27.05.2021 | Нешкольная история

Ригеры – русские немцы, Часть 2

Интервью с потомком жителей Немреспублики

П. А. Как Ваши родные встретили весть о Победе?

К. А. Опять же дядька мой рассказывал, с отцом тоже ведь на эту тему как-то не поговоришь. А дядька рассказывал: «Слыхали что-то: победа! победа! Но это всё так далеко, никакого ликования не было». Там все ссыльные были: греки, китайцы, калмыки, русские кулаки – кого только не было! Но жили дружно, немцев много было. Кавказцев тоже. Там баня была общая, ходили в выходной всем колхозом. Там грузин один был, парикмахер, с шикарными усами, я его тоже почему-то запомнил. А стриг юрко, «чик-чик-чик» и готово.

Отец рассказывал, как карточки отменили. Как он буханку хлеба раз нашел. «Иду, – говорит, – по дороге, а впереди меня мужик хлеб везет, брезентом всё накрыл. Думаю, вот бы буханка сейчас упала... А она – раз, и упала!»

Бывает так, мысль материализовалась. Зато хлеба тогда наелись. Карточки отменили, а уже в 54-ом с питанием было всё нормально. По детству я даже помню, что мы арбузы ели, яблоки мороженные. Яблоки оттаивали, а арбузы были с Хакасии. Там была какая-то долина, очень большие арбузы росли. Хотя, может, мне это в детстве казалось, что они такие большие. Как они пахли, до сих пор помню.

Дед во главе стола сидит и раздает каждому. В стол без него не полезешь. Утром поели, а он и ходит там. Ну, бабушка меня кормила: кусок маслом намажет, сверху сахаром. Я у нее еще по-немецки есть просил, она по-русски почти не разговаривала. Так вот, только к столу полезешь, а дед тебе: «Уть! Назад, до обеда шоб не-не!». Дед был хозяин, но добрый, говорить нечего. Он был бригадиром, где активированный уголь из берез жгли. Бабушка болела, у нее была экзема, проблема с ногами. Как дед на пенсию вышел, так решили переехать. Бабушка тоже тосковала по Раздольному. Часто говорила: «Вот, Кость, собрались бы мы сейчас с тобой и уехали!». Хотя они много где помотались, и во время голодухи, и еще где-то, но всё равно – жизнь такая была.

П. А. Как Ваша семья взаимодействовала с государственными органами?

К. А. Естественно, у нас была своя регистрация спецпоселения. Ходили отмечаться раз в неделю. И детей отмечали. До 56–59 года так жили, потом спецпоселения отменили. Мы сейчас как репрессированные льготами пользуемся. Полторы штуки получаем в месяц. Кто позже родился, тот уже в этот список не входит. Собирали документы, писали туда, в Красноярск, а оттуда пришла бумага: да, были такие на спецпоселениях с родителями.

Местные жители там тоже были, но конфликтных ситуаций никогда не было. Здесь, в Слободе, были. «Немец» и другие выражения. Ну, здесь, возможно, так как Сталинград совсем рядом. А какие «немцы» – никто ж не разбирал. Так что все, как могли, скрывали, что немцы. Но и на улице, бывало, обзывались. Одни на Поляковых, например, поменяли фамилию. Они поменяли ее до того, как стало выгодно немцем быть. А потом, когда стало выгодно, обратно вернули фамилию Шульц.

По немецкой конституции, кто родословную свою докажет, тот имеет право вернуться. Но, они, конечно, зажимают немного – язык надо знать и всё такое.

Вот Карнауховы все уехали и ничего, живут. Васильич говорит: «Ни одного дня не жалею!» Но я не поверю, что не жалеет. Родился здесь – и чтобы не тосковать, не вспоминать! Нет, не может быть. Я же там был, когда за машиной ездил, пожил там. Там другая жизнь, другая культура, зачем менять? Ну, молодым, может быть, есть перспектива уехать, чтобы дети там жили. А сейчас там этих беженцев... Тоже не мед. А я здесь остался, потому что родина моя здесь. Язык мой родной – русский, я немецкого не знаю. У меня здесь работа, семья, дети, жена, хозяйство, как говорится. Ущемленным себя не чувствую, всё нормально, зачем мне жизнь на старости лет менять? Там же привыкать надо ко всему. На пособие жить.

Сколько поколений прошло? Не меньше четырех точно, сколько наше поколение Ригеров живет еще со времен Екатерины. Читал я какую-то книгу, русский написал, фамилию автора не помню, про немцев Поволжья, как и что там было при Екатерине. Собирали обоз из Германии, давали поросей. Казаки их сопровождали в дороге, а то мало ли, ограбить могут. А когда в степях жили, кочевники нападали, в плен брали немцев. А вот с сарептинскими мы не родня. Они жили здесь еще до Екатерины. Я считаю, что мы с ними не родня, но не могу сказать точно (немецкая колония Сарепта была основана по тому же манифесту Екатерины II от 22 июля 1763 года. Но сарептинская колония, действительно была особенной, ее основали последователи Яна Гуса, гернгутская братская община). С Эрной Карнауховой мы тоже не родня, они с Казахстана. У них даже язык другой. Вот она с матерью пробовала, что-то у них там не получилось, так язык не похож. Там же этих наречий... Сестра у меня разговаривала с дедом, мы всё понимали. Я и сейчас кое-какие слова припоминаю. Дед с бабушкой, мать с отцом, когда жили дома, на немецком разговаривали. Даже когда сюда переехали, немного захватили. Когда отца немного надо поругать, чтоб никто не знал, мать ему что-то на немецком скажет, а он ей на русском отвечает: «Сама ты дура!» А потом всё меньше и меньше разговаривали на немецком. Мать практически без акцента, а вот у Миллеров тетя Лида с акцентом разговаривала. Отец у меня тоже без акцента. Так он еще и по-русски и читать, и писать мог.

Когда я женился, родители еще живые были, но уже никаких разговоров не было. Ассимилировались, обрусели. Да и кто мне тогда мог сказать женись-не-женись, я уже такой был. А братан вообще себе молдаванку привез.

Дядя Федор нам все подгонял невест немецких. Из Камышина, например, где тоже много немцев было. Я на Опытной станции работал, поехал в командировку в Даниловскую Балку, между Саратовом и Камышином. Там прям оазис. Мы туда ездили дичку собирали, груши дикие, которые от садов остались. А там же, говорят, немцы жили. Даниловская Балка же в Волгу впадает. И там вдоль Балки дома, дома, дома. Ну, основания.

П. А. Отличался ли быт у немцев и русских?

К. А. Солженицына же читали? Он там тоже выселялся. Жил с чеченами, немцами. Он пишет в одной книге: «У немцев, как ни крути, всегда свиньи крупнее и жирнее, чем у других. Чем они их кормят, не знаю». Конечно, быт немного отличался. Но немцы потом научились пить не хуже русских. А порядок да, аккуратность – как национальная черта. Обязательность. Что же еще Солженицын про немцев писал? «В Краснодаре куда палку ни воткни, всё прорастет. Немцы также – везде организуются, сработаются».

В Казахстане служил, и как-то так получилось, что у нас в роте очень много немцев было, но казахстанских. У них деревня называется Маленький Берлин (село Розовка Павлодарской обл.). У них там освещение, деревья беленые вдоль улицы. У дядьки в Текелях я был, от Коргана (Талдыкорган) там сто километров, уже приграничная зона с Китаем. Поселок в те времена (1972–74 год) был весь в зелени, все заборчики аккуратно выкрашены.

П. А. Верно ли я поняла, что Вы служили в армии в Казахстане? Была ли там дедовщина?

К. А. У меня в Казахстане дядька жил, поэтому они с маманей моей ко мне в армию ездили. А когда меня забирали, не знал, куда отправят, – всё же в секрете. Тогда вот нас на Красный (возможно, село Красный Яр) привезли. Ну, мы уже на шофера выучились. Единственный набор в Слободе был. Николай Иванович Редченко преподавал вождение, и кто не так, в ухо «лил». Бывало, домой к нему приедем, он тогда только строился, и он: «Так, вы там по кругу ездите». Пацану же на машине прокатиться, ты что! Весь класс у него, значит, что-нибудь ворочает, и по одному ездят, катаются.

А я еще не знал, возьмут меня или нет. Я с мотоцикла упал, ногу себе обжег, шкура слезла. Не подстригался, думаю, вдруг оставят на полгода, не буду лысый ходить. Привезли меня в военкомат. Я показал офицеру болячку, а он: «Пойдет!». Оболванили меня налысо и на Красный увезли. Там команды набирали: «В Азию поедете, ваши покупатели загорелые все, видите?» Нас же весной призывали. Отправили эшелоном в учебку в Душанбе. Там Гиссарская долина есть между гор. Из казармы выходишь – пики снежные. Ночью холодно, днем жарко.

И вот там учили нас на топливо-маслозаправщик ТЗМЗ (но мы и здесь учились по этому направлению, а там еще полгода) – самолеты заправляли. Дедовщины в учебке не было, в часть приехал – да, конечно, но никаких издевательств не было. От безделья мы не мучились, работали то на полеты, то регламент, то в наряд, то сюда, то туда. Каждый день свободен не был. Была скорее дистанция. Понятно, «старики» полы не мыли. Сказать, что нас обделяли едой? Нет. Вот у нас столы стояли по десять человек и три «старика» сидели. Ну, масло они, конечно, сами порежут, но не обижали, не было такого, чтоб всё себе забрать. Один разливающий на стол был. Сначала «дедушкам» нальют, потом всем остальным. Не успел пожрать: «Встать, прием пищи окончен, выходи строиться!» В учебке все мечтали, когда же в часть, а там дисциплина. А в часть приехали – и, эх, лучше б в учебке остались! Вот ты говоришь, дедовщина. Пришел я как-то в шинели, такая удачная попалась, ворс хороший. Меня «дедушка» один остановил: о! Покрутил, повертел, померил – пойдет. Я забыл сказать, нас из Душанбе в Талдыкорган направили. Там до  китайской границы было 20 километров через горы. Гарнизон был два полка. Я уже не помню, кто из офицеров пришел, приказал: «Строиться, вновь прибывшие! Надеть шинели!» Подхожу к вешалке, знаю, что ее там нет, стою. Спрашивают, где шинель моя, а я отвечаю: «Не знаю, вот, повесил, нету». Он же: «Так, господа “старики”, чтобы шинель через две секунды тут была!» А забрал один какой-то. Там немцев много было с Казахстана. Сейчас помню, один с фамилией Фишер. Сидит такой небритый, уже домой собирается. «Кто взял?» – «Да вон тот», – отвечаю. Принес, надел мне ее. Но всё равно дедовщины такой сильной не было.

П. А. Когда Вы поженились, осуждали ли Вас обоих за выбор?

Т. Г. Помню, девчата мне сказали, когда мы уже дружили: «Слушай, Танька, а ты знаешь, что он немец?» – «Как немец?». Пришла к нему и говорю: «Кость, ты что, правда немец?» А он так разозлился! Я еще говорю: «Паспорт покажи!» А он мне: «В ЗАГСе посмотришь!» А мне просто интересно было. На почте, где я работала, одна спросила у меня про фамилию Кости. Ну, я ей и отвечаю: «Ригер». –

«Немец, что ли?» – «Ну, да». Она на меня как посмотрела, начала спрашивать, не шучу ли я. Меня потом после смены начальство вызвало, начало беседу проводить.

«Татьяна, разве вы не понимаете, что он немец, а вы комсомолка, как же вы жить будете?» Я им тогда ответила: «Ну, немец и немец, что такого?» После этого от меня отстали.

К. А. Я не был комсомольцем, не вступал, как меня Лидия Васильевна не уговаривала. А почему? А потому, что когда анкету заполняешь, надо свою национальность писать. Зачем это нужно лишний раз? Мать мне, правда, говорила: «Ну, погоди, она тебя не раз еще фашистом обзовет». Да ну, не было такого.

Т. Г. Он мне предлагал остаться на своей фамилии и детей на свою фамилию записать. Вот еще! Чего это я, выйду замуж и буду на своей фамилии, как мать-одиночка.

П. А. Куда Вы устроились на работу после армии?

К. А. После армии на Опытной станции шесть лет трудился. Думал квартиру заработать, машину купить. В 80 году устраивался на пожарный поезд. Пришел, а там Огарков сидит: «Ригер. Немец что ли?» – «Ну да». – «А откуда ты тут взялся? С войны, что ли, остался?» Вот, взрослый человек вроде.

На Опытной шесть лет рулил. Две машины новые получил, редко такое было. Был ГАЗ-51, на котором никто не хотел работать, «будка». На ферму доярок возил утром рано, а вечером поздно. А потом ГАЗ-66, хорошая машинка. И по командировкам: в степь, Капьяр (Капустин Яр), жили месяцами. Две зимы, наверное, пока не рассчитался.

Т. Г. Пока у меня терпение не лопнуло! Он уедет, а мы с Женькой вдвоем живем, это что за работа?! Приедет часа в два ночи, выспится, помоется и опять уедет. Может, через неделю, может, через две приедет. Да что это такое? Это зимой он ездил, а потом и летом тоже стал. Тут огород. Приедет, отвезет меня в Волжский на паром с мешками и опять смоется. И вот он опять лето отработал, я ему и говорю: «Всё, хватит».

К. А. На самом деле хорошо, что рассчитался. Опытная-то развалилась. Нас сколько пацанов из армии пришло, всем рабочего места хватило, у всех машины были. Одним словом – Опытная процветала. Помидоры возили и другое всякое. И зарабатывал неплохо. За счет чего я зарабатывал? Потому что дома не жил. Когда грязь по уши, шоферам делать нечего, выходной. А я весной рассаду на Песчанку вожу, ух, какие канавы были!

П. А. Как Ваша семья пережила развал Советского Союза?

К. А. Когда Советский Союз развалился, немцы почувствовали, что казахи стали их притеснять. Из Казахстана практически все уехали, из России меньше. В основном из Киргизии много уехали. Дядя Андрей сказал, что собирается уезжать, а соседи-киргизы спрашивают: «А чего вы уезжаете, мы же вас не трогаем? Мы только русских трогаем». А дядя им: «А ты меня от русского отличишь? Нет. О чем тогда говорить?» Шухарной дядька был. Фотографию показывал, наверное, во Фрунзе. Ленин и Сталин вот так сидят задумчиво за беседой, и он среди них засел, тоже вроде как за беседой. Я ему тогда говорил, что его за такое и посадить могли, а он и не отрицал. Он ведь на советскую власть обижен был. В армию не взяли, в комсомоле был активистом, и то не взяли – по национальному признаку. Нас и то служить за границу не брали, только по Советскому Союзу.

Отец рассказывал, что дед, который овдовел рано, жил со старшим братом. Он был директором школы, а потом ему в городе не понравилось, и он приехал к моему деду. Рассказывал про времена коллективизации. Была у них лошадь, а ее забрали в общую конюшню. Старший возмущался, а младший: «Нет, надо, надо!» Коммунист был и кожаную куртку носил. И вот он всё ходил в конюшню на лошадь смотреть, а она там стоит некормленая и непоеная, хилая. И он увел ее обратно! Что уж там дальше было, не знаю...

В какой-то момент Константин Александрович сказал, что его дядя и матушка ближе к преклонному возрасту начинали что-то вспоминать и рассказывать, но сам он не расспрашивал, не записывал, о чем сейчас очень сожалеет. Думаю, что наши беседы помогли ему многое вспомнить… Может быть, моя работа станет своего рода маленькой лептой в сохранении частной истории одной немецкой семьи, в которой, как в капле воды, отражается история многих «русских немцев», без которых история нашего края была бы неполной.

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.