19.11.2020 | Нешкольная история

В лесу родилась елочка… и не только. Часть 1

Будни и новогодние праздники поколения 1940-х – начала 1960-х годов

В конце календарного года, в декабре, начинается предпраздничная новогодняя суета. Сейчас это большой праздник, дома наряжают елку – символ Нового года, украшают ее электрическими гирляндами и разнообразной мишурой. Взрослые готовят множество блюд на стол…

А каким был новогодний праздник раньше, давным-давно, в детстве наших бабушек? Чем больше мы беседовали с представителями старшего поколения, тем более недоумевали. Наши собеседники в детстве, как будто и не замечали новогоднего праздника. Они больше рассказывали о своей обыденной жизни. В результате наше исследование мы назвали так – «В лесу родилась елочка… и не только».

Нина Федоровна Жигалова (1941 г. р.) детство свое провела в деревне Синцовская, что в 56 км от Коноши (Архангельская область). Поблизости располагалось несколько колхозов: «Заря», «Луч труда», на центральной усадьбе – «Борец». Первые ее детские воспоминания связаны с детским садом: «Помню, как в детстве ходила в детский сад в соседней деревне в 1947–1948 году, там много было игрушек. Дома-то тряпичные куклы с нарисованными глазками, из ткани и ваты сшитые, а там машинки, куклы фабричные. Но, правда, был у меня Петька – клоун, тряпичная игрушка с пластмассовой головой. Одежку куклам шили сами из обрезков от наволочек, платьев, простыней. Раньше ведь все шили.

Мама нам одежду шила, белье шила из полотна, маечки. Особо не было в сельпо детской одежды.

Мать в Коношу поедет за пенсией (платили за погибшего отца), купит что-нибудь в Раймаге. Сапоги резиновые и ботиночки или гетры, их носили с сапогами», – рассказывала Нина Федоровна.

Регулярное электрическое освещение появилось в деревне поздно, оказалось, что в 1950-х вырабатывал электричество так называемый локомобиль. Но электричество давали только на несколько часов в темное время суток. А первоначально помещения освещали только керосиновыми лампами.

Очень много о жизни в 1950–1960-х рассказала бабушка Алены, Зоя Николаевна Автаева (1952 г. р.). Родилась она в селе Алтышево в Чувашии. Мама Зои нигде не работала, и так как знала портняжное мастерство, она всё перешивала, переделывала, шила всем, кто попросит, шинели перешивала. Как вспоминала Зоя Николаевна: «Готовую одежду трудно было купить. Молодые девушки ездили в Иваново на ткацкие фабрики и оттуда привозили кое-какой материал. Платили за пошив – копейки. Например, за кофточку – 80 копеек. Мама обшивала большую часть деревни. В дом всё время приходили люди, приносили старые шинели и фуфайки, их надо было распороть. И мама целыми днями сидела и вытаскивала вату из фуфаек, потом стегала посреди единственной комнаты».

Отец Зои работал лесорубом леспромхоза. Родители папы работали в колхозе за «палочки» – трудодни. Денег не получали. Весь скот, имевшийся в хозяйстве, облагался налогом: и коровы, и овцы, и куры. Специальные люди ходили по домам и переписывали имеющийся в хозяйстве скот.

Вещи старших детей донашивали младшие; мама подошьет, подлатает – и носили. Зимой одевались в фуфайки, которые шила мама, практически ничего из одежды не покупали.

Первое пальто Зое купили в 16 лет, когда она поехала учиться. Сейчас слово «фуфайка» вовсе не знакомо детям. Это короткая верхняя рабочая одежда, сшитая из хлопчатобумажной ткани на вате и простеганная. Стоила всего несколько рублей.

Хотя материальный достаток семьи другой нашей собеседницы, Лидии Федоровны Румянцевой, был выше, чем достаток колхозников, у них тоже шили одежду сами или заказывали. В пятом классе мама заказала для Лиды пальто с воротником из котиковой шубы у портнихи тети Шуры, работавшей на дому. На ноги обычно обували калоши поверх валенок. А отец и мать носили фетровые бурки.

