На днях многие частные лица и общественные организации с разной степенью торжественности поздравили с днем рождения последнего советского генсека, ставшего волею исторических обстоятельств также первым и последним президентом СССР, той погрузившейся в исторические пучины Атлантиды, чье исчезновение с исторической сцены до сих пор отзывается более чем противоречивыми и подчас яростными эмоциями. Весь спектр этих эмоций и неравнодушных оценок в формализованном виде простирается от «величайшего исторического чуда» до «величайшей геополитической катастрофы ХХ века».
Михаилу Горбачеву исполнилось 88 лет, дата не юбилейная, но в нумерологическом смысле все же заметная и знаменательная. Две восьмерки — это ведь два установленных вертикально знака бесконечности. Символично, в общем.
Что же касается лично меня, то я от души желаю этому уже частному человеку еще долгих, здоровых и разумных лет. Он заслужил.
И что касается лично меня и моей биографии, то я в эти дни отмечаю еще одну юбилейную дату. И эта дата имеет, конечно, непосредственную причинно-следственную связь с той, что упомянута мною вначале.
Ровно тридцать лет тому назад, а именно в начале марта 1989 года, я и еще неколько моих друзей-поэтов впервые выехали за пределы нашей необъятной, но до тех пор плотно закупоренной родины.
Это была моя самая первая заграница. И этой заграницей — вопреки неписанному советскому ритуалу — стала не одна из стран так называемой народной демократии, а прямо сразу Лондон.
Об этом своем опыте, трудно постижимом для представителя последующих поколений, об этих ощущениях, сопоставимых разве что с ощущениями глубоководной рыбы, внезапно вытащенной на поверхность, я уже и говорил, и писал, причем многократно.
В Лондон мы были приглашены для участия в фестивале современного неофициального советского (тогда еще) искусства.
С момента приглашения до самой поездки, прошло какое-то время, на всем протяжении которого вплоть до последнего дня перед полетом никто из нас в саму эту возможность до конца так и не верил. Но мы все же полетели в Лондон. И мы туда все же прилетели!
Фестиваль, что было не вполне оригинально, но вполне предсказуемо для тех времен, назывался «
Perestrojka».
И кажется именно с этого момента я окончательно понял, что слово «перестройка» значит существенно больше, чем очередное ключевое понятие в партийной пропагандистской риторике.
Хотя, конечно, все началось существенно раньше. И началось все с удивления.
С чего, с какого конкретного события или высказывания началось удивление? А оно было! Хотя, казалось бы, с чего это вдруг? Мы ведь за долгие годы «кощеева царства» разучились удивляться. Да никто нас особенно удивлять и не пытался.
Но удивление было. И возникло оно гораздо раньше, чем слово «перестройка».
«Вы видели? Слышали?» — азартно спрашивали друг друга люди, только что просмотревшие очередную программу «Время». «Нет, а что случилось?» — «Он говорил без бумажки. Вот просто так говорил и никуда не заглядывал». — «Да ладно! Не может такого быть!» — «Правда, правда! Сам видел и слышал!» — «Ничего себе!» — изумлялись те, кто не видел и не слышал.
Потом было много событий — и ужасных, и веселых, и всяких других. И все было свалено в одну кучу: Чернобыль и Руст, «неформалы» и «любера», освобождение Сахарова из ссылки и погром в Сумгаите, публикаторский бум в литературных журналах и Нина Андреева, «Огонек» и общество «Память», «Борис, ты не прав» и разнообразные «Народные фронты», кровавые события в Тбилиси и рижская «Атмода», захватывающие дух события в Праге и Берлине и танки в Вильнюсе и Риге, упорные слухи о еврейских погромах и полумиллионные митинги в Москве.
Но в целом общественный воздух свежел прямо на глазах. Симптомы перемен улавливались не только в больших, государственного масштаба событиях. Как это часто бывает, бытовые мелочи воспринимались иногда убедительнее и нагляднее речей с высоких трибун или «судьбоносных решений».
Так, идя однажды теплым весенним днем мимо Ленинки я увидел нескольких молодых людей и девушек, вальяжно развалившихся с книжками на газоне прямо перед фасадом библиотеки. И их никто, совсем никто не трогал, их совсем никто не прогонял. И я как-то сразу ощутил, что что-то происходит, что-то точно меняется.
Это были годы, ставшие вдруг золотыми для неофициальных художников, для маленьких, ютившихся в подвалах театров, для журналистов, истосковавшихся по настоящей профессии.
В поздние 80-е я, как было сказано, начал выезжать за границу. И постепенно эти поездки сделались вполне рутинными. И везде я с удовольствием замечал, какой модной вдруг сделалась моя страна. К печально известным русским словам, вошедшим в интернациональную лексику, таким, например, как
pogrom или «кей-джи-би», прибавилось слово
glasnost.
Я видел много кириллических букв в уличной рекламе. Помню в кельнском метро огромную рекламу, на которой лихая полураздетая блондинка одной рукой обнимала за толстую шею мрачного краснолицего советского генерала, а другой протягивала ему пачку сигарет «
West». «Попробуй „Вест“», — по-русски было написано под этой картинкой.
Не только русские буквы и слова были на этих рекламах. Были и лица. В городе Хельсинки я обратил внимание на рекламу, состоявшую из двух расположенных рядком портретов Горбачева. Они были, в общем-то, одинаковы. Отличались друг от друга они лишь тем, что на одном портрете Горби был изображен с присущим ему родимым пятном на голове, а на другом — без пятна. И какая-то надпись на финском. «Это что?» — спросил я своего финского приятеля. «Это реклама пятновыводителя», — ответил он.
Эта яркая, двусмысленная, захватывающая эпоха длилась, впрочем, совсем не долго. Да и не могло быть иначе.
Весной 1991 года, гуляя по немецкому городу Ганноверу, я наткнулся на небольшой бар и прочитал его название. Назывался он, как и лондонский фестиваль 89-го года, «
Perestrojka». И я бы в него непременно заглянул, если бы его входная дверь не была бы крест на крест заколочена двумя неотесанными, совершенно не немецкого вида корявыми досками. «Ну вот, — подумал я, — похоже, что перестройке наступает, как бы это сказать… ну, допустим,
Kaputt». Что через пару-тройку месяцев и подтвердилось. И началась совсем другая эпоха.
Источник:
inliberty, 05.03.2019,
