16.02.2006 | Общество
Рекорды на кончике иглыДопинг существует столько же времени, сколько и сам спорт. А вот история борьбы с допингом не насчитывает и сорока лет
Никто не сомневается, что нынешняя Белая Олимпиада войдет в историю спорта не только новыми рекордами, но и новыми допинговыми скандалами. В последние десятилетия без них не обходится ни одно крупное соревнование мирового уровня. Стало привычным сравнивать нескончаемую схватку разработчиков допинга и антидопинговых служб с извечным противостоянием меча и брони, средств нападения и средств защиты. Но в этом сравнении кроется известная натяжка. Допинг существует по крайней мере столько же времени, сколько существует сам спорт. А вот история борьбы с допингом не насчитывает и сорока лет.
Марафон со стрихнином
Согласно определению медицинской комиссии Международного олимпийского комитета (МОК), допингом считается введение в организм спортсменов любым путем (в виде уколов, таблеток, ингаляций и т. д.) фармакологических препаратов, искусственно повышающих спортивный результат, а также любые манипуляции с биологическими жидкостями, производимые с теми же целями. Обратившись к истории спорта, нетрудно заметить, что под это определение вполне подходят действия атлетов всех времен.
Согласно сохранившимся свидетельствам, греческие олимпионики глотали бараньи яички – естественный источник гормона тестостерона, прародителя всех анаболиков. В разные времена и у разных народов для «улучшения спортивной формы» употреблялись мухоморы, кока, гашиш.
Само слово «допинг» возникло, конечно, гораздо позже. Оно происходит от английского слова dope, которое на русский можно примерно перевести как «накачивать» (лекарствами, алкоголем, ложными сведениями и т. д.). Новое словечко возникло не в спортивных кругах, а в среде завсегдатаев конюшен и ипподромов: спортом в те времена занимались джентльмены для собственного удовольствия, в то время как на скачках уже крутились немалые деньги, оправдывавшие любые средства достижения победы.
Однако уже в 1865 году отмечен первый документально зафиксированный случай употребления допинга спортсменами-людьми – на соревнованиях по плаванию в Амстердаме. А в 1886 году зарегистрирована и первая жертва: от употребления допинга умер спортсмен-велосипедист. Это, впрочем, никого не остановило: к моменту возобновления в 1896 году Олимпийских игр спортсмены уже довольно широко пользовались стимуляторами. Причем порой такими, которые привели бы в ужас самого неразборчивого тренера нашего времени. Так на Играх 1904 года в Сент-Луисе американский марафонец Томас Хикс, на несколько километров оторвавшийся от своих соперников, на середине дистанции вдруг потерял сознание. Подоспевшие тренеры влили ему в рот какую-то жидкость. Хикс встал и продолжил бег, но через несколько километров вновь упал, получил еще одну порцию «живой воды» – и пришел к финишу первым. Все это творилось открыто, у всех на глазах, а чудодейственным напитком, дважды поставившим на ноги олимпийского чемпиона, был... бренди со стрихнином – в малых дозах этот смертельный яд работает как стимулятор. (И это еще не самый крайний случай: в 1946 году на чемпионате Европы в Осло англичанин Сидней Вудерсон победил в беге на 5000 метров, предварительно вспрыснув себе мышьяк!) Но никто даже не попытался на этом основании оспорить правомерность победы Хикса: правила состязаний не содержали никаких запретов на стимуляторы. Впрочем, сами спортсмены, видимо, чувствовали, что этим не стоит хвастаться. Звезда первых олимпиад, легендарный финский бегун Пааво Нурми только в конце жизни, через много лет после ухода из спорта признался, что регулярно использовал допинг.
Если сам феномен допинга существовал всегда, то индустрия допинга обязана своим рождением тоталитарным режимам, превратившим спорт в часть государственной политики и пропаганды. Первыми возможности «химии рекордов» оценили нацисты: на Олимпиаде 1936 года в Берлине немецкие спортсмены добились ошеломляющих успехов, победив в большинстве дисциплин.
Результат тем более удивительный, что поколение арийцев-олимпийцев, которому в детстве (пришедшемся на мировую войну и первые годы Версаля) хронически не хватало белка, витаминов и просто калорий, не отличалось атлетическим телосложением. Но в 1935 году немецкими фармакологами был создан инъекционный препарат тестостерона – гормона, повышенное содержание которого, помимо всего прочего, стимулирует быстрое увеличение массы мышц.