В деревенских семьях принято было старшим детям нянчиться с младшими. Как рассказывала Зоя Николаевна, ее оставляли с детьми с 10 лет, когда уходили на сенокос. Еще и соседка придет да скажет: «Зоя, я на сенокос, подоишь мою корову». «Не спрашивают, хочешь или не хочешь, – говорила она. – Но еще надо свою корову встретить, потому что в обед коров домой пригоняли, надо подоить. Оставляли мне четверых детей и оставят немного сахарного песочку, я должна пожевать хлебушка с песочком в марлю и сунуть им в рот, как соску. А я, только мама за дверь, песок съем сразу и потом сую детям в рот (хлеб без сахара), а они не едят, орут».

Семья Лидии Федоровны проживала не в деревне, но она не помнит, чтобы их дети посещали детский сад. В доме у них всегда жили няньки, которых Марья Ивановна, ее мама, брала еще подростками, она же и обеспечивала их всем необходимым. Это были подрастающие деревенские родственники. Они не только следили за детьми, но и готовили еду, топили печь и занимались домашним хозяйством.

Рассказывая об убранстве дома, Зоя Николаевна говорила, что обеденный стол обычно закрывали клеенкой, сидели на скамейках вдоль стены, посуды было мало, поэтому ели из одной миски, только деревянные ложки были у каждого свои.

Электричество появилось у колхоза в селе Алтышево, наверное, в 1965 году, и то дизель работал, только пока доярки доят. Можно сказать, что комфортом условия жизни сельских жителей не отличались и менялись медленно.

Другая наша собеседница, Нина Васильевна Болотова (1954 г. р.), проживала в глухом лесу в поселке «21 квартал» в Вологодской области. Мама шила всё, что требовалось детям, на «Подольской» швейной машинке. Такие имелись во многих семьях. «Подольская», конечно, стоила денег, но позволяла обшивать детей. В некоторых семьях еще сохранялись машинки фирмы «Зингер». Мама шила и юбки, и платья, и, конечно, «шаровары» из темной фланели. Их одевали, чтобы гулять. Эти штаны собирались на резинку на поясе и внизу на штанинах, а резинки натягивали на валенки, чтобы снег в них не попадал. У Нины были старшие братья, вот их-то пальто она и носила. А когда мама в городе купила ей первое девичье пальто, оно оказалось примерно до щиколотки, длиннющее – специально на вырост купили. Но ей очень хотелось пощеголять в новом. В нем и отправилась гулять, но вместе с ребятами стала прыгать с изгороди, зацепилась за кол и порвала подол. Плакала долго, мать ругала, зато пальто обрезали и подогнули как надо.

Другая наша собеседница, Людмила Викторовна Небесчетова (1963 г. р.), проживала в Няндоме. Если сравнить ее рассказ с тем, что мы уже описывали выше, складывается впечатление, что и в 1960-х основная масса людей жила очень скромно. Как она пояснила, ее семья – это обычная простая рабочая семья, в которой росло трое детей, достаток небольшой, зарплата по тем временам около 70 рублей. И хотя денег катастрофически не хватало, родители находили возможность покупать какие-то игрушки. «Помню, как папа мне купил куклу, о которой я очень мечтала, – рассказывала Людмила Викторовна. – Импортная, в белом гипюровом платьице, она на тот момент стоила огромных денег – 7 рублей в магазине “Радуга”. Мама его тогда чуть с этой куклой из дома не выгнала. Но папа меня очень любил и баловал.

Сладости покупали не часто. Но вот конфеты, которые назывались “Подушечки”, без фантика, по 1 рублю 10 копеек за килограмм, такие дома водились. А шоколадные и шоколад только по праздникам. Одежду покупали по мере изнашивания или если она становилась мала по размеру. Но помню, был магазин уцененных товаров, находился он в здании старого вокзала с торца, а еще в магазине “Спутник”. Помню, мама мне купила зеленое пальто в черную клетку с капюшоном за 15 рублей, я носила его с 7 класса по 10».

В 1960-х провинциальные семьи жили скромно, но благосостояние повышалось, хотя и медленно. Многие товары оставались дефицитными – и промышленные, и продовольственные.

Для нас, современных людей, обычное дело приобретать всё необходимое в магазинах, торговых центрах, чего не скажешь о 1950–1960-х годах. Например, в Синцовской магазина не было, только в соседней деревне Спасская. Туда и бегала Нина Федоровна Жигалова в детстве за хлебом. Магазин потребкооперации располагался в избе на первом этаже, окна закрывались ставнями. Торговля велась на средства членов – пайщиков.

Как известно, колхозники в деревне зарплаты не получали. Чтобы иметь деньги на различные покупки, как рассказывала нам Нина Федоровна, люди продавали сельскохозяйственную продукцию, скот сдавали в заготовительные пункты. «На деревянных полках стояли товары, на прилавке весы с алюминиевыми чашами. На одну из них клали товар, на другую гири разного веса. Напольные весы – для муки, соли».

В селе Алтышево имелась только лавочка. Поэтому лет в семь Зоя Николаевна уже ходила за хлебом, через кладбище и поле в поселок, так как хлеб в Алтышево не возили. «Давали на 30 копеек большие-большие буханки, – рассказывала она. – И обязательно эту буханочку взвешивали и еще кусочки добавляли. Я эти кусочки обязательно все съем, пока иду полем. Большие очереди стояли за хлебом в начале 1960-х (вероятно, это было связано с хлебным кризисом 1962–1963 годов – А. Б., Д. М.). За хлебом ходили каждый день, но мама и сама иногда пекла из муки хлеб на поду (прямо на кирпичах)».

Также Зоя Николаевна застала сахар «головами». Сахар давали по талонам. Мама «щипала» «голову» и давала вечером по кусочку. «Мы контролировали – кому больше, кому меньше.

Головы сахара разные были – и большие, и маленькие, и разной формы куски сахара, твердые-твердые».

Как мы уже упоминали, в деревне все имели участок и держали скот. «Моя семья коз держала, от коровы бабушка отказалась. Иначе необходимо было подписываться на сдачу молока, мяса, масла и яиц, если в хозяйстве куры. Но козы налогом не облагались, поэтому обычно держали двух–трех коз, – вспоминала Нина Федоровна Жигалова. – Да козам не много и надо. Сена на огороде накосят, веников заготовят березовых и осиновых, и хватало». Каждая козочка давала полтора или даже два литра молока и все молоко оставалось в хозяйстве.

Валерий Владимирович Свистулин (1941 г. р.) тоже упоминал о налогах. Он говорил, что от одной коровы государству необходимо было сдавать 300–400 л молока в год на маслозавод, который находился на территории колхоза. Сколько останется семье? Даже в послевоенное время стол оставался скромным.

Семья Зои Николаевны Автаевой имела корову. Молоко и сметану продавали на базаре, чтобы заплатить налоги. То, что творог можно есть просто так, Зоя узнала, только когда приехала в Няндому. Утром ели суп, как такового завтрака не было. К 4 ноября (праздник Казанской божьей матери) забивали свинью и обязательно делали холодец. На весь год солили сало.

В 1960-х сельские семьи тоже вели свое хозяйство, рассказывала Нина Васильевна. Без такого хозяйства было не прожить, зарплата у родителей примерно 80 рублей или чуть больше, а в семье трое детей, которых надо и обуть, и одеть, и накормить. Работать приходилось и взрослым, и детям. «Из школы, когда приходили, требовалось наносить воды, дров наколоть, принести их в дом, чтобы мама, придя с работы к вечеру, могла истопить печь и приготовить ужин». Газификация началась позже, поэтому основным средством приготовления пищи в таких поселках и деревнях оставались русская печь или плита, которую топили дровами.

Хозяйство сельских жителей было полунатуральным.

Колхозники не только питались продукцией своего хозяйства, но шили одежду, белье и даже обувь. Валерий Владимирович Свистулин носил так называемые «крюки» – сапоги из выделанной шкуры. Обувь обычно шил сапожник, который ходил по деревням, и пока шил, жил в доме, а потом шел дальше. «А попробуй, оставь шкуру, – сказал Валерий Владимирович. – Нельзя, требовалось сдавать государству». Существовал учет скота, который содержали колхозники. Но мир не без добрых людей. Валерий Владимирович помнит, что переписчики, ходившие по деревне, иногда сами советовали: «Давай напишем 4, а не 5». Понимали, что детей-то кормить надо. «А если было 5 овец, а сдал 4 шкуры. Где пятая?» – вспоминал он. Доброта человеческая и сочувствие спасали семью.

Только одна наша собеседница, Лидия Федоровна Румянцева (1940 г. р.), проживала в провинциальном городе, в Костроме. Ее детские воспоминания несколько отличаются. Так как отец служил в милиции, а мама работала в магазине, семья была обеспечена всегда и всем. Подсобного хозяйства семья не вела, но у соседей брали молоко по 3 литра.

Продолжение следует

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде.