Среди прочих весьма расхожих и часто повторяющихся банальностей особое место занимает вопиющая банальность, каковой является публично выраженная убежденность в том, что начинать текст с пересказа своего разговора с таксистом — это чудовищная банальность.
Но поскольку избежать этого соблазна практически невозможно, то разные пишущие люди начинают свой текст с жеманного извинения за то, что, отлично понимая, что это ужасная банальность и даже пошлость, они тем не менее решаются… ну, и так далее. После чего, вздохнув с облегчением, немедленно сообщают городу и миру о том, что именно им рассказал буквально вчера то ли реальный, то ли мнимый таксист — воплощенный
vox populi постиндустриальной эпохи.
Ну, а мы даже и извиняться не станем — еще чего. Таксист и таксист. Я как любил всегда разговаривать с водителями, так и продолжаю любить. И почему бы это вдруг не поделиться с людьми теми удачами, которые перепадают тебе время от времени, не понимаю.
Банальность? Ну, банальность. Штамп? Разумеется. Но по этому поводу, чтобы, как говорится, закрыть тему, я с вашего позволения процитирую сам себя: «Мне кажется, что механистическое „штампоборчество“ есть ничуть не меньший штамп, а, пожалуй, что и больший. В штампе самом по себе ничего дурного, в общем-то, нет. Просто надо знать и понимать, как им следует пользоваться. Просто надо ставить его там, где „место печати“, а не там где попало».
В общем, так. Некоторое время тому назад таксист, да, именно таксист, который вез меня из Шереметьево домой, завел ставшую в наши дни вполне стандартной бодягу про всякое такое: про то, что фашисты в Киеве убивают людей за русский язык, про то, что американцы только и делают, что стравливают всех друг с другом, потому что им не нужна сильная Россия, про то, как хорошо, что Крым наконец-то… Еще про что-то в подобном роде.
Сам он — что в данном случае имеет значение — при том, что он без запинки воспроизводил все «символы веры» записного российского патриота, по всем признакам россиянином не был. А был он, судя по наружности и акценту, жителем одной из среднеазиатских республик. А я давно заметил, что таксисты, те, что из приезжих, часто, в порядке служебной вежливости, стараются заводить с пассажирами разговор о предметах, которые по их мнению должны быть приятны собеседнику. Например, вот об этом самом.
Я это уже знал, поэтому какое-то время слушал все это молча, стараясь думать о чем-нибудь постороннем. Потом зачем-то все-таки не выдержал и изложил ему собственную версию упомянутых событий, явлений и текущего момента вообще…
Давно замечено (и нами в том числе), что мифологическое сознание, фатально не могущее дорасти до исторического, если чем и сильно, то сильно лишь своей цельностью. Поэтому любое дуновение ветра с любой из сторон света воспринимается как потенциальная угроза этой самой цельности.
Вот, например, бьющий в глаза и в уши вопиющий антиисторизм расхожего эвфемизма печально известной аннексии, эвфемизма, звучащего как «возвращение Крыма», нам с вами очевиден настолько, что, кажется даже и странным лишний раз об этом напоминать.
Тем не менее он, этот расхожий эвфемизм, как не встретившая на своем пути никакого препятствия бацилла, распространился по всему информационному и дискуссионному пространству, по-хозяйски расположился в риторическом репертуаре представителей самых разных слоев населения, от среднеазиатского таксиста до российского президента, и плотно утрамбовался в массовом сознании.
Любой вопрос по существу дела, любой вопрос, заданный кем-либо из носителей исторического, то есть современного сознания, не может вызвать ничего кроме неконтролируемой ярости или — в лучшем случае — кровной обиды.
Вот попробуйте спросить (я пробовал) у кого-нибудь из адептов концепции «возвращения», о возвращении
куда идет речь. «В Россию, конечно! Куда ж еще! Крым всегда был российским», — ответят вам. Самый же образованный из них, дидактически подняв указательный палец, прибавит: «Еще со времен Екатерины». Но таких образованных единицы. Большинство же просто коротко и неясно скажут «всегда» и никаких даже самых робких возражений не потерпят, даже и не надейтесь.
Вы, допустим, вознамеритесь проследовать чуть дальше и осторожно напомните о том, что государства, именуемого когда-то Россией (а точнее — Российской империей), в состав которого действительно входил упомянутый полуостров, а также входили в него территории таких государств современного мира, как Украина, Белоруссия, Грузия, Армения, государства Средней Азии, республики Прибалтики, Финляндия и значительная часть Польши, давно уже нет. «Да, — мягко напомните вы, — то государство, в котором мы с вами живем теперь и которое возникло в самом начале 90-х годов, называется точно так же, как и то, которое, как это ни прискорбно для кого-нибудь, прекратило свое существование сто лет тому назад. Оно называется так же, но оно не то, совсем не то, уверяю вас! Куда ж, простите, возвращаться?»
Можно, конечно, сказать, что речь идет о возвращении в СССР, на карте которого тоже безусловно красовался Крымский полуостров, и это было бы дико отрицать.
Можно и так сказать. Тем более что государство, называемое СССР, возникло хотя бы позднее Российской империи и просуществовало, хоть и не так долго, как бывшая империя, но все же достаточно долго, по крайней мере существенно дольше, чем оно того заслуживало. Но и тут придется напомнить о том, что нет, ну нет уже также и СССР, сколь бы горьким ни был этот, увы, неопровержимый факт для кого-нибудь из его безутешных фанатов и фанаток, любящих украшать свои куртки и футболки серпами и молотками.
Так что получается, что речь все время идет о возвращении в какие-то несуществующие царства-государства, в давно распавшиеся семьи и давно разрушенные дома. Или, как поется в известной детской переделке известной песни, «на палубу вышел, а палубы нет, а палуба в трюм провалилась».
Все, что я только что сказал, кажется прописями для младших классов средней школы? Согласен, так оно и есть, и мне, признаться, немножко стыдно занимать внимание занятых людей сенсационнейшими сообщениями о том, что Волга впадает в Каспийское море, а лошади кушают овес и сено.
Все так, но можно ли вполне игнорировать тот факт, что приведенные выше элементарные умственные построения, основанные на самых пунктирных и очевидных, как таблица умножения, сведениях об отечественной истории, решительно отторгаются коммунальным организмом, размеры которого, по мнению социологов, составляют (или совсем еще недавно составляли) восемьдесят с чем-то процентов от общего числа российского населения.
Попробуйте — повторяю — обратиться к кому-нибудь из них с этой вашей, так сказать, логикой. Я — опять же повторяю — пробовал, и не один раз. А потому знаю, что ответ известен.
Все ответы при их, пусть и небогатом, но все же кое-каком лексическом, синтаксическом и интонационном разнообразии непременно сведутся к более или менее категорическому заявлению, что вы — предатель государственных интересов и пособник украинского фашизма. Ну, а в лучшем случае на все ваши вопросы, даже самые нежные, вам ответят встречным вопросом: «Почему ж вы все-таки так ненавидите Россию?»
И дело тут не в знании или незнании истории. Любое незнание при желании превращается в знание. Дело не в этом. Дело в решительном неприятии истории как таковой, по крайней мере истории в современном понимании этого слова. Дело в том, что сама история выступает здесь как бесцеремонная разрушительница теплого, утробного мифа, как «пятая колонна» и «иностранный агент», как предательница национальных интересов и продажная девка мировой закулисы.
А так как обойтись без самого слова «история» (как и без слова «культура», кстати) никак невозможно, поскольку существует все же какая-никакая необходимость имитационной гуманитарной деятельности, служащей как бы доказательством как бы соответствия как бы современному миру, возникают полуисторические, полумифотворческие мутанты наподобие «Военно-исторического общества».
Примерно это, хотя, разумеется, в предельно конспективном и максимально адаптированном к конкретному социально-культурному контексту виде я изложил водителю.
Он вежливо, хотя и явно недоуменно меня выслушал, потом нерешительно спросил: «А вы, простите, русский?» — «Ну, в общем, скорее да. А почему вы спросили?» — удивился я. — «Ну, как-то это…» — замялся он.
Я, впрочем, понял, что он имел в виду. Нет, вовсе не мое этническое происхождение заинтересовало его. Он имел в виду совсем другое. «Вы спросили, русский я или нет, потому что вам кажется, что все русские думают одинаково?» — в лоб спросил я его.
Он явно смутился и ничего не ответил, из чего я заключил, что более или менее так именно он и думает. «Если вы вдруг действительно так думаете, то уверяю вас, что это совсем не так. Все люди — и русские, и нерусские — думают по-разному. И это очень хорошо». Он, опять же из вежливости, со мной немедленно согласился, хотя я и не уверен, что вполне искренне.
Не уверен я, что он мне поверил. И даже скорее всего — нет. Но я все равно не жалею, что сказал ему и это, и все остальное. Ну, вдруг задумается человек…
Ну, да, понимаю — банальность на банальности. И весь этот разговор, и все эти рассуждения, и, конечно же, не слишком легитимное использование банальнейшей фигуры «таксиста» банальны до невозможности. И утешить — хотя бы себя самого — можно лишь одним: еще раз вспомнить о давней и твердой своей убежденности в том, что часто то, что принято называть банальностью, оказывается ближе всего к тому, что принято называть истиной.
Источник:
inliberty, 11.08.2018,
