Когда, например, я читаю инструкции по использованию только что приобретенных бытовых приборов и пытаюсь вникнуть в «план содержания», я все время ловлю себя на том, что я настолько увлекаюсь самой музыкой этих текстов, их ритмом, порядком слов, магией бесконечных числительных и аббревиатур, что само практическое содержание предательски ускользает от меня.

В государствах и обществах, тяготеющих к патриархальной архаике, по старинной привычке принято полагать, что подданный такого государства сам по себе социальной или интеллектуальной воли лишен абсолютно и что без чьего-либо непосредственного руководства он не способен шевельнуть ни рукой, ни ногой.

Мне уже приходилось отмечать, и даже не один раз, что мы все время оказываемся внутри различных фольклорных жанров. Внутри анекдота, например. Внутри скабрезной частушки. Внутри лубка, тюремной песни, пословицы, загадки, народной приметы… Нынешнее время даже уже не анекдотическое. Не частушечное, не лубочное. Оно откровенно сказочное.

Несколько лет тому назад меня пригласили, а я согласился поработать «диктатором» в одной из московских художественных галерей, где в определенный день и час — так же, как в тот же день и час и во многих прочих культурных заведениях, — собрались люди разного возраста, чтобы проверить состояние собственной грамотности.

Вот она, наша послевоенная коммунальная кухня. Вот она, вечно коптящая керосинка с непременным слюдяным окошком. Вот кипящее в баке белье. Вот пестрые халаты соседок, виднеющиеся сквозь пьянящий котлетный дым. По радио – «передовая статья и краткий обзор газеты «Правда».

Неожиданная ситуация тотального карантина, в котором мы все оказались, это тоже своего рода «деревня». По крайней мере в том смысле, что мы все, как деревенские жители, оказались объединенными общими, хорошо понятными друг другу заботами, тревогами, надеждами, бытовыми проблемами и рутинными обязанностями.