02.08.2019 | Театр

Семь из двадцати двух

Два месяца в Москве длился Чеховский фестиваль

Чеховский фестиваль – один из самых длинных у нас, нечего и надеяться увидеть все. Так что сначала составляешь список самого желанного, а потом высчитываешь, на что попасть действительно удастся. У меня получилось семь спектаклей.

Первым  для меня был “Йун Габриэль Боркман” Ибсена из венского Бургтеатра в постановке Саймона Стоуна. После недавних “Трех сестер”, первого, изумительного показа в России  новой европейской звезды Стоуна, надежд на спектакль было  много, тем более, что главного героя играл Мартин Вуттке. В целом редкая пьеса Ибсена воспринималась не так сногсшибательно, как “Три сестры”, хотя была тоже очень современно и содержательно переписана. Стоун, как и в “Трех сестрах” основной расклад сохранил: перед нами разоренный директор банка, после тюрьмы сидящий взаперти дома, его жена, не желающая его видеть и мечтающая о реванше с помощью двадцатилетнего сына, а еще ее сестра-близнец, когда-то, в трудные времена, воспитавшая их сына, а теперь вернувшаяся с неоперабельным диагнозом, ожидая, что юноша ей скрасит конец жизни. Стоун делает Йуна похожим на бывшего хиппи – длинноволосого, седого, явно когда-то очень любимого женщинами (в прошлом он жил втроем с двумя сестрами, тоже в духе хипповской вольницы, а сейчас у него явно что-то с юной девушкой, дочкой приятеля, которая ходит к нему поиграть на гитаре). А его жена Гунхильд (ее здорово и невыносимо играет Биргит Минихмайр) – не дамочка с поджатыми губами, как у Ибсена, а алкоголичка и истеричка. Все они ходят по колено в снегу, хотя дело происходит в доме, многие действующие лица оказывается давно тут лежали и просто вылезают из сугробов. Снег идет все время, под ним ищут бутылку, телефон и неработающий телевизор, который пытается наладить Йун. Поскольку катастрофа в семействе Боркмана явно случилась где-то в начале 2000-х, то смешно, как они вспоминают былые страхи наступления миллениума и компьютерного краха (мы тут же отмечаем, как это перекликается с “Детьми солнца ”  Кулябина) и популярные песни конца 90-х – Бритни Спирс, Раабе и др.  А Гунхильд, закрывшаяся в доме от позора и выпавшая из жизни с тех времен, ревниво обсуждает фейсбук и почему ее сестра во френдах с ее сыном и что-то знает о нем и его друзьях, а она нет. Тут опять говорят, говорят, говорят,  спектакль Стоуна – это бесконечные парные сцены, причем все время на повышенных тонах, все  орут друг на друга, тяжеловато слушать непрекращающийся семейный скандал два часа кряду.  Но в целом сюжет “Йун и сестры”, особенно история про то, что Йун в сущности, продал свою любимую Эллу и женился на ее сестре ради того, чтобы стать директором банка, кажется странным, может ли персонаж, выглядящий таким анархически свободным, как Вуттке,  строить таким образом карьеру? Зато очень впечатляет весь расклад вокруг их сына Эрхарта  - хорошего мальчика, изнемогающего от притязаний  шантажирующей и врущей матери, которую он тем не менее любит,  и даже любимой тетки.  И мечтающего уже улететь от них на край света, лишь бы жить своей жизнью с женщиной, которая сильно старше его, зато любит не для себя, как родные.  И шикарный остроумный финал спектакля: сцена разговора Боркмана с двумя его женщинами, в конце которой по Ибсену он должен умереть от инфаркта. А тут Йун как будто умирает, но когда над его телом происходит примирение сестер, он, продолжая лежать трупом, поднимает вверх руку со знаком виктории: Добился!

Коротенький спектакль "Колокольчики и заклинания", поставленный для дочери моей любимой  Викторией Чаплин, сочинительницы театра с цирковыми чудесами, играли по вечерам и было обидно, что нельзя было привести на спектакль детей – им бы он явно понравился, хоть в сюжете и не было ничего специально детского. Аурелия Чаплин играет очаровательную воровку, чудесно работает с предметами, вокруг нее все буквально само собой пропадает. Стоит ей пройти мимо платья и вот она уже сама в него одета. А второй герой истории – влюбленный в нее военный, которого она обворовала, его играет Джейми Мартинес,  видимо, танцор -  он все время танцует то танго, а то степ. И еще как всегда поражает воображение невероятная и в то же время детская фантазия Виктории: из вешалок складывается огромная лошадь, на которой можно уехать, у людей улетают головы, батальное полотно оживает. И все простыми театральными фокусами, без технологий. Сама она сидела в зале и, как говорят,  все время охала – то одно не сработает, то другое. Но  нам этого не было видно.  Я люблю легкий жанр, и лирику с хорошим чувством юмора – такое мало кто умеет, а тяжелого хватает и без семейства Чаплин, спасибо им за это.

Еще один цирковой спектакль чеховского фестиваля -  Scala французской компании «Маленькие часы» - немного разочаровал. Поставил  его Йоанн Буржуа, как пишут, режиссер, циркач и танцовщик, придумал, вроде,  симпатично: серая комната ступенями, сумеречный свет, тревожная атмосфера, пять одинаково одетых парней появляются по очереди из всякой дырки и кажутся двойниками или отражениями, которые будто бы не видят друг друга, но с беспокойством подозревают. Кроме них есть и две одинаковые девушки.

Еще симпатично придумана бешеная мебель – стол и стулья, которые под садящимися падают-складываются, а потом тут же встают. Ну и неожиданные падения на невидимый батут, когда упавший человек взлетает вверх, всегда забавны. Но придумано лениво, на бесконечных повторах одного и того же: один трюк в пять минут.  В таком спектакле трюки и гэги должны идти каскадом, тогда это работает, а, если в час по чайной ложке  - зал скучает, хоть и очень хотел радоваться.

На «Тайгер Лиллиз играют «Гамлета»» я, конечно, сходила тоже. Очень эти музыканты были мне симпатичны когда-то, с  их кабаретной манерой, набеленными лицами,  аккордеоном и глумливым фальцетом Мартина Жака. Поставил спектакль Мартин Тулиниус, который три года назад умер от рака и спектакль был посвящен ему.

Вообще, я думала, они уйдут от Гамлета дальше, но нет – клоунада клоунадой, а Гамлет – человек в костюме с рукавами-буфами - все же выходит на центр сцены и читает «быть или не быть» плачущим голосом. Гамлет – Мортен Кристенсен -  скучновато отрабатывает все главные моменты пьесы (хотя перед вторым актом, когда выходит через зал и немножко болтает с публикой, оказывается живым и симпатичным актером), а  остальные почти не говорят, только клоунничают (не то, чтобы очень смешно), зато очень милая Офелия (Андреан Леклерк) все время летает на цирковых подвесках. Самая красивая сцена спектакля именно с ней - смерть Офелии: на задник проецируется вода, а Офелия на подвеске идет вверх по стене, словно под водой, а потом начинает летать-плавать. Ну и, конечно, то, чего ждали больше всего:  Жак с командой весь спектакль поет все тем же глумливым фальцетом песенки о тщете и прочных мрачностях.

Среди моего списка спектаклей, было и два танцевальных. Во-первых, «Тихий вечер танца» лондонского театра «Сэдлерс Уэллс» - хореография Уильяма Форсайта вместе с семью танцовщиками, которых он тоже считает авторами. Все они с ним давно работают, все уже не юные, все сами хореографы, педагоги и исследователи танца, а не просто разработанные тела, причем, как говорят, все построено на импровизации, ни одно представление  не похоже на другой. Не умею писать про танец, особенно бессюжетный, но давно у меня не было ощущения, что это интеллектуальное искусство,  полное остроумия. Прямо сидишь и все время хихикаешь. Первое действие все состоит из дуэтов и только в одном из них есть музыка, а остальные – танцуют в тишине. Сначала это воспринимается странно, но во втором действии, когда музыка есть, уже кажется, что она мешает. Ну и вообще в спектакле полный минимализм:  ни сценографии, ни специального света. Только вполне обыденные костюмы, правда, яркие и иногда с длинными цветными перчатками или с яркими тапочками. Но все эти дуэты – разговоры телом, взаимоотношения, насмешливые или заинтересованные. В общем, прелесть. И мои любимцы из этого спектакля – албанец Бригель Гьокка, совсем немолодой американец Кристофер Роман и удивительный курд, пришедший из стрит-данса и завязывающий ноги в узел – Рауф «Резиновые ноги» Ясит.

Второй  танцевальный спектакль на Чеховском, на который мне повезло попасть - «Жизель» Акрама Хана из Лондонского национального балета. Сейчас я вижу, как много восторгов и споров о нем, но я была на генералке и меня критическое давление не сбивало. Сразу поразило как была переписана музыка Адана (композиция и звук Винченцо Ламанья), получилось  медленно, мрачно, даже страшно и вместе с тем торжественно. В первом действии очень много построено на ударных, такой ритмический грохот, прямо внутри все дрожит.  И мощные фабричные гудки.

Хан перевел сюжет на современный расклад: вместо селян – мигранты-рабочие на фабрике одежды. Вместо  аристократов – богатые хозяева. Фабрика закрылась, влюбленный в Жизель Иларион (у нас был крепыш и азиатский красавчик Джеффри Сирио) - эдакий профсоюзный лидер, пытается с хозяевами договориться.  Задник – стена этой фабрики, на ней следы рук, будто в тюрьме следы рук заключенных.  И Альбрехт, который ради Жизель притворяется одним из рабочих, с ней вместе кладет руки на эти следы, будто примеряя на себя судьбу погибших. А второй акт, с вилисами происходит уже на территории фабрики (та же стена переворачивается другой стороной), где призраками оказываются девушки, погибшие на производстве. Все они с острыми палками-копьями и во главе их Мирта – ее танцует высоченная Стина Квагебер, прямо валькирия. Как они страшно этими копьями зажимают и забивают Илариона, пришедшего на могилу Жизели. Жизель в моем спектакле танцевала Алина Кожокару – такая маленькая, робкая, растерянная рядом с трогательным кудрявым Альбрехтом (у нас был мексиканец Исаак Эрнандес), красивым, но без всякой победительности. В  конце он выглядел совсем убитым: с опущенной головой, опущенными руками – делайте со мной, что хотите. Жалко было обоих.

Ну и финальное впечатление на чеховском фестивале -  семичасовой спектакль «Семь притоков реки Ота» Робера Лепажа с его канадской кампанией «Экс макина». Впервые этот спектакль, как написано, он ставил в 1994-м, а теперь сделал заново,  и на фестивале прошла его мировая премьера. Конечно, был большой ажиотаж, Лепажа у нас обожают с первых его спектаклей на Чеховском, но мне кажется, что при всем его удивительном даре рассказчика историй,  чуда, какое было в «Липсинке» или «Обратной стороне луны» - не случилось, в космос за пределы своей истории он не вылетел. Сюжет ветвится, эпос, начинающийся с 1945-го после бомбежки Хиросимы завершается в  1999-м в той же Хиросиме. А в нем – нашедшие друг друга братья, как в индийском кино, оба они сыновья американского солдата, но один из них - сын пострадавшей японки (этот привет опере Пуччини, Лепаж, конечно, не пропускает), история про девочку, убежавшую из концлагеря Тирезиенштадт, где показательно держали чешских евреев (эта история как раз вышла довольно банально, ну и невозможно к ней не вспомнить «Аустерлица» Зебальда, где многое связано с этим лагерем, но куда сильнее). Сын случайно забеременевшей в 70-е годы на гастролях в Японии актрисы, в конце приезжает в Японию учиться как танцор буто, бывшая узница концлагеря практикует дзен в японском монастыре. В общем, холокост и атомная бомба, смешавшие людей со всего света – Лепаж замечательно сочиняет такие истории, прямо сериал, не оторвешься. Но выходов из прямого нарратива тут почти нет. Разве что пару раз; например, есть смешной момент, где канадская актриса (там еще на заднем плане погромыхивает сюжет про борьбу Квебека за независимость), отыгравшая гастрольный спектакль в Японии, потом пытается разобраться с ненужными ей любовниками, совершенно, как в комедии с адюльтером – и все вдруг действительно превращается в спектакль, стена гостиницы оказывается кулисами и все вокруг к ее изумлению выходят кланяться. Актеры, как всегда у Лепажа, играют ровно, без взлетов и падений, просто докладывают историю, где масса героев, и мастерски стремительно превращаются в разных людей – меняя одежду, парики и походки и становясь то стариками, то молодыми. И семь часов спектакля с четырьмя перерывами пролетают легко. Кланяться с актерами выходил и сам Лепаж – как раз сейчас он репетирует в театре Наций.

А мы ждем, что через два года нам приготовит следующий Чеховский фестиваль. Он будет уже пятнадцатым.