Впрочем, в те годы стероидные гормоны доминировали в основном в силовых видах спорта – прежде всего в тяжелой атлетике. В большинстве же дисциплин царили амфетамины – препараты, усиливавшие или имитировавшие действие адреналина. По сути дела они искусственно воспроизводили реакцию стресса, только что (в 1929 году) открытую Гансом Селье, – подобно шпорам или нагайке они лишь подхлестывали организм, не давая ему никаких дополнительных ресурсов. Именно амфетамины сформировали бытующий до сих пор классический образ допинга: абсолютно чужеродное, синтетическое вещество, вызывающее мощный кратковременный прилив сил, за который приходится платить неуклонным разрушением организма.
Однако тогда это никого не смущало: на тренировочных базах и в олимпийских деревнях вазочки с таблетками стояли прямо на столах, и спортсмены глотали их чуть ли не горстями. Только в 1952 году, когда на зимней Олимпиаде пришлось госпитализировать целую команду конькобежцев, перебравшую амфетаминов, МОК запретил использование этой группы препаратов. Впрочем, считать этот акт началом борьбы с допингом в мировом спорте можно лишь формально – запрет не был подкреплен ни мерами контроля, ни санкциями за нарушение. Его соблюдение оставалось делом совести спортсменов, команд и спортивных властей стран-участниц олимпийского движения.
Завтрак чемпионов
В результате рост потребления допинга в большом спорте продолжался – пока не уперся в пределы человеческих возможностей. Основные потери пришлись на велоспорт – постоянное употребление амфетаминов на многодневных гонках было особенно сокрушительным для организма. В 1955 году во Франции гонщик Маллеяк потерял сознание на дистанции. Год спустя в результате передозировки амфетамина Маллеяк сошел с ума и был помещен в клинику для душевнобольных. В 1960 году на Олимпийских играх в Риме умер датский велогонщик Енсен, принявший огромную дозу амфетаминов и производных никотиновой кислоты. Наконец, когда в 1967 году во время знаменитой гонки «Тур де Франс» английский велосипедист Томми Симпсон скончался от передозировки амфетаминов прямо перед телекамерами, большой спорт решился объявить допингу войну. Инициатором крестового похода стало олимпийское движение, а его глашатаем – принц Александр де Мерод, только что назначенный главой медицинской комиссии МОК.
Олимпиада 1968 года в Мехико была первым крупным соревнованием, на котором допинг-контроль был обязательным (впрочем пробные тестирования проводились и четырьмя годами раньше – во время олимпиады в Токио). Никаких особенных скандалов не было, хотя игры оказались на редкость урожайными на рекорды: к этому времени в большинстве олимпийских дисциплин амфетамины уже уступили лидерство анаболикам – химическим производным уже знакомого нам тестостерона.
Стероиды-анаболики, позволявшие наращивать мышечную массу и лучше переносить изнурительные тренировки, были гораздо менее опасны амфетаминов. У них было и другое преимущество: после прекращения их приема мышцы еще долго остаются на достигнутом с помощью гормона уровне. Поскольку сроки крупных соревнований всегда известны заранее, квалифицированный медик может рассчитать курс приема стероидов так, чтобы «окно» (период, когда избытка гормона в организме уже нет, а уменьшение массы мышц еще не началось) приходилось именно на них. Известные в конце 60-х методы антидопингового контроля были бессильны обнаружить стероидную «подкачку».
Впрочем, «безопасность» стероидов означала только то, что принимавшие их спортсмены не умирали прямо на стадионах – расплата за насилие над организмом происходила много после соревнований, а часто и после завершения спортивной карьеры. Мужчинам употребление стероидов отзывалось атрофией предстательной железы (на постоянное введение извне любого регуляторного вещества организм обычно отвечает сокращением его синтеза – вплоть до полного прекращения), отказом печени, болезнями сердца. У женщин была своя проблема: стероиды, представляющие собой, по сути дела, модификации мужского полового гормона, при постоянном применении делали спортсменок все более мужеподобными, меняя пропорции тела, тембр голоса и даже сексуальные вкусы.
На Олимпиаде 1976 года, где команда ГДР по плаванию разгромила всех соперников, журналисты обратили внимание на необычно низкие голоса восточногерманских пловчих. На что тренер сборной, не моргнув глазом, ответил: «Мы здесь для того чтобы побеждать в плавании, а не в пении!».
