28.01.2021 | Нешкольная история

Лагерь ленинградского литфонда в эвакуации

по воспоминаниям современников

Великая Отечественная война и блокада Ленинграда – это темы, которые интересовали меня с самого детства. В сентябре 2019 года я начала заниматься в Аничковом дворце, в краеведческом клубе «Петрополь». Там я узнала о межрегиональном проекте «Спасенное детство». Участники этого проекта познакомились с уполномоченным по правам человека в Санкт-Петербурге Александром Шишловым. Оказалось, что его мама, Татьяна Николаевна Шишлова, в годы войны находилась в эвакуации в Пермском крае вместе с лагерем Ленинградского Литфонда. Так родилась идея этой исследовательской работы. Нам удалось созвониться, а потом и встретиться с Татьяной Николаевной, и она поделилась с нами бесценными воспоминаниями об эвакуации. К сожалению, 8 октября этого года Татьяны Николаевны не стало, и я бы хотела посвятить эту работу ее памяти.

Перед войной Таня Шишлова успела закончить только первый класс. Жила она с мамой и папой в Ленинграде.

Отец, Николай Петрович Вагнер, был писателем и журналистом, членом Союза писателей, при котором действовал Литературный фонд,  осуществлявший разнообразную материально-бытовую и организационную помощь писателям. Благодаря этому Тане и ее маме удалось уехать из города вместе с лагерем ленинградского Литфонда.

Татьяна Николаевна вспоминает: «Мы эвакуировались с лагерем Литфонда. 500 детей от Союза писателей – это был целый состав. Эвакуация проходила летом и очень быстро. На вокзал пришла артистка Ансамбля Райкина, без вещей, без документов. Ждать было некогда, и она тоже уехала вместе с нами. Помню перрон большой, широкий и очень много детей. Нас повезли в Ярославскую область, в город Гаврилов-Ям».

В книге «Голоса из блокады: ленинградские писатели в осажденном городе, 1941–1944» о подробностях эвакуации пишет Анастасия Егорьева-Канторович:

«Мой муж, писатель Лев Канторович, погиб под Выборгом 30 июня, в бою защищая границу… 3 июля Льва Владимировича похоронили в Ленинграде, на Волковом лютеранском кладбище. Через два дня после этого, наскоро собрав кое-какие вещи, я с полуторагодовалой дочерью Настей и матерью мужа Полиной Абрамовной Канторович в назначенный час приехали в Дом писателя на улице Воинова (выехали 5 июля, 8-го поезд прибыл на станцию Гаврилов-Ям – А. П.)… Состав из обычных жестких вагонов стоял у обычных платформ. Разместили нас как в обычных поездах – каждому свое место… Помню, как нас обгоняли составы теплушек. В их открытых дверях толпились женщины с лицами, полными ужаса… У вокзала нас встречало много телег, их возницы – женщины. На их лицах приветливость и нескрываемое любопытство. Они развозят нас на телегах по домам».

Где поселили ленинградцев? Об этом в письме родным сообщает Наталья Роскина, эвакуированная с братьями и бабушкой, Розой Наумовной Рабинович, в Гаврилов-Ям:

«Нас пока что разместили по разным школам, но все они очень близко друг от друга, так что я захожу к Алеше по нескольку раз в день... Конечно, я ни за что не оставила бы его одного, если бы он плакал, но дело в том, что он прекрасно себя чувствует и очень весел... Вообще у дошкольников все очень хорошо организовано. Кормят их три раза в день (нас так же). В компании все кажется вкусным. Погода чудная. Моемся и купаемся в реке. Есть у нас душ, что очень приятно, хотя река и рядом... Я живу в группе старших девочек. В нашей довольно большой комнате десять девочек. Есть электричество. Вообще довольно уютно. Кроватей еще не привезли, но мы набили мешки соломой и спать можно хорошо...»

Поместили эвакуированных, по словам местного учителя истории Сергея Ивановича Киселева, в двух зданиях школы № 1 – начальной и средней. Обе дореволюционной постройки.

Как жили ребята? Об этом пишет в письмах родителям маленький Женя Гринберг: «Дорогие мама и папа! Мне очень здесь хорошо. Мне здесь мальчики сделали лук и Мише Козакову тоже. Может быть, ты знаешь Мишину маму? Миша очень хороший, но большой шалун. С Сережей и Наташей я видаюсь мало, они в другом доме живут. Сегодня я кушал очень хорошо, желудок у меня в порядке… С Лекой мы живем в комнате, и у нас был сначала один матрац, и Лека спал на моем, а теперь Леке мешок набили. У нас есть садик. Я играю с Лекой. Нам очень весело».

Как кормили ребят? У Наташи Роскиной читаем: «Вам, наверное, интересно, что мы едим? С сегодняшнего дня мы на счету Литфонда. Утром пили чай и ели картошку или манную кашу (на выбор), на обед был рыбный суп с яйцом, пюре с жареной колбасой и чай с молоком, совершенно достаточно сладкий».

Обратим внимание на слова «мы на счету Литфонда». В уже упомянутой книге «Голоса из блокады» об этом сказано следующее: «Немало забот требовал интернат в деревне Гаврилов Ям Ярославской области. Первоначально выехали 150 детей писателей, затем еще 75. В конце концов там оказалось 370 детей, из них около ста неизвестно откуда и чьи. На этих ребят не было ни средств, ни фондов. Ломали голову, что делать с ними. Решили, конечно, по-человечески: оставили, всё делили поровну».

В воспоминаниях Виктора Варшавского, будущего кибернетика, я нашла информацию о том, что первое время взрослых в лагере практически не было, а женщины, которые успели приехать, занимались стиркой, готовкой и т. п.

Дети были полностью предоставлены себе. «Думаю, что жители Гаврилов Яма с ужасом вспоминают этот период, хотя объектами нашего терроризма были только огороды и скот – от коз до кобыл, которых мы доили, стоило им попасться на нашем пути. Длилось это, правда, не очень долго. Во-первых, во время одной из доек кобыла откусила Сережке Сотникову палец, а во-вторых, начали приезжать кое-какие мамы».

Несмотря на скудное питание и тяжелые бытовые условия, за всё время пребывания в эвакуации никто из детей не перенес тяжелого, чреватого летальным исходом заболевания. И всё благодаря врачам и медсестрам. Татьяна Николаевна Шишлова рассказывала нам о враче, который был рядом с ними во время эвакуации – Самуиле Григорьевиче Берлянде: «У него были часы на цепочке старинные, круглые. К ним был приделан музыкальный механизм. Плачущие ребята, услышав музыку, переставали плакать и успокаивались. Доктор был уже старенький, но очень энергичный, а с детьми ласковый, внимательный. И мы все ему очень благодарны!»

К осени держать эвакуированных детей в Ярославской области стало небезопасно. Это чувствовали и дети. Татьяна Николаевна на всю жизнь запомнила, как через город гнали скот: «Всё время мимо нас гнали стада, ведь это большая ценность. Угоняли подальше от войны, потому что боялись, что немцы захватят. Запомнилась пыль ужасная, быки такие громадные, с кольцами в носу, очень усталые, и всё шли и шли без конца…»

В конце сентября, то есть через два с небольшим месяца пребывания в Гаврилов-Яме, детей перевезли в село Чёрная Молотовской (Пермский край) области. Сначала железнодорожным (до Ярославля), потом водным путём в Молотовскую область. В письме Розы Рабинович от 21 сентября 1941 читаем: «Мы подъезжаем к Горькому на прекрасном пароходе. Дети устроены во втором классе. Маленькие очень хорошо, старшие страшно тесно. Погода неважная, свежо. Одеты дети достаточно тепло и получают удовольствие от катания по Волге. Рассчитываем ориентировочно прибыть в Пермь 26-го...»

Так завершился первый этап эвакуации.

Каждый прибывающий с детьми эшелон встречали на вокзале представители эвакопункта. В основном это были женщины. Детей, воспитателей и учителей лагеря Литфонда разместили в зданиях двух школ села. Сотрудники, прибывшие со своими детьми, жили в частных домах. Ни радио, ни электричества в Чёрной не было, с питанием первое время было совсем плохо. Наташа, дочка работавшей в лагере учителем Ирины Стуккей-Рождественской, жены поэта и переводчика Всеволода Рождественского, писала: «Я помню свой первый грех: у хозяйки в комнате стоял мешок с мукой. Мне было 5 лет, и я от голода сосала палец, и опускала его в этот мешок, а потом облизывала».

К счастью, к весне 1942 года с продуктами стало лучше. Об этом писала бабушка Наташи Роскиной : «Чтобы закончить с продуктами, прибавлю, что вчера нам выдали по 300 гр. рафинаду, 200 гр. сл<ивочного масла> и по куску хорошего дегтярного мыла. У меня есть еще картофель и чудное мясо, т<ак> ч<то> я распутицы не боюсь. Нашим школьникам прибавили хлеба, они получают со вчерашнего дня по 600 гр. у Алеши он выдается на полдник. Молока у них достаточно, но нам молока не выдается совсем, т<ак> ч<то> ты о молоке не жалей».

Эвакуированные дети ходили в школу. Начальная располагалась в Чёрной, средняя – в Краснокамске, 9 километров в одну сторону!

Об учебе в начальной школе Татьяна Николаевна вспоминала: «Дом был большой, деревянный. Там учились все начальные классы... Вместе с нами учились дети из местных деревень. Девочка, с которой мы сидели за одной партой, шла каждый день 7 километров до школы и обратно, в любую погоду, и даже зимой. Каждый день! Она хорошо училась, была очень милая. По дороге она собирала лесные цветы, очень красивые, в пушочках, синие, сиреневые, голубые… Так и стоит она перед глазами – эта девочка с голубыми цветами».

О дружбе ленинградцев с местным жителями пишет житель села Чёрная Евгений Щукин. У его отца была открытая форма туберкулеза. Их семью ленинградцы как могли поддерживали продуктами, а когда отец умер приняли участие в организации похорон. У Евгения рентген показал затемнение в легких, ленинградцы взяли его к себе в лагерь. «В свои 7 лет я был маленького роста и очень худ – питание одной картошкой при полном отсутствии жиров и углеводов подорвало мой неокрепший организм. В лагере меня не выпускали из-за стола, пока я не осилю положенную порцию еды».

Зима 1941–1942-го была холодной. Детям не хватало теплой одежды. Поэтому начальник лагеря Семен Михайлович Бешелев решил послать в Ленинград сотрудницу за вещами.

В книге «Голоса из блокады…» о своей поездке пишет Софья Острова: «До наступления темноты я ходила по адресам, иногда привозила вещи на тачке, но чаще несла их в узле или мешке на спине. Самое трудное было убедить работников домоуправления в подлинности моей доверенности и необходимости помочь мне попасть в квартиру их эвакуированных жильцов». В результате Софья привезла детям много теплых вещей.

Читая воспоминания о тех страшных годах, понимаю, что тогда дети намного больше ценили возможность учиться. Многие пишут, что было очень мало бумаги. Доходило до того, что писали на обрывках и старых листках. Наташа Роскина пишет: «Дорогие мои! Клянусь, что не пишу лишь из-за отсутствия бумаги. Оно катастрофическое. Я сейчас порядочно занимаюсь, в эту четверть тоже, по-видимому, буду отличницей. Экзаменов жду с трепетом, но готовиться не собираюсь…»; «Дорогие мои! Получили сегодня тети Лидочкино письмо. Я не пишу, так как нет совершенно бумаги. Я сейчас готовлюсь к докладу о Троянской войне, Гомеровском вопросе и греческом обществе того времени. Времени у меня страшно мало и я очень занята… В школе в конце года нас очень гонят, экзамены, по-видимому, будут трудноватые, но всё-таки я нахожу время, чтобы очень тосковать».

В конце экзаменов ребят, которые сдали все предметы на пятерки и стали отличниками, ждал праздник. Об этом пишет Роза Рабинович: «У нас сегодня праздник отличников и ударников. Будет пирог и какао!!! Вчера был в школе вечер с торжественным вручением похвальной грамоты…»

В воспоминаниях литфондовцев часто можно встретить упоминание, а порой и рассказ об Ирине Валерьяновне Карнауховой, известнейшей детской писательнице, «бабушке Арине», как ее звали дети.

В литфондовском лагере она работала воспитателем и учительницей, выступала на литературных вечерах, новогодних елках. По вечерам рассказывала малышам сказки. «Это был замечательный человек! Мы с большой радостью посещали ее уроки литературы. Это был настоящий праздник, целое представление. Что говорить о детях – и нам, взрослым, эти уроки казались чудом».

Ленинградские ребята не только учились. Они работали в колхозе и на пришкольном огороде. В воспоминаниях жителей села Чёрная, опубликованных в газете «Краснокамская звезда» от 27 декабря 1984 года, читаем: «Ленинградцы тоже учились всему, наравне с деревенскими трудились в поле от зари до зари. Потом по весне огороды начали садить, запасаться овощами, картошкой».

Наташа Роскина писала: «Мы уже начали огородные работы тем, что издалека таскаем чернозем. Очень скучно». К августу начали созревать овощи. Стало немного легче, ведь до этого совсем было мало еды. Об этом пишет в Ленинград Роза Наумовна: «Пока дети работают в колхозе. Наташа жалуется, что ей трудно 8 часов полоть. Но кормят там хорошо. В лагере малосытная еда, но появились овощи. Дают всего гомеопатические дозы, а название есть, например, на обед котлеты. Это значит после трехмесячного перерыва одна котлета и небольшая ложка гарнира из овощей. Суп тоже не сытный – конечно, ребята остаются голодные. Или на второе три маленьких блинчика с капустой – и всё».

Летом 1942 года заработал рынок, на нем всё можно было купить, но очень дорого. Когда пошли ягоды, на рынке стали продавать их, но дети собирали сами. В письме Розы Рабинович сказано, что в будние дни ребята собирали ягоды для лагеря, а по воскресеньям для себя. Это было непросто, ведь сил почти не было. Поэтому на сборку 3–4 стаканов уходило по нескольку часов, но все очень старались.

Случались в селе и кражи, тащили вещи, но больше интересовались продуктами, хлебными карточкам.

Как-то в лагерную кладовую, где хранились драгоценные мясо и курица, влезли воришки. К счастью, одна из воспитательниц услышала и подняла крик. На другой день это повторилось, мальчишки проникли в овощехранилище и вытащили много картофеля. Нашли место, куда они его припрятали, и застукали виновных. Совет лагеря обсуждал происшествие, но не решился на крутые меры, не хотелось наказывать детей, которые ходили вечно голодными.

Несмотря на суровые дни войны, взрослые, как могли, старались устроить ребятам праздники, один из них описала в письме Лида Гринберг: «Дорогая моя мамуся, вот и Женино рожденье прошло, оно вышло веселее, чем в прошлом году, поскольку все были здоровы, и я всё-таки натянулась и сделала роскошное угощение. Один пирог был из ржаной муки с начинкой из риса с грибами, его мы ели утром. На обед был мясной. А к чаю-то был белый с кофейным кремом и коржики с брусничным вареньем – по штуке на рыло! Женя был поражен, так как не ожидал подобной роскоши…»

27 января 1944 года Блокада Ленинграда была прорвана. Воспитательница Т. В. Заводчикова вспоминала: «Однажды на линейке Т. К. Трифонова сказала о прорыве блокады Ленинграда. Что тут началось! Сколько было радости и слез! Все прыгали и кричали: “Блокаду прорвали!” Не обошлось и без курьеза. Младшие дети, в том числе и я, впервые слышали слово “блокада” и не знали его значения. Но мы тоже прыгали и кричали: “Плакаты прорвали!” Эти же слова кричали и в школе. Крикунов отправили к директору, и только вечером начальник лагеря объяснил им слово “блокада”». В мае 1944 года ленинградских детей начали вывозить из села Чёрная обратно в Ленинград. О днях, проведенных в эвакуации, они всегда вспоминали по-особенному тепло.

Наташа Рождественская писала: «Прожив в деревне с четырех до семи лет, я навсегда сохранила в памяти образ Чёрной и всегда буду ей благодарна. Пожалуй, это был самый яркий период жизни. Здесь я навсегда полюбила природу, моей стала деревенская жизнь, отнюдь не идиллическая, часто грубая и трудная. Но здесь я осознала себя, научилась читать, узнала дружбу, почувствовала спаянность большого коллектива, где меня знали, и где я всегда ощущала внимание и заботу старших. Чёрная была первой моей школой жизни, и любовь к ней осталась со мной навсегда».

Маргарита Сергеевна Баталова – жительница села, которая училась с эвакуированными детьми, вспоминает: «Ленинградские ребята писали сочинения о родном городе, много рассказывали нам об Эрмитаже, о других замечательных местах Ленинграда. И когда они уехали, в селе стало как-то пусто, скучно, чего-то не хватало».

Чего-то не хватало и прожившим три года в Чёрной ленинградцам.

Известный актер и режиссер Михаил Козаков вспоминал литфондовский лагерь с благодарностью.

В 2008 году он побывал в Чёрной и оставил такие воспоминания: «В Чёрной я вовсе не ощущал себя каким-то обделенным. С чем сравнить то чувство, когда ты мальчишка и катаешься на горе Городище? А красотища какая! Какой снег! Какие горы! Всё это запомнилось навсегда. Особой честью и радостью было водить лошадей в ночное. А в футбол летом! У нас не было настоящего мяча, а был самодельный из тряпок, который мы гоняли по полю, расположенному рядом со школой. Была еще одна любимая игра – в Мушкетеров. Шпаги выпиливали сами. Целые сражения Мушкетеров и гвардейцев возникали в нашей Чёрной. В деревенском клубе мы смотрели документальные кадры военной хроники блокадного Ленинграда. А мы тут, в деревне, в полной безопасности. Первое актерское выступление было тоже в Чёрной. Я читал в клубе стихи про Мистер Шмидта, который кружится над головой. Не помню, чьи это стихи, но выступление помню хорошо. Я прожил в Чёрной три года. Эти годы оставили свой след в моей душе. Они совпали с тем временным отрезком жизни, когда формируется душа, и я благодарен судьбе за эти памятные занозы и рубцы, без которых каждый из нас, и я в том числе, не стали бы такими, какими нам суждено было стать».

Прошло много лет, а деревня Чёрная почти не изменилась, только на месте деревянных одноэтажных зданий построена современная школа. На ней в 2010 году установили мемориальную доску. На ее открытие приехали бывшая воспитанница Литфонда Т. В. Заводчикова и работавшая в лагере учителем Н. П. Мальцева. На доске надпись: «В селе Чёрная в годы Великой Отечественной войны с октября 1941 по июнь 1944 гг. находился детский лагерь Ленинградского Литфонда».

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.