21.02.2006 | Кино

Ячейки

«Мюнхен» Спилберга - это суровое кино о том, как сложные политические игры мешает простому человеческому счастью.

После того, как на мюнхенской Олимпиаде 1972-го года палестинская группировка «Черный сентябрь» убивает одиннадцать израильских спортсменов, руководители еврейского государства решают отплатить врагу той же монетой. Для решения деликатной задачи «Моссад» создает в Европе глубоко законспирированную боевую ячейку, выдает подпольщикам ключ от сейфа в швейцарском банке и список из одиннадцати палестинских имен. Командовать ликвидаторами, каждый из которых имеет безобидную гражданскую профессию (подрывник, например, собирает заводные игрушки), назначают бывшего охранника премьер-министра, молодого семьянина Авнера (Эрик Бана), с достаточно дебильной физиономией хорошего парня.

Вообще, хорошими парнями тут оказываются все участники палестино-израильского процесса.

Приняв верное решение не копаться в причинах мюнхенских событий и искать «крайнего» в сложной войне, Спилберг вновь выруливает на свою любимую дорожку и превращает политический триллер в кино о семье. гуманистический пафос фильма опирается на фигуру абстрактного симпатичного мужика, волею исторических обстоятельств вынужденного захватывать заложников, подкладывать бомбы или торговать пластитом.

Первая треть «Мюнхена» смотрится точь-в-точь как фильмы Фридкина и Поллака: стеснительная слежка на дневных улицах, деловито-тревожное шуршание шин по ночному асфальту и совершенно сорокинские образы вроде крови, смешавшейся с молоком из разбитой пулями бутылки. Но мало-помалу в шпионском быте прорастает традиционная рефлексия (кто я? на кого я работаю? в чем правда?) и появляются умилительные сцены в детской (пока Авнер бъется на невидимом фронте в Европе, его жена в Израиле рожает девочку). Удивительно, но постепенная смена интонации ничуть не снижает напряженности «Мюнхена» и не меняет жесткий, лаконичный, подчеркнуто «взрослый» стиль повествования.  Сомневающиеся моссадовцы продолжают точно так же стрелять, взрывать и взрываться, а самая жестокая сцена фильма - расстрел евреями голой и красивой датской наемницы из мелкокалиберных велосипедных насосов - приходится  как раз на этап тягостных раздумий подпольщиков о праведности творимого ими возмездия. Рука профессионала чувствуется в каждой мелочи.

У Спилберга хватает изобретательности даже на то, чтобы изобразить ужас и абсурд тотальной войны не в кровавой, а в эротической (!) сцене: незадолго до финала картины приехавший в отпуск к супруге Авнер отрабатывает серию любовных фрикций со зверской гримасой бойца, идущего в атаку - а сам тем временем  думает о Родине.

Образ, конечно, дикий - но очень доходчивый!

Источник: TimeOut, №6, 13-19.02.2006,