадром в какой-то момент звучит “На позицию девушка провожала бойца” — мужской голос с нераспознаваемым акцентом принадлежит (как выяснилось из титров), что совсем уже чудно, певцу-японцу.

Каурисмяки считает, что этот фильм — завершение трилогии, начатой “Уплывающими облаками” и “Человеком без прошлого”: первый фильм был о безработице, второй — о бездомности, новый третий — об одиночестве. Редкий случай, когда Каурисмяки, равно склонный к юмору и печали, говорит о себе серьезно. Он прикалывается даже в аннотации своего фильма в фестивальном каталоге. Все другие фильмы представлены как должно. Но содержание своего Аки передает так: “Героя обманывают с помощью самой бессердечной женщины в истории кино — после той, которую изобразил Джозеф  Л. Манкиевич в фильме "Все о Еве" (1950). К счастью для нашего протагониста, автор фильма имеет репутацию мягкосердечного старикана, так что мы можем допустить, что в финальной сцене мелькнет искорка надежды”.

После просмотра на меня случайно налетела финская телегруппа, попросив ответить, не смущает ли меня, что Аки постоянно снимает словно бы один и тот же фильм.

“Не смущает, — ответил я. — Если один и тот же фильм снимают на протяжении жизни такие режиссеры, как Каурисмяки или Альмодовар, то с кино всё ОК”.

Источник: Ведомости, №91 (1618), 23.05.2006,