публикация:
Стенгазета
Автор: Чеслав Царюк. На момент написания работы учащийся 10 класса гимназии, Краснодарский край. Научный руководитель Валентина Антоновна Дубровина. 3-я премия XXI Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Для того чтобы понять, кто ты, ощутить себя частью большого рода, нужно изучать, исследовать, помнить и бережно хранить историю своей семьи. Большую помощь в этом мне оказал мой дедушка, хранитель семейных традиций. Он написал воспоминания, записывал рассказы своих родителей.
В этом году исполняется 228 лет переселению казаков на Кубань. 30 июня 1792 года Екатерина II подписала «жалованную грамоту», за усердную и ревностную службу даровав казачьему войску кубанские земли. Императрица понимала, что нужно осваивать и защищать южные рубежи России. Поэтому из бывшего Запорожского казачьего войска было организовано Черноморское и началось массовое переселение. Были устроены 40 куреней по прежним их запорожским названиям и войсковой град, который назвали в честь императрицы Екатеринодаром (нынешний Краснодар). Развернулось строительство станиц. Большинство названий этих поселений мы сейчас можем видеть на карте Краснодарского края.
По рассказам моего дедушки Василия Григорьевича Никитченко я знал, что мои предки проживали в казачьей станице Гостагаевская неподалеку от Анапы.
Но как они попали на Кубань? В одно из массовых переселений черноморских казаков мои предки обосновались неподалеку от Екатеринодара в Пашковском курене, в 1825 году насчитывавшем около 400 семей. Поначалу казаки жили в землянках, потом отстроились, возвели церковь, открыли церковно-приходские школы, занялись гончарным промыслом. Сложилась пословица: «Не святые горшки обжигают, а пашковцы». С пашковских казаков Репин писал картину «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
В 1860 году было образовано Кубанское казачье войско для окончательного закрепления Закубанья, где горцы продолжали бороться за свою независимость. В Государственном архиве Краснодарского края сохранился приказ по Кубанскому казачьему войску от 1861 года «О переселении казаков для заселения предгорий по обоим скатам Кавказа, от Лабы до Анапы». Казакам это переселение не понравилось – приходилось снова бросать обжитые места, землю-кормилицу. Император Александр II вынужден был в сентябре 1861 года прибыть в Закубанский край, чтобы замирить казаков.
В результате две семьи – Таран и Никитченко – в 1861 году оказались в поселке Анапском. Получили землю и довольствие, начали обустраиваться, поступили на службу в созданный в 1862 году Адагумский казачий полк. Однако в 1867 году был образован Черноморский округ и поселок Анапский расформировали. Местным казакам предлагают перейти в мещанское сословие. Для них это было неприемлемо. Это означало отказаться от культуры, службы, образа жизни и казачьих традиций. В 1867 году и Таран, и Никитченко, как охотники-переселенцы, то есть по собственному желанию, перебираются в казачью станицу Гостагаевскую, расположенную в 25 км от Анапы. Фамилии первых 337 казачьих семей – охотников-переселенцев, увековечены на памятнике, открытом в станице в 2015 году.
По рассказам старожилов, сначала казаки жили в землянках и постепенно заводили хозяйства на выделенных им земельных наделах. Переселенцам было указано, где можно брать строительный материал, сколько человек может выезжать за пределы станицы, на какое время и с какой охраной. Казачьи семьи были многодетными. Изучая метрические книги Свято-Троицкой церкви ст. Гостагаевской, поражаешься, насколько высокой была детская смертность. В 1863 году в станице родилось 107 детей, умерло 69 (из них детей до 5 лет – 46), в 1864 году – 117, умерло 87 (из них детей до 5 лет – 72).
Переселение даже на время не отменяло воинской обязанности. Командир Адагумского полка предписывает: «Малолетки, достигшие 20 лет, должны перед принятием присяги подготовить всё необходимое для службы». Форма, конь и оружие требовали от семьи огромных затрат. Обыкновенно отец говорил сыну: «Ну вот, сынок, я тебя справил. Теперь живи своим умом – я боле перед Богом за тебя не ответчик!».
Мой прадедушка, казак Григорий Никифорович Никитченко (1896 г. р.), женился на Пелагее Степановне Таран, так были объединены два казачьих рода. Сейчас линия казаков Никитченко прослеживается с 1812 года Пелагее Степановне это 9 поколений, 272 человека. Линия казаков Таран с 1793 года – 157 человек. Отец Пелагеи отложил свадьбу на год, так как ее мать рано умерла и на ней, старшем ребенке в многодетной семье, лежало всё домашнее хозяйство и воспитание младших. Прошел год, и отец дал свое благословение, но с условием, что дочь заберет в новую семью своего младшего брата Дмитрия. Так и порешили.
На свадьбу отец Григория подарил молодоженам землю – 10 гектаров.
На ней Григорий и Пелагея заложили хутор, то есть построили дом, хозяйственные службы, завели скотину, распахали землю. Был посажен большой фруктовый сад и прекрасный виноградник. Неподалеку протекал ручей, и прадедушка сделал казачью «криницу» – углубление, выложенное камнем, в которое затекала вода из ручья — получался своего рода колодец.
1914 год. Началась Первая мировая война, потом гражданская. Многие мои предки ушли на войну, в том числе и Григорий Никифорович. Когда я смотрю на его предвоенную фотографию, то вижу совсем молодого красивого казака, доброе, светлое, совсем юное лицо, чистые глаза. Он предельно собран и напряжен. Что ждет его впереди?
Гражданская война разделила семьи, разделила людей – белые, красные, красно-зеленые. Народ помнит, как в 1920-м в станице красными казаками были расстреляны 18 гостагаевских, служивших в Белой армии. На том месте до 1941 года стоял крест. Вновь установлен этот Крест памяти был только в 2003-м. Помнит моя семья и о славном казаке из нашего рода Таранов, Андрее, награжденного Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени. Похоронен он на греческом острове Лемнос, куда были перемещены остатки покинувшей Крым Белой казачьей армии.
Большевики уже в 1919-м приступили к расказачиванию. В резолюции Донбюро РКП(б) читаем: «Всё это ставит насущной задачей вопрос о полном, быстром, решительном уничтожении казачества как особой экономической группы, разрушение его хозяйственных устоев, физическое уничтожение казачьего чиновничества и офицерства, вообще всех верхов казачества, активно контрреволюционных, распыление и обезвреживание рядового казачества и о формальной ликвидации казачества».
Григорию Никифоровичу повезло, с Первой мировой он вернулся живым и здоровым, в гражданской войне встал на сторону красных, участвовал во взятии Перекопа, поэтому расказачивание и продразверстку его семья худо-бедно пережила.
Другое дело коллективизация. Казаки, отнюдь не только зажиточные, не хотели вступать в колхоз. Их объявляли кулаками, лишали собственности, выселяли, отправляли на спецпоселения. Из Гостагаевской и соседних станиц раскулаченных на подводах везли в соседнюю Тоннельную, сажали в телячьи вагоны и гнали на Урал. Бесконечная вереница телег с раскулаченными иной раз тянулась на 2 км.
Многие «кулаки» получали сроки, а часто и высшую меру наказания. Поражаешься масштабу сфабрикованных обвинений, по которым судили гостагаевских жителей: «участница повстанческой организации, проводила шпионскую работу», «контрреволюционные действия, выразившиеся в снабжении продуктами питания родственников, членов банд бело-зеленых», «высказывал клеветнические измышления в отношении членов советского правительства», «участник контрреволюционной повстанческой организации, готовившей вооруженное восстание», «организация бело-зеленых банд», «агент иностранной разведки», «антисоветская агитация с оскорблением вождей партии».
Из письма осужденного казака, жителя ст. Анапской: «…но нельзя же ставить мне в вину то обстоятельство, что я сын бывшего станичного атамана, который служил всего 3 года по выбору общества, и в то время мне было не больше 7–8 лет».
Из письма жены высланного крестьянина ст. Петропавловской Армавирского округа: «…обвинительный материал является полной клеветой и ложью, вызванными на почве личных счетов и дошедших до того, что мужа моего, дабы обвинить и загнать по социальному положению, назвали середняком в то время, как из прилагаемой при сем справки ясно видно, что хозяйство наше представляет из себя самый бедняцкий тип, а в данное время приходит совсем в разруху… Льщу себя надеждами, что Вы услышите мой вопль и страдание с малютками детьми и вернуть нам мужа, отца и хозяина, без которого наше существование в дальнейшем невозможно».
Люди умирали в тюрьмах и лагерях от холода и голода, детей отдавали в приюты. Уничтожали не политических противников, не боеспособных мужчин, уничтожали всё казачество – и детей, и стариков, и женщин. Многих, кому удалось выжить, – ссылали, выгоняли из родного дома, обрекая на смерть.
Семью Никитченко раскулачили. Домом, хозяйством, чудесным фруктовым садом и виноградником завладел колхоз.
Григория Никифоровича сослали под Ижевск на принудительные работы, Пелагея Степановна с братом и детьми смогла спрятаться в соседней станице Варениковской у бывшего сослуживца мужа. Там она прожила какое-то время, а когда всё утихло, их забрал к себе прадедушкин отец. Вернувшись с принудительных работ, Григорий Никифорович в станице оставаться не мог, и еще несколько лет проработал в Крымске на лесопилке. А некогда богатый, цветущий хутор пришел в запустение.
Вот как через много лет его описал сын Григория Никифоровичи, мой будущий дед Василий: «Я был на этом хуторе во время войны, не помню, в каком году, но уже немцев прогнали и было спокойно. Я ходил туда за яблоками. В памяти сохранились и запомнились громадные деревья, заросшие бурьяном. Были и черешни, орехи и яблони. Развалины хаты и хозяйственных построек. Я набрал яблок и пришел домой». Сегодня от этого сада почти ничего не осталось, всё заросло сорным кустарником. Земля не возделана. Это моя «частная, вечная и потомственная земля». Это земля моих предков, ради которой они жили, трудились.
Страшное и жуткое слово «голодомор» я узнал совсем недавно. В 1932–33 годах «несправившиеся» с заготовкой хлеба 13 кубанских станиц поверглись зверской расправе, на них были вывешены «черные доски». У жителей изымались все запасы продовольствия, заставы блокировали въезд и выезд. Оставалось только умирать с голоду. Смертность была чудовищной. Гостагаевскую «черная доска» миновала, но голодали все, ели траву и ягоды, варили суп из лебеды и ботвы. В 1933 году умер от голода прадедушкин брат Иван. А в 1937 году, в разгар Большого террора, к 10 годам лагерей был приговорен другой прадедушкин брат – Петр.
Грянула Великая Отечественная. Уходит на уже третью войну Григорий Никифорович, два старших сына тоже на фронте. Станица под оккупацией, опять голод, немцы забирают последнюю живность, зерно.
В памяти моего дедушки, Василия Григорьевича, всё это живо: «Хорошо помню день, когда немцы зашли в станицу. Когда отступали наши, успели взорвать мельницу в центре станицы и еще ряд крупных построек – чтобы врагу не достались. Когда взрывали, то был сильный грохот, конечно, очень боялись. Колхозный скот успели раньше эвакуировать…
Закончился первый день, вернее вечер, немцев во дворе много, телеги, лошади, солдаты.
Нас с хаты выгнали в сарай. Они сидят на телегах и около, едят, пьют, орут, играют на губных гармошках, поют при свете переносных светильников (такие стеариновые стаканчики). Лошади, по сравнению с нашими, были очень крупные и холеные. Особенно тяжеловозы, которые были крупнее наших колхозных примерно вдвое...
