17.10.2019 | Нешкольная история

Свои или чужие? Часть 2

Эвакуированные ленинградцы в Челябинске (1941 – 1948 гг.)

Мы стоим напротив школы № 48, в нем в 1941-1945 годах располагался один из эвакопунктов г. Челябинска. На фасаде этой школы открыта мемориальная доска, текст ее гласит: «Здесь в годы Великой Отечественной войны нашли приют ленинградцы, прибывшие в Челябинск на Кировский завод делать танки». Челябинцы уже после войны увековечили память о ленинградцах на подобных мемориальных досках. Значит, все-таки «свои»?

Первое время эвакопункты справлялись с прибывающими, успевали их размещать, но затем, из-за нехватки жилья в Челябинске стали возникать серьезные проблемы с расселением. В.А. Осипова В.А. вспоминал: «Жилье под нас подготовлено не было, и нас – ребятишек и девчонок поселили в школе № 48, в большом зале, на первом этаже. Спали прямо на полу, под голову подкладывали наши узелочки с сухим пайком и другими вещами, на пол стелили шинели».

Из партинформации о работе эвакопункта ЧТЗ:

«Работники жалуются, что не хватает мест для расселения. Скученность в значительной мере объясняется тем, что расселение приехавших (особенно семей), проводится медленно».

Людей прибывало больше, чем предполагалось ранее. Так, в сводке о прибытии поездов из Харькова указывается, что за период с 1 октября по 17 ноября 1941 года в Челябинск прибыло 24 эшелона с рабочими завода № 75, из них собственно рабочими, которых так ждали городские цеха, оказались 2 571 человек, а другие 6 816 человек являлись членами их семей.

В хранилищах ОГАЧО содержится огромное количество документов, в которых отмечается полная антисанитария на эвакопунктах – не было кипяченой воды, не хватало еды и одежды. «Машины для перевозок к эвакопункту зачастую получают не вовремя. Бывает, что хлеб и продукты привозят очень поздно, это создает большие очереди (как под новый год в первом часу ночи). Так же вопрос снабжения продуктами эвакуируемых, находящихся на эвакопункте, усложняется еще тем, что продукты получают и семьи тех, кто уже давно не работает на заводе, но проживает на эвакопункте».

Итак, что мы видим? Уже несколько месяцев прошло с начала эвакуации, люди уже успели, поработав на ЧТЗ, перейти на новые места, а живут они все еще на эвакопункте!

Не везде было радио, а те газеты, что получал эвакопункт, читали единицы. Не хватало медикаментов и персонала для обслуживания эвакуированных граждан.

Из доклада товарища Савельева на заседании парткома ЧТЗ мы видим, что положение в эвакопунктах «исключительно плохое»: некоторые семьи находятся там 15–20 дней, взрослые и дети не получают горячей пищи, много больных, есть смертельные случаи, медобслуживание не организовано, работники ЖКО бюрократически относятся к людям. Это происходило повсеместно.

Каков же был статус эвакуированных, после мучительной дороги оказавшихся в уральских городах? Перед эвакуацией, при освобождении от работы в предприятиях и учреждениях в трудовых книжках должна была производиться запись об «освобождении от работы в связи с переездом в другую местность». То есть, ни слова об эвакуации. Для приезжающих на новое место жительства были разработаны временные правила регистрации. 13 августа был издан приказ «О прописке граждан, эвакуированных из прифронтовой полосы». На новом месте необходимо было прописаться в течение суток. Те, кто не имел паспорта, получали специальные удостоверения сроком на три месяца, действительные только в пределах данного населенного пункта.

И вот спустя некоторое время наших скитальцев с эвакопункта распределяют на постоянное жилье, кого в бараки, общежития, а кого на подселение к местным жителям. Чтобы увидеть, где приходилось жить эвакуированным, нам надо пройти в «соцгород» – комплекс однотипных четырехэтажных домов, или на «плановку», где располагается частный сектор (недалеко от нее расположена и наша школа). Общежития и бараки находились на территории соцгорода и возле территории завода.

Людей расселять было просто некуда – поэтому приняли решение «о разгрузке города от эвакуированного населения», по которому всех, кто не имел отношения к производству, стали размещать в сельскую местность.

Для размещения оставшихся в городе строят времянки, используют под жилье любые помещения: жилой фонд и территорию завода, подвалы, чердаки, помещения клубов, школ, техникумов. Вводились строения упрощенного типа – бараки, полуземлянки и землянки.

События на фронте летом и осенью сорок первого года ухудшались с каждым днем. Было ясно, что эвакуированным придется зимовать на новых местах жительства.

Руководство Совета эвакуации «вспомнило» о суровых зимах на востоке страны с большим опозданием. Только 12 ноября 1941 года родился приказ: «В целях скорейшего расселения эвакуированных рабочих на предприятиях НКЧМ приказываю:

а) немедленно приступить к строительству землянок в количествах и сроках, согласно приложению №1;

б) по согласованию с местными, партийными и профсоюзными организациями использовать на строительстве землянок рабочих в свободное от работы время, эвакуированных рабочих, а также домохозяек и членов семей;

в) работы вести в две-три смены».

Подобная ситуация была и в других ведомствах. Документы челябинского архива подробно описывают все строительные проекты и их реализацию. Партком Кировского завода 17 декабря 1941 года подверг жесткой критике и даже передал дела в прокуратуру на ответственных за строительство бараков и землянок в соцгороде ЧТЗ, т.к. наркомстроем не было выполнено постановление СНК СССР от 6/Х – 1941г. «О строительстве облегченного типа жилья рабочих Кировского завода». В решении ОСМЧ предписывалось уже в декабре построить 30 брусковых и 5 шлакобетонных домов, закончить бараки на 10 000 человек, а в первом квартале 1942 года еще на 10 000 человек. Интересная статистика обнаружена нами в этом документе: указывается, что в ноябре 1941 г. уже расселены в соцгороде ЧТЗ 11 тысяч работников Кировского и других заводов, но требуется расселить еще 12 тысяч «кировчан»! Характерно, что на здании заводоуправления ЧТЗ расположена памятная доска с гораздо меньшими цифрами. Пока нам не удалось установить наиболее точные сведения, это требует дополнительных изысканий в дальнейшем.

Большую же часть эвакуированных обеспечивали жильем за счет уплотнения местного населения.

«Подселение»… Это слово имеет плохое звучание для многих людей. Конечно, челябинцы к этому относились по-разному, многие с сочувствием и состраданием. Например, так об этом пишет П.П. Костин: «На другой день (после прибытия) меня и Фому Шелехова с человеком из домоуправления и милиционером повели на подселение, на улицу Тракторную. (Подселение проводили при помощи милиционеров, так как некоторые граждане не были довольны, что в их квартиры подселяют чужих людей). Можно было и без милиционера, потому что хозяева Марамзины и тетя Наташа встретили нас приветливо, когда им сказали, что мы из блокадного Ленинграда. Потом мы жили как одна семья. Они очень хорошие люди». И мы чувствуем уважение к этим людям. Чужую беду, приняли, как свою, особенно узнав в них ленинградцев и – они их приняли как «своих».

Но вот в архиве натыкаемся на ранее неопубликованные документы и видим, как много горя людям принесло это «подселение»! Как часто, оказывается, проявлялись раздражение, недовольство к эвакуированному населению, вплоть до агрессии. «При вселении в дома по уплотнению, отношение некоторых местных жителей было явно враждебное. Смотрели, как на приехавших из другого государства, которые нарочно приехали – мешать жить», – отмечалось в документе. Очень злое отношение. Скорее всего, это своего рода нервный срыв некоторых местных жителей, взрыв от досады. Ведь еще свежи были в памяти годы скитаний по баракам и землянкам. И вот, только, казалось бы, зажили, получили теплые, частично благоустроенные комнаты, и вновь масса неудобств и стеснений.

Жилищные взаимоотношения иногда накалялись до такой степени, что инспекторы по устройству эвакуированных отмечали случаи прямого выживания с жилплощади квартирохозяевами: «запирают на замок квартиру на целый день, заставляя живущих лезть через окно, методически травят и угрожают».

Встречаются и такие случаи, зафиксированные в документах: «Работающий мастер, орденоносец тов. Волков был вселен на 7-м участке в доме 21 кв.31 ком 2, к гражданке Ходовой, которая с момента въезда (с середины ноября) по настоящее время ведет травлю семьи тов. Волкова. Из-за отсутствия питания жена тов. Волкова не может кормить досыта грудного ребенка, последний плачет, происходят скандалы. Нарочно открываются форточки, расклеены окна. В результате ребенок находится в тяжелом болезненном состоянии».

«Рабочий товарищ Мардарьев вселен в дом №14 ул. Инорса кв. 18. Основной съемщик, гражданка Порошина создает невыносимые условия житья, заявляет, что вы будете жить в моей квартире до 1 мая, что вы дезертиры, из Ленинграда, приехавшие скрываться от войны и т.д. В таких же условиях находятся рабочие т.т. Васильев, Алексеев и еще целый ряд рабочих» – бесконечно сообщают нам докладные записки в партком завода и вышестоящие организации.

Люди, которых размещали в общежитиях, также сталкивались с бытовыми проблемами. В записке секретаря Кировского завода Дрыжева отмечается, что состояние общежитий самое скверное: «1. Грязно, у половины живущих нет матрацев, спят на досках, отсутствует кипяченая вода, нет столов, стульев, совершенно нет тумбочек. 2. Уже как месяц все не были в бане, потому что нет смены белья, мыла, полная вшивость. 3. Не было организованно питание. Горячей пищей обеспечивались один раз в сутки, ужином и завтраком не обеспечивались».

Многих эвакуированных расселяли в бараках, которые не были снабжены горячей водой, отоплением и освещением. Из воспоминаний В.А. Осипова: «После школы № 48 нас определили на постоянное жилье в шлакоблочных бараках на задах клуба строителей, где жили в основном рабочие из средней Азии – узбеки, таджики и другие. Горячей воды не было, спали на железных двухъярусных кроватях». Большинство людей, проживающих там, не имели теплой одежды и обуви. Некоторые поэтому не выходили на работу.

У людей, эвакуированных с заводами, не стоял вопрос о поиске работы – их устраивали на производство туда, куда перебазировали их завод. Члены их семей, эвакуированные с ними, чаще всего устраивались туда же. «Оформилась на работу на завод ЧТЗ, в литейный цех. Выбора нет, направляли куда нужнее» – писала А.П. Иванова. Часть людей отправляли работать в колхоз. По воспоминаниям В.А. Молчановой: «Мама и все женщины в колхозе работали от восхода солнца до заката, и в огородах все и в поле. Мы помогали как могли маме и колхозу». Некоторые устраивались в госпиталь. Осипова З. П. в своих воспоминаниях писала: «В Челябинске, я пошла работать шлифовальщицей, но по болезни пошла работать в МСЧ, в санаторий санитаркой».

Конечно, в Челябинске не было слышно выстрелов, но война каждый день давала о себе знать. «Работали без выходных дней по 12 часов, а при переходе на выходной (пересмену) по 18 часов» – вспоминал П.П. Костин. Многие блокадники свидетельствуют, что к эвакуированным на работе относились с пониманием, знали, что им пришлось пережить:

«Мастер Николаев был глуховат, он очень жалел нас ленинградских, старался всячески помогать» – рассказывала мне Изабелла Иосифовна Чучанова.

Вместе с тем, многие челябинцы проявляли и раздражение, непонимание, досаду по поводу того, что для эвакуированных они должны были «подвинуться».

Челябинец К.П.Беляевский вспоминает: «Многократно тиражированные в печати рассуждения о благостном радушии и гостеприимстве местных жителей явно приукрашены». Причины этого он видит с одной стороны, в бытовой антисанитарии, грубости и некультурности местных жителей, а с другой стороны в высокомерии и привередливости приезжих».

«Кстати сказать, понятие «эвакуированные» для многих из местных было труднопроизносимым и часто в качестве «синонима» использовались слова «жиды», а в лучшем случае «москвичи», – вспоминает К.П. Беляевский.

Для нас это было очень странно, так как подавляющее большинство приезжих были ленинградцами, а не москвичами.

Окончание следует