17.03.2006 | Театр

Непокорный гомункулус

В Москве показали первый спектакль из цикла «Другой театр из Франции» – удивительные приключения предметов, слов и идей

Не думайте, что это только у нас такого театра нет, а в мире его полным-полно – он уникален, штучен, а значит, повсюду встречается редко. И названия у него нет: кто-то говорит «театр предмета», кто-то – «театр художника» или даже «визуальный театр» (что звучит несколько нелепо, будто не всякий театр визуален).  Доменик Жамбон, директор французского культурного центра в Москве, придумавший показать в столице цикл из трех необычных спектаклей, назвал его «Другой театр из Франции». «Другой» - иначе не скажешь.

Сочиняют этот театр, как правило, художники-рукодельники – кукольники, архитекторы, сценографы, те, для которых предмет не мертв, а живет собственной жизнью, вступает в связи с другими и всегда готов к превращениям.

Французская программа началась спектаклем «Волшебная комната» - так у нас назвали полное чудес представление художника (а тут и актера, и вообще человека-театра) Жана-Пьера Лароша, которое в оригинале называется многозначно - «На расстояниях». Расстояния имеются в виду разные: между поступком и его последствиями, между смыслом каждого слова и значением сказанного, и, наконец, расстояние между самим Ларошем и предметами, живущими в его «волшебной комнате» своей собственной жизнью, так, что не поймешь: то ли актер ими управляет, дергая издалека за почти невидимые нити – то ли они движутся сами.

Спектакль Лароша состоит из семи эпизодов и каждый из них – самостоятельный театр.

Первый, под названием «Шум слов» - это «звуковой театр» и театр механизмов. На сцену сама собой выезжает крошечная сцена на подставке, где нет ничего, кроме сложно скрепленных железяк, похожих на полуразобранный механизм какого-то сложного прибора. Отдельные части его начинают понемногу, со скрежетом и шипением двигаться, и вдруг становится понятно, что они – общаются. Что одна деталь, скрипнув, и двинувшись на несколько сантиметров вверх по штырю, дразнит другую, а вторая ей вторит, тоже дернувшись, а потом весело откатываясь назад. Трудно объяснить, откуда именно это становится ясно, но, сомневаться не приходиться и весь зал изумленно хохочет, наблюдая за взаимоотношениями железок.

Эпизод «Учти сюрприз» - из жизни трехногих табуреток. Табуретками – маленькими, большими, колченогими, заваленными всякой дрянью, вроде горы битой посуды, покосившихся горшков с цветами, топора, лампочек и др. – полна сцена. И вдруг с ними что-то начинает происходить. Одна вдруг клонится, приседает (как – помните – игрушечные козлики, которые падали, когда в их подставке нажимали на дно, ослабляя нити?). И роняет на пол единственную целую тарелку, а потом сама падет сверху. Рядом стоящая табуретка, куда был воткнут топор, внезапно раскалывается надвое.

В дальней табуретке вдруг стремительно, сама собой начинает откручиваться ножка, а из-под той, что стоит сбоку, одна ножка вдруг самостоятельно вылезает и потихоньку, но вполне уверенно, идет через всю сцену по своим делам. 

Почувствовав запах гари и дым, замечаем, что к ножке колченогого табурета привязана свечка, а внизу еще подставлена электроплитка. Пока постройка стоит ровно, но плитка уже включилась, свечка плавится и так и ждешь, что тяжело груженый стул рухнет. В это время из-под потолка спускается большая связка тарелок, целясь прямо на соседний табурет, ножки которого стоят на трех яйцах под охраной игрушечного петуха, который беспокойно квохчет. Тарелки опустились на табурет – никакого эффекта, но потом к ним подходит служитель спектакля – в старинном камзоле и башмаках с пряжками – и торжественно кладет сверху перышко. Тут яйца лопаются и вся конструкция рушится, а за ней начинает разваливаться все вокруг, одно за другим, и даже одиноко путешествующая ножка падает, разломившись пополам. Посреди всеобщей катастрофы и грохота вдруг самая маленькая табуреточка в панике выкидывает над собой белый флаг. Она одна и остается целой.

