В конце 70-х годов в среде близких мне художников и литераторов возникли несколько словечек, иронически обозначающих некоторые особенности дискурса, бытующего в среде не очень близких мне художников и литераторов. Эти словечки произносились довольно часто, произносились всегда со специфическими, слегка презрительными интонациями и считались тогда (да и были в сущности) убойным аргументом в вялотекущей, но не утихающей полемике между теми кто…
А вот тут я, извините, чувствую определенные затруднения. Это тогда казалось абсолютно понятным, кто и кто яростно спорят между собой. А теперь — не очень понятно.
Тем не менее, может быть, будет чуть более понятным, о чем идет речь, если я всего лишь скажу, что самым распространенным уничижительным по отношению к эстетