15.04.2021 | Нешкольная история

«Жизнь в полоску». Часть 1

Взгляд в прошлый век через судьбу человека

На календаре 2 января. У Елены Павловны Жуковой день рождения. Она – ветеран труда. Мы зовем ее просто: бабушка Лена. Подходим к знакомому дому на тихой уютной улочке недалеко от нашей школы и видим в окне счастливое и такое родное лицо. «Миленькие вы мои, (здесь и дальше ее речь мы будем выделять курсивом) у меня уж и стол накрыт, сейчас праздновать будем». В доме вкусно пахнет яблочным пирогом, а глаза хозяйки сияют от счастья, и улыбка не сходит с ее лица.

Долгими вечерами слушали мы ее воспоминания, и когда сравнивали их со сведениями, почерпнутыми из книг, изданных в советский период, видели много расхождений. Понятно, что разрешить подобные несоответствия можно лишь благодаря воспоминаниям прямых участников исторических событий.

Елена Павловна Жукова (Голикова) родилась 2 января 1935 года в большой крестьянской семье. Деревня Батурино, в которой жили Голиковы, находится в Зауралье, недалеко от Шадринска. «Земля в деревне Батурино была непахотной, потому и переехали в Кондакову, с пашней и огородом. Сейчас уже многих деревень не стало, а тогда большие деревни были, и в каждой церковь стояла».

На вопрос, почему ее дед, который в начале прошлого века проживал в деревне Агапино под Смоленском, перебрался на Урал, Елена Павловна, порывшись в памяти, ответила: «У богатого соседа Степана Малюгина была дочка Евдокия. Пришелся ей по нраву веселый парень Маврикий Голиков – певец и плясун, но уж очень бедным был и потому отцу не по нраву пришелся».

И далее следует рассказ, как красавица Дуня (Евдокия) всё же против родительской воли вышла за Маврикия. Стали жить в доме Малюгиных. «Работать было напряжно. Но Дуня не серчала на отца, знала, что делает это для себя, для счастья своего семейного». В 1986 году у Голиковых родился сын Павел, будущий отец бабушки Лены.

«Всё бы ничего, да одна беда – богатства Маврикий так и не нажил. Сильно досадовал отец на Дуняшу, а чтобы наказать за непослушание, взял да и спровадил молодых за Урал. Мол, нечего клянчить на жизнь у богатого папаши. Живите, как хотите!»

Но дед Степан своего внука Павла не отпустил, а оставил при себе и таким образом надолго разлучил ребенка с родителями. «Нечего не поделаешь, — вздыхает бабушка Лена, — поплакала Евдокия, вещи кое-какие собрала, завязала в тряпицу немного родной земли, да и в путь. Приехали в Зауралье, в деревню Батурино».

Это было время переселенческой политики Столыпина, когда в 1906–1917 годах малоземельные крестьяне ехали обустраиваться на Урал и в Сибирь. Не особо повезло родителям бабушки Лены на новом месте. Землю в Батурино им, конечно, выделили. Но сами-то переселенцы не учли, что уральские зимы довольно суровые. Стабильные урожаи в этих краях давала только рожь. Потому Голиковы ее и стали сеять.

«Молодые очень любили друг друга. Бывало, Маврикий в праздник на гармошке играет, а жена Дуняша песни поет. Он ее за всю жизнь пальцем не тронул. Так и жили». Позже Павел от деда Степана к родителям в Батурино перебрался. «Не сам, конечно, приехал. Маврикий с Евдокией ездили за ним на Смоленщину, упрашивали Степана, чтобы сына отдал. Насилу уговорили». К тому времени будущий отец нашей собеседницы, Павел Маврикиевич Голиков, пять классов окончил, и потому его считали грамотным.

В 1914 году Павлу исполнилось 18, и его на Первую мировую призвали, даже медали у него были. «Он с германцами воевал, оттуда и медали. Даже Георгиевский крест был. Потерялось только всё. Это уж как мы, мелкота, родителям сильно досаждали, они нам эти награды поиграть давали, ну вот и затеряли куда-то». Георгиевский крест – главная воинская награда за храбрость. «Только уж ни на какой другой войне он больше не воевал. Потому как у него болезнь легких признали. Лечился. А как же! Потом в колхозе, как водится, работал».

Время текло по кругу, и простые люди даже не догадывались о грядущих переменах, которые скоро всколыхнули всю страну. Что дала людям новая Советская власть? «Да считай, ничего. По первости надеялись на землю, на собственное хозяйство, да только зря надеялись, ничего этого не будет».

И вот уже мерится жизнь российского крестьянина не сменой времен года, а совсем другими событиями: прокатилась братоубийственная гражданская война, потом нагрянула принудительная коллективизация. Сначала само по себе слово «коллективизация» было для жителей деревни малопонятным. Но совсем скоро процесс принудительного обобществления крестьянских хозяйств окажется суровой реальностью – у тружеников-земледельцев буквально вырвали почву из-под ног. Так называемые «кулаки» на себе ощутили, что они абсолютно отдельный народ.

По словам бабушки Лены, «на высылку определяли даже тех, кто никаким особым богатством не обладал, да и наемных работников никогда не держал… Были в деревне и такие, кто работать не особо любил, а выслужиться перед новой властью хотел. Они шли по богатым подворьям и по описи, составленной в сельсовете, изымали всё нажитое имущество».

В архиве нашей героини есть опись имущества ее дяди Виктора Ивановича, жителя деревни Локтево Шадринского уезда. В ней значатся дом, баня, амбар, конюшня. Из техники – жнейка, молотилка, два плуга, три бороны. А еще было в хозяйстве двое саней, пара телег, две рабочих лошади да совсем молодой жеребец, две коровы, три овцы, с десяток кур и всё остальное вплоть до деревянного корыта для рубки капусты. «Многие из деревенских плакали над изъятыми вещами, словно над умершими родственниками».

Незваные гости из комбеда (комитета деревенской бедноты) чувствовали себя хозяевами жизни и «без спросу забирали всё, что находили в доме, даже припасы съестного».

У Голиковых семья была большая. Павел Маврикиевич «семью завел, соседскую девушку Нину Шадрину замуж позвал». У них к тому времени родились: Степан (1921), Фрол (1924, умер в 2 года), Григорий (1927), Устинья (1930, умерла через год), а позже Елена (1935) – бабушка Лена, Семен (1936), Татьяна (1938). Они «жили довольно-таки справно» и приняли решение не рисковать, не идти против властей, а вступить в коммуну. Скорее всего поэтому их и не коснулась волна раскулачивания. Как человека грамотного, Павла Маврикиевича назначили в сельсовет. «Он должен был указывать, кто и где из местных держит зерно, кто и где прячет иконы. Так вот в страхе и жили!»

Порядочному человеку, каким скорей всего был отец бабушки Лены, приходилось хитрить, изворачиваться. Иногда с риском для себя предупреждал своих родственников, хороших знакомых и соседей о предстоящих обысках. Дядька Виктор (уже упомянутый Виктор Иванович Плетнев) не мог просто так кинуть то, что заработано тяжелым трудом. «Пришлось ему всё добро в лес увозить и тайком закапывать. А сам сразу уехал в Шадринск, да так и остался там, работал в какой-то артели. А потом и вовсе сгинул…Что осталось в памяти о тех днях? Тень ужаса, тоски. Люди постоянно ждали какой-то беды... В Бога верили, но про себя, и заветные слова молитвы вслух не произносили. Мама, когда большевики безбожие объявили, все иконы, какие в доме были, спрятала». Для нас, сегодняшних, это непривычно: мы можем говорить обо всем, что нас волнует и интересует, выбирать то, что сами считаем важным, в том числе, быть атеистами или ходить в церковь.

В 1932 году в их коммуне «Трудовик» чуть беда не случилась. В Зауралье в конце лета вдруг снег выпал. Уборка только начиналась. Косили вручную, «а тут вдруг это несчастье», придавило толстым слоем снега спелые ржаные колосья – ни собрать урожай, ни отчитаться за него. Выход придумали дети, «сначала обтрясли колосья от снега, а уж взрослые потом вслед за ними рожь скосили». Так благодаря детям колхозники спасли не только урожай, а возможно, и себя от голода.

Колхозники почти ничего не зарабатывали, «одни палочки – их ставили по трудодням. А выплата по ним в конце года». За 10 трудодней в коммуне «Трудовик» колхозник получал 10 кг зерна и 6 рублей деньгами. Получается, что люди в то время вынуждены были работать фактически бесплатно – крестьян грабили узаконенным способом. Колхозники как могли искали для себя приработки. В 1936 году Павлу Маврикиевичу повезло, его приняли в «Охотсоюз». Он должен был за выполнение норм по заготовке шкурок отвечать, а если в артели не хватало звериных шкурок (кротов, зайцев, лис), кролики в ход шли. За это давали деньги.

На вопрос, как Голиковы попали в деревню Кондакову, бабушка Лена только рукой махнула: «Как попали... Не сами, конечно, поехали. Переселили нас туда».

«Как переселили, никого не спрашивая?» – удивились мы. «А кого спрашивать? Сказали ехать, и всё. У нас детей много, пока собрались, пока приехали, нам жилья не хватило. Нашлась изба после пожара, в целой половине мы жили, а ту, что горела, батька подремонтировал, мы там домашний скот держали». Позже сосед Голиковых продал им свой дом. «Батька наш по-прежнему в колхозе работал: служил конюхом, а то и счетоводом – куда направят. Днем в колхозе, а потом уж на себя. Без праздников, без выходных. Хоть утром не вставай! И никуда не уедешь – паспортов-то не было! Вот и хлестались, как проклятые. А вместо денег – трудодни».

Большевики обещали народу прекрасное завтра, а на деле опять возвращали времена крепостничества. «Жизнь – дорога длинная и очень сложная. (Вновь затянувшаяся пауза). Иногда хотелось присесть на обочине и никуда не двигаться. Пусть всё катится мимо, хоть в преисподню, – вздыхает бабушка Лена. – Посидишь, погорюешь и живешь дальше».

В разговоре с Еленой Павловной мы коснулись репрессий, спросили, забирали из их деревни кого-то или эта беда обошла стороной. «Как не забирали? Забирали. Боялись люди, конечно. Был Макар Полунин такой. Семья большая, бедная, детей полно. Так его взяли и арестовали. Говорили, по глупости про Сталина что-то ляпнул, не знаю. Кто-то взял и донес. Никогда больше Макара в деревне не видели. Дети без отца остались – куча мала. А что сделаешь?!»

А как деревенские относились к Сталину? «Ну как к нему относиться? Мама моя говорила и про Ленина, и про Сталина: вожди – это те же цари, как есть цари. Чего их любить-то?»

Этот разговор подтверждает нашу версию: у населения сформировалось особое отношение к происходящему – людьми управлял страх. Потому и бабушка Лена про власть рассказывала мало, практически не говорила ни плохого, ни хорошего. Как-то от нее услышали: «Иосиф Виссарионович был великий вождь. Людям говорилось, что он ведет народ в счастливое будущее. У нас в колхозе на здании правления даже лозунг такой висел: “Наша цель – счастье всего человечества!” А рядом портрет Сталина».

Довоенная жизнь текла своим чередом. Люди влюблялись, создавали семьи. Может быть, в этом и заключалось простое человеческое счастье. Может, потому 1930-е годы вспоминаются многим, как хорошие? Весной 1941 года Павел Маврикиевич затеял строить новый дом. Жена и дети во всем ему помогали, торопились к лету заселиться. Но грянула Великая Отечественная война.

По словам нашей собеседницы, воскресенье 22 июня в колхозе было объявлено праздником. «С посевной закончили, а для сенокоса еще рано».

Собрались колхозники у леса возле реки. Погода стояла теплая, солнечная. «Пришли семьями, выбрали на берегу ровную площадку, гармошку принесли, пели, плясали. Ни у кого даже мысли мрачной в голове не было».

В обед из деревни приехал на велосипеде почтальон. Вот он-то и сообщил страшную новость: война! От этого слова все вдруг разом застыли, а потом молча двинулись домой.

«Мужиков на войну сразу же призывать стали. Иван Скорин первый на фронт ушел». Фамилия Скорин нам знакома. Ее носит Татьяна Павловна – родная сестра бабушки Лены. Иван Скорин – ее свекор. С войны он не вернулся, погиб на Курской дуге. Его фамилию мы нашли в Книге памяти.

«Других мужиков тоже стали на фронт отправлять. Из деревни на подводах уезжали. Самых лучших коней ради такого случая запрягали. Надо – значит, надо! Жены провожали их и в голос ревели». Маме нашей героини, Нине Гавриловне Голиковой, пришлось вместе с детьми самой заканчивать постройку дома. Рядом разбили огород в основном под картошку, чтобы большой семье на всю зиму хватило. «Окучивали под палящим солнцем длинные ряды картофельных кустов и всё время высматривали, когда же будет конец поля… Мама стала работать дояркой. Вручную доила 15 коров по три раза в день. Молоко увозили в Шадринск на конях, а возницами были подростки 14–16 лет».

Бабушка Лена о своем военном детстве говорит как о чем-то обыденном: «Детство как детство». Да и подробности вспоминаются обычно веселые. Например, подростки, пока пасли коров, стирали в реке свои рубахи, «а потом на траве разложат и сидят кто в чем. Когда одежда высыхала, кое-как ее разгладят тут же, на берегу, и опять на себя напялят».

Время было тяжелое. Хорошо, что лес вокруг богатый. Люди ягоды заготавливали, грибы, собирали смородину, малину, черемуху. «Помню, как все вместе ходили в лес за черемшой. Она от цинги помогала. Семен маленький еще был, может лет пяти. И его с собой брали». Когда уже первые снежинки пролетали, рябину собирали. Чуть подмороженные рябиновые ягоды не такие терпкие. Отец брал с собой круглую двухведерную корзину из бересты и тоже ягоды собирал.

Вспоминается нашей героине и другое: девушек забирали на фронт санитарками. Некоторых девчат в Шадринск отправляли – кого на завод, кого на железную дорогу, кого на лесозаготовки. «Кто на непосильной работе надорвался, домой отправляли, многие помирали потом». Кроме обязательных поставок продуктов для фронта, колхозники организовывали обозы с продовольствием, а еще женщины вязали варежки и носки для бойцов, кисеты шили, платки носовые крючком обвязывали.

В войну отец бабы Лены служил в НКВД конвоиром – охранял немцев с Поволжья, которых привезли на строительство агрегатного завода. Поинтересовались, что знает об этом наша собеседница. «Знаю от отца, что жили эти немцы в палатках. Здесь же и работали: выгружали и загружали вагоны, сбивали из досок на складе ящики под снаряды. Говорили, что немцы эти будто бы политически неблагонадежные были. С Гитлером заодно».

О Великой Отечественной войне в советское время писали, что все как один встали на защиту Родины. Мы спросили бабу Лену, так ли было на самом деле? «Конечно, в газетах писалось, что многие рвались на фронт бить фашистов, что подростки добровольно шли работать на заводы. Но сами подумайте, кто же по доброй воле смерть примет или на такую каторжную работу добровольно пойдет?! Нет, умирать никому не хотелось, но если бы меня послали, пошла бы, конечно. Мы же понимали: если Родина-мать зовет – значит, надо! А как иначе? Ничего, люди всё пережили, со всеми бедами справились!»

Окончание следует

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.