Международный театральный фестиваль им. Чехова
30.07.2005 | Театр
«Если бы водки налили…»Открытие Чеховского фестиваля, устроенное Вячеславом Полуниным, оставило всех в недоумении
Они не полетели! Саксофонисты, я имею в виду. И это главное разочарование первого представления чеховского фестиваля.
Разряженную vip-публику открытия, прошедшую все ограждения и металлоискатели, затормозили у входа в сад «Аквариум». К воротам, как бабочки в гербарии, были приколоты люди в белом, с вымазанными белым бритыми головами. Они медленно извивались. Из-за забора виднелось высокое дерево со стволом, облепленным пухом. Рядом со зрителями гулял «пуховый» верблюд.
Министр культуры, чиновники правительства Москвы, телевизионщики, продюсеры, руководители театров, директора фестивалей, актеры и критики толпились у ворот, зажатые, как селедки, и возбужденно выясняли друг у друга: «Откуда полетят? Обещали ведь, что с самого «Пекина»! А где тросы?».
На верхнем этаже «Пекина» открылась дверь, на балкон вышел саксофонист в ярком костюме и что-то еле слышно сыграл, потом ушел и из двери пошел зеленый дым. Все опять заволновались.
Уже потом объяснили, что лететь было никак невозможно, хоть об этом и мечтал Полунин – для этого пришлось бы снимать троллейбусные провода и встало бы все Садовое кольцо.
Минут через 15 со стороны Маяковки по перекрытому рукаву Большой Садовой к зрителям двинулась повозка с саксофонистами в цветных юбках и какими-то непонятными надувными штуками на спине. Из толпы их было плохо видно, тогда некоторые зрители залезли на забор и стали комментировать, что происходит. Все подняли вверх руки с телефонами, пытаясь хотя бы сфотографировать исторический момент. Вслед за повозкой в сад пустили и зрителей.
Оформлял «Аквариум» Алексей Кострома из Питера, которого Полунин считает одним из лучших отечественных художников в свободном пространстве. Он уже как-то делал мост через Неву из воздушных шаров и Александрийский столп, который улетал.
А еще он любит все опушать – вот откуда взялась идея покрыть гусиным пухом весь «Аквариум» – стволы деревьев, фонари, рекламные доски театра Моссовета. Газоны были засыпаны горами пуха, в сумерках их освещали разными цветами, и немногочисленные дети в восторге валялись на этих сказочных полянах и кидались пухом. Мелкие перышки летали повсюду.
Толпа двинулась к дверям театра Моссовета, где был построен главный подиум, и встала перед ним, ожидая представления. В разных углах сада было еще несколько высоко поднятых игровых площадок – на всех гремели саксофонисты и извивались белые фигуры в причудливых костюмах. Высоко, в ветвях огромного дерева, висели полупрозрачные гамаки – неподвижные фигуры, лежащие в них, похожи были на невылупившихся куколок. По дорожкам ходили странные белые люди – девушки и маленькие девочки с набеленными лицами, в платьях с кринолинами и огромных шляпах, и замедленно двигающиеся юноши, обсыпанные пухом, с перышками, приклеенными к носу, бровям и щекам. Белые клоуны залезали на памятники и, квохча, высиживали «яйца», в которые они превратили круглые плафоны фонарей.
Саксофонисты играли минималистскую музыку, располагающую скорее к медитации, чем к веселью, и все, что происходило в саду, было больше похоже на сон, чем энергичный праздник. Публика скоро начала нервничать – все ждали, когда уже, наконец, что-нибудь начнется.
Полунин рассказывал, как впервые увидел французский уличный театр «Урбан сакс» - 50 белых фигур с золотыми саксофонами, плывущих на пирогах по венецианским каналам. Потом второй раз – среди статуй Версаля, и это тоже было удивительное зрелище. Выяснилось, что, посмотрев на город, музыканты заранее делают какие-то музыкальные наброски, а во время представления уже импровизируют. Идея, что на открытие Чеховского фестиваля надо вести именно их, появилась у Полунина сразу, но, как он сказал: «Один «Урбан сакс» - размаха мало. Лужков ведь еще на театральной Олимпиаде сказал, что для Москвы надо все делать так, чтобы уже никто не переплюнул». Тогда появился замысел «Пухового сада» и затея населить его танцорами, акробатами и клоунами. В хореографы Полунин пригласил работающего в Голландии японца Шусаку Такеучи, который участвовал уже не в одном полунинском проекте, включая замечательный, жесткий балет прямо на Манежной площади во время театральной Олимпиады и танцы на перилах и эскалаторах питерского метро. На этот раз было решено, что осваивать пространство Шусаку будет с помощью нашей лучшей труппы модерн данс – екатеринбургских «Провинциальных танцев», а к ним присоединится эстонский пластический дуэт «Королевский жираф» и студенты московского циркового училища.
В результате фантастическая среда, которую задумывал Полунин – получилась, но оказалось, что одной среды недостаточно, нужно, чтобы в ней что-то происходило. Четыре года назад на театральной Олимпиаде Полунин делал грандиозные карнавалы в саду «Эрмитаж», о которых, видимо и вспоминал, сочиняя нынешнее действо. Но тогда в каждом углу огромного сада постоянно что-то происходило: то огненное шоу, а то акробаты ходили по стене театра, расписывая ее огромными цветами, то играли мимы или играли музыканты. Впрочем, к концу карнавалов стало не важно, дает ли кто-нибудь представление – люди приходили с сад просто, чтобы поваляться на траве среди диковато одетых актеров и восторженных детей с раскрашенными лицами, которым тут ничего не запрещали, и подышать этим сказочным и свободным воздухом. В саду «Аквариум» просто «жить», медитируя на перьях и рассматривая все вокруг, было невозможно – слишком мало место и много народу. Публика ждала зрелища, а эмбиентные колыхания и звуки были прекрасны, но воспринимались не как событие, а как подготовка к чему-то.
Первое событие произошло примерно через час растерянного стояния заскучавшей толпы посреди сада: из гамаков «вылупились» люди в обтягивающем белом – они повисли на подвешенных к ветвям веревках, как шелкопряды, и стали тихо, красиво извиваться. Потом начал расти один из танцующих на балконе театра – он поднимался по стене все выше, а юбка его продолжала касаться пола. Потом полетели в небо белые шарики. Потом две пушки стали стрелять обрезками серебристой фольги и она красиво разлеталась в воздухе. Потом оказалось, что это финал.
Публика расходилась в некоторой растерянности. Кто-то говорил: «Вот, если бы рюмку водки поднесли…». Другой: «Полторы тысячи за билет на это я бы ни за что не платить не стал». Телевизионщики выхватывали из толпы знаменитостей. Дети обсыпались пухом, скакали вокруг верблюда, который ел листья с пухового каштана и были очень довольны.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.