Для нас в этих эпизодах Ларош – близкий родственник питерской группы АХЕ с ее инженерно-алхимическими представлениями. Но француз куда лиричнее, нежнее, чем питерские насмешники. Другой его родственник (но, пожалуй, двоюродный) – московский театр «Тень» со своим маленьким лиликанским народцем, теневыми волшебствами, огнем, водой и представлениями в спичечной коробке.

Впрочем, даже «Тень» кажется слишком лукавой рядом с мечтательным Ларошем, хотя эпизод «Слово не воробей…» из «Волшебной комнаты»- очень в духе московского театра. Тут самостоятельно ездящий по сцене проектор проецирует на разные поверхности крошечного, но вполне живого и энергичного человека, бодро идущего через всю сцену, то пропадая (когда ему не на что проецироваться), то появляясь вновь. И вот Ларош бежит за ним, пытаясь поймать и «материализовать». Ловит на листы книги (тот с топотом перебегает со страницы на страницу), на полотенце, на стекло, поспешно закрашивая его белым. На горку глины. С глиной история случается вообще поразительная – Ларош судорожно вылепляет из куска руки, ноги, вслед за тем, как движется человечек в желтом пиджаке – размахивает руками, вертится, скачет. И не поймешь: то ли творец создает гомункулуса, то ли он сам бьется, нетерпеливо вырастая из глины, как Голем. Создание непослушно, драчливо, и, вылепляя и меняя для него глиняную форму, Ларош должен постоянно увертываться от его кулаков. Потом, озлившись, скульптор сам набрасывается на человечка с кулаками – бьет по глине, сминая ее, лилипут падает, пытается защититься, но творец буквально закатывает его обратно в глину.

Получается грустная история о творце и его создании, о взаимной ответственности и о свободе.

Все эти истории выглядят просто, но они совсем не простодушны. Например, тут есть удивительный «шкаф с фонемами» - миниатюра под названием «Как птицы в клетке». Ларош читает строфу из последнего акта «Короля Лира»: «Пускай нас отведут скорей в темницу, Там мы, как птицы в клетке, будем петь, Ты станешь под мое благословенье, Я на колени стану пред тобой, Моля прощенья…». А потом, открывая ярко освещенный шкаф, он начинает перекладывать и расставлять по полкам множество предметов с односложными (по-французски, конечно) названиями, составляя из них, словно из ребуса, шекспировскую строфу. Часы, календарь, огромный зуб, веревка, картонное изображение фаллоса, кораблик, буквы из детской игры – он переставляет их так и эдак, и оказывается, что Шекспир заключен в мусоре, хранящемся в шкафу, как птица в клетке. Этот эпизод отсылает к «брутальной поэзии» французского философа-лингвиста Жана-Пьера Бриссе, но оказывается чистым театром.

Описывать такой театр – дело весьма неблагодарное, его надо видеть, чтобы поверить, как в настоящее волшебство. Но, к сожалению, первое представление из цикла «Другой театр» уже уехало из Москвы. Зато можно успеть купить билеты на два других, столь же необычайных. Приглашенный в этом году на Авиньонский фестиваль спектакль Мишеля Лобю «Четверо из Туракии», превращает обычные вещи – старую одежду, картошку, кастрюлю – в жителей придуманной им сказочной страны (его покажут тоже в Театре Наций 4 и 5 апреля). А с 20 по 21 июня к нам приедет сам великий Филипп Жанти с камерным представлением «Проделки Зигмунда», в котором руки убежали от своего хозяина и зажили собственной жизнью, прямо как нос майора Ковалева.  Кстати, именно в спектакля Жанти когда-то работал художником Жан-Пьер Ларош.

Источник: "Газета.ру", 15.03.2006,