06.04.2021 | Книги

Здесь и вокруг

Все живое и настоящее рождается только на меж-жанровых границах, а состоявшийся автор - это всегда человек-невидимка, для которого границ не существует .

Как же все-таки хорошо, что «Новое издательство» в очередной раз показало себя настоящим безупречным героем нынешней нашей культурной сцены и выпустило в свет книгу с родственным мне и моей эстетике названием «Это здесь» родственного мне по судьбе и опять же по эстетике автора - Михаила Айзенберга.

И как же все-таки хорошо и правильно, что я в данный момент уже буквально дочитываю эту книгу, слегка горюя, что «вот, доска кончается». Нет, правда, я не хочу, чтобы это счастливое мое чтение вдруг закончилось на самом интересном месте, а самым в ней интересным является практически любое место.

Зря, конечно, я горюю, потому что эта книга - одна из тех, к которой необходимо возвращаться, которую позволительно читать с любого места, пропуская некоторые места для того, чтобы вернуться к ним чуть позже. Эта книга - не линейная. В нее можно запрыгнуть на любой попутной станции и, подпав по ее дневниково-интимную интонацию, ехать и ехать, читать и читать.

В книге есть и описания снов. Сны набраны курсивом. Что и правильно – сон это всегда курсив, точнее курсивом набранная реальность. Но я их почему-то торопливо пролистываю из какого-то странного чувства стыдливой неловкости. И это при том, что записи снов – вполне почтенный литературный жанр. Но пропускаю почему-то. Ничего – потом прочту, прочту отдельно. Благо жанровые условия позволяют.

Я читаю и убеждаюсь в очередной раз, что настоящие удачи - хоть в прозе, хоть в поэзии, хоть в чем - возникают и дают о себе знать лишь в тех до поры до времени не заметных местах, где автор в состоянии почувствовать себя как дома, а не на трибуне торжественного собрания или на профессорской кафедре. Я читаю и в очередной раз убеждаюсь в том, что все живое и настоящее рождается только на меж-жанровых границах, а состоявшийся автор - это всегда человек-невидимка, для которого границ просто не существует и не может существовать.

Я читаю, и чувствую, как к восторгу бесконечного счастливо-несчастного узнавания примешивается не менее отчетливая печаль. Печаль эта связана с тем, что вот все это, о чем я помню, чему я и сам был свидетелем, а то и участником, и, самое главное, что я трусливо привык считать длящимся НАСТОЯЩИМ, оказывается ПРОШЛЫМ. Хорошо утрамбованным, скрупулезно описанным, превратившимся в энциклопедические статьи и засиженные мухами портреты в учительской.

Какая неожиданность! Но и какая отвага автора стоит за всем этим! Где взять такую отвагу!

«Нужно ли это прошлое, - пусть даже и так волшебно отрефлексированное, - кому-то кроме нас?»,- думаю я и не нахожу ответа.

Мне, впрочем, до этого дела нет, хотя это и интересно. Но мне, повторяю, до этого дела нет. Потому что это моя жизнь, это наша жизнь, это наше время, это наша тоска и наше счастье. И я, честно говоря, не верю, что энергия этого свидетельствования и этого ПИСЬМА (во всех смыслах этого слова, включая буквальный, эпистолярный), может не преобразоваться в энергию всего того, что будет ПОСЛЕ, что уже ПОСЛЕ.

Впрочем, какое такое ПОСЛЕ, если мы, слава богу, продолжаем жить здесь и теперь и все еще не разучились благодарно радоваться друг другу и друг друга по мере возможностей радовать!