Всех мы их боялись, особенно офицеров. Запомнился особенно такой случай. Конец лета. Перед хатой росла абрикоса. Она поспела. Офицер, который жил у нас, подошел к ней, хватил ветку, сильно потянул ее и отломил. Я подбежал к нему и ухватил, уцепился за ногу с криком. Он вытащил из кобуры револьвер и нацелился на меня, а предварительно толкнул меня и повалил. На крик мой прибежала мама, стала между мной и офицером и стала умолять его. Потом я старался не попадаться ему на глаза».
Дедушкиного брата и сестру, да и всё трудоспособное население гоняли на принудительные работы, молодежь отправляли на работу в Германию, в станице учиняли зверские расправы. С весны 1943-го советские войска развернули наступление с целью освободить Кубань. Дедушка вспоминает: «Начались частые ночные полеты самолетов и бомбежка скоплений немцев, их частей. Во время таких налетов, ночных или дневных, мирные жители разбегались кто куда, кто жил с края станицы – в степь или в речку, в кручи. В речке, в высоких берегах многие сделали окопы и норы и там спасались, отсиживались, переживали налет, бомбежку. У нас, когда папа уходил в армию, сделал для нас небольшой окоп в саду. И в сильную бомбежку мы прятались там. Обычно ночные полеты совершались так. Прилетали самолеты, вывешивали на парашютах такие светильники, что всё становилось видно, и бросали бомбы. Это было, и когда наши бомбили немцев, и немцы нас. В один из таких налетов на наш двор было сброшено три бомбы... Когда всё утихло после взрывов и грохота, мы вылезли из окопов и в темноте не могли пройти к хате, везде лежали огромные глыбы земли. Старую хату развалило, на новой вырвало часть крыши. На месте падения бомб образовались громадные ямы, вокруг валялись громадные куски земли, осколки. Деревья сада в основном были повалены и погибли. Окна в хатах были выбиты».
В сентябре 1943 года, подорвав школу, немцы покинули станицу.
Дедушка хорошо запомнил эти первые месяцы после освобождения: «Когда немцев прогнали, то в станицу приходило много народу, которые были с Анапы, Новороссийска, Тоннельной. Они приносили с собой что-то из вещей и посуды и меняли на хлеб и другие продукты. Люди пухли с голода, поэтому отдавали, что у них есть, лишь бы получить взамен что-нибудь из продуктов. Голодали и многие в станице. По весне мы ходили в плавни и там копали какие-то корни, дома их мыли, сушили и пекли лепешки. По ранней весне пекли лепешки из молодых листьев боярышника. Бабушка-соседка, что жила возле речки, ловила ежиков, жарила и ела. Ели всё, что попадалось под руку… Когда немцев прогнали, то за двором на горе были окопы, там в некоторых остались убитые солдаты. Мы ходили с братом. Из окопов в некоторых местах торчали или нога, или рука, или стояла палка с каской на голове. Оставалось много оружия, винтовки, гранаты, патроны. Ребятам было интересно собирать, разбирать и забирать себе».
Григорий Никифорович, награжденный медалью «За боевые заслуги», воевал в составе 4-й инженерно-саперной бригады. Победу он встретил в Чехословакии. Там случай свел его с сыном Алексеем. Дедушка пишет о встрече своего брата с отцом: «Куда-то переезжали. Он ехал не один, на подводе был с ним еще один солдат с нашей станицы. Навстречу передвигалась артиллерийская часть, сосед и говорит: “Грицько, чи то не твий сын иде?” – “Де?”, – говорит папа. Потом посмотрел и увидел Алексея. Им разрешили побыть несколько дней вместе. И они расстались. Увиделись не скоро, уже дома, когда вернулся Алексей с Чукотки в 1951 году».
Не пришел с войны сын прадедушки, Георгий, в 41-м он пропал без вести под Полтавой. Сейчас в парке станицы установлен мемориал погибшим на фронтах Великой Отечественной войны.
Глядя на пожелтевшие от времени фотографии моих предков, я думаю о том, что история их жизни неразрывно связана с историей страны. Одни погибли на поле боя, другие вернулись с фронта героями, третьи были репрессированы, расстреляны. У всех были разные судьбы, но они всегда оставались честными, самоотверженными людьми. И я говорю им: спасибо!
4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.