Несмотря на столь явные признаки употребления допинга спортсмены ГДР продолжали успешно выступать на самых престижных международных соревнованиях. Только крушение ГДР и последовавшее за ним обнародование секретных документов позволило доказать то, что давно подозревали специалисты: «восточногерманское спортивное чудо» 70-х – 80-х было результатом массового применения допинга, прежде всего – анаболиков. В архивах «штази» (политической полиции ГДР) сохранился уникальный документ: мировая рекордсменка в беге на 400 метров Марита Кох жаловалась на то, что у ее соперницы больше анаболиков и они лучшего качества, потому что она – племянница президента «Йенфарм», главного производителя спортивной фармакологии в республике.
Практически поголовное употребление допинга восточногерманскими спортсменами длилось более 20 лет, и все это время ГДР не имела крупных проблем с допинг-контролем. Отнюдь не потому, что фирменный восточногерманский препарат оралтуринабол был таким уж неуловимым: антидопинговые службы вскоре научились устанавливать факт применения анаболиков по присутствию в организме их долгоживущих метаболитов. Но в условиях противостояния Востока и Запада любые обвинения, выдвинутые не против отдельных спортсменов, а против самой системы восточногерманского спорта, неизбежно вылились бы в грандиозный политический конфликт, чреватый полным крахом олимпийского движения. Нынешний руководитель московской антидопинговой лаборатории Григорий Родченков свидетельствует: еще на Играх доброй воли в Москве в 1986 году он и его коллеги обнаружили признаки допинга в пробах канадского спринтера Бена Джонсона. Но им велели не поднимать шума: Игры должны были поставить точку в «войне олимпиад», и скандала на них не хотел никто. Впрочем, два года спустя на Олимпиаде в Сеуле Бен Джонсон был дисквалифицирован с оглушительным скандалом и больше уже не побеждал.
Тем более «вне подозрений» были спортсмены СССР и США. Очевидцы могли сколько угодно рассказывать о горах шприцов, выметенных из раздевалки советской тяжелоатлетической сборной на Олимпиаде в Хельсинки в 1952 году, или о том, как американские атлеты 60-х горстями глотали анаболики, заедая хлебом и именуя это «завтраком чемпионов», но МОК хранил олимпийское спокойствие. Сейчас в похожей ситуации находятся китайские спортсмены: разговоры о фармакологической подоплеке «китайского чуда» длятся годами, но на официальные обвинения пока никто не решился.
Бесконечная гонка
Схватка допинговой индустрии со службами допинг-контроля не ослабевает и по сей день, приобретая все более изощренные формы и распространяясь на новые «театры военных действий». Очередным писком моды (особенно в стайерских дисциплинах) стал эритропоэтин, стимулирующий созревание эритроцитов и тем самым увеличивающий способность крови переносить кислород. Запретить эритропоэтин невозможно – натуральный гормон, присутствующий в организме каждого человека. Но увеличение числа эритроцитов при неизменном объеме крови повышает вязкость последней, усиливая нагрузку на сердце – а это чревато очень крупными неприятностями вплоть до смертельного исхода. Поэтому «правильное» употребление эритропоэтина требует приема препаратов, увеличивающих объем кровяной плазмы – например, гидроксиэтилкрахмала, который нетрудно отследить. Именно это вещество несколько лет назад стало причиной дисквалификации сразу шести финских лыжников во время чемпионата мира.
В тех же целях в качестве допинга употребляется переливание крови непосредственно перед стартом. На Олимпиаде 2004 года в Афинах получил боевое крещение специальный аппарат – поточный цитометр, позволяющий отличить «чужие» эритроциты от «своих». Его применение привело к дисквалификации американского велогонщика Тайлора Хамильтона. Но и этот хитроумный прибор бессилен, если спортсмен переливает себе собственную, заблаговременно заготовленную кровь – а это вполне возможно. Появились сообщения о синтезе некоего пептида – короткой цепочки аминокислот. Он сохраняется в крови очень недолго и практически не может быть «пойман», но имеет длительное последействие – снижение болевой чувствительности.
Ходят слухи о начале работ над «генетическим допингом» – введением спортсмену гена, обеспечивающего, скажем, аномально высокий гемоглобин. Уличить его обладателя в применении допинга невозможно даже теоретически.
Созданное на рубеже веков Всемирное антидопинговое агентство (ВАДА) попыталось перейти от обороны к наступлению. Во-первых, оно теперь запрещает тот или иной препарат независимо от того, существует ли надежная методика его выявления. Поскольку о появлении новых методов (вроде того же цитометра) ВАДА тоже не спешит сообщать, нечистоплотные спортсмены и тренеры рискуют столкнуться с ним прямо на соревнованиях, когда что-либо изменить уже невозможно. Совсем недавно ВАДА объявило, что теперь все спортсмены, претендующие на участие в Олимпиаде, будут подлежать внезапному выборочному контролю в течение года – мера, явно направленная против тактики «окон». (Вообще-то контроль между соревнованиями был узаконен давно, но возложен на национальные ассоциации и спортивные ведомства, быстро превратившие его в фикцию.)
Наконец, ВАДА начало борьбу не только собственно с допингом, но и с так называемыми маскирующими препаратами. В 2001 году российские гимнастки Алина Кабаева и Ирина Чащина были дисквалифицированы на год «по подозрению в употреблении допинга» и лишены медалей, завоеванных ими на чемпионате мира. В их пробах был обнаружен фуросемид – обычное мочегонное, продающееся без рецепта в любой аптеке. Сам по себе он никак не способствует спортивным успехам (кроме как у штангистов, где победа может быть присуждена спортсмену с меньшим собственным весом), но ускоряет вывод любых посторонних или избыточных веществ из организма. Этого оказалось достаточно, чтобы употребление фуросемида каралось наравне с применением настоящего допинга.
В последние годы сразу несколько российских спортсменов в разных дисциплинах были наказаны за употребление бромантана (который за это в международных спортивных кругах иронично прозвали «русским допингом»). Все согласны, что этот скромный иммунопротектор никого не может сделать чемпионом – зато сильно затрудняет определение поздних метаболитов анаболиков в пробах спортсменов.
Непрозрачность решений, широкая и произвольная трактовка понятия «допинг», стремительно расширяющийся круг запрещенных веществ, вторжение контроля во внестадионную жизнь спортсменов, наконец, фактическая отмена презумпции невиновности – все это не содействовало популярности ВАДА и его политики. В спортивном мире все чаще раздаются призывы к радикальному сокращению списка запрещенных препаратов и даже к прекращению борьбы с допингом вообще.
«Спортсмен не может надеяться на победу в крупных международных соревнованиях, если он не использует анаболические стероиды». Сказать такое публично пока может только изгой – американский тренер Чарлз Френсис, ставший вместе со своим соратником доктором Джеймсом Астафаном символом допинга в американском спорте.
Один из его питомцев, уже упоминавшийся Бен Джонсон, закончил свою карьеру пожизненной дисквалификацией, другая – «самая быстрая женщина ХХ века» Флоренс Гриффит-Джойнер – умерла в 39 лет от сердечного приступа, который врачи связывают с употреблением стероидов. (Заметим: поставленные ими рекорды до сих пор не побиты.) Чего и ждать от подобного деятеля, как не разглагольствований о том, что, мол, «все так делают»?
Но беспристрастные наблюдатели заметили: за первые три года после изобличения Джонсона (возвестившего спортивному миру о том, что допинг-контролеры научились ловить прежде считавшийся недоступным для них анаболик станозолол) ни один прыгун в длину не преодолел рубеж 8 метров, хотя до того такие результаты были уже привычными. Есть и еще более наглядные примеры: на Олимпиаде-2000 в Сиднее спортсменам было разрешено применять бронхорасширяющие препараты (салбутамол или тербуталин) для снятия приступов астмы – но только получив предварительно письменное разрешение медкомиссии МОК. Такими разрешениями запаслись 607 спортсменов – около 70% всех участников Игр! Трудно поверить, что этот недуг так широко распространен в мировой спортивной элите – особенно если учесть, что среди всего населения астматики составляют обычно менее 1%. Между тем, влияние бронхолитиков, облегчающих вентиляцию легких, на спортивные результаты бесспорно.
Основываясь на подобных фактах, сторонники легализации допинга утверждают, что современные спортивные достижения мирового уровня давно невозможны без «химии». Что допинг употребляют все и везде, а борьба с ним только выводит спортсменов за пределы правового поля, позволяя спортивным чиновникам раздавать и отнимать награды по своему усмотрению. «Разрешить допинг было бы большим преступлением, поскольку в этом случае допинговая волна захлестнет детский и юношеский спорт, – возражает Григорий Родченков. – В этом возрасте допинг очень вредит здоровью, знаний нет, а решения принимает не сам спортсмен, а «добрые дяди».
А тем временем президент российской Федерации спортивной медицины Лев Марков приводит результаты опроса молодых спортсменов. Их спрашивали, как бы они отнеслись к препарату, который гарантирует им немедленную победу на олимпиаде и неотвратимую инвалидность через 10-15 лет. Около 80% опрошенных ответили безусловным согласием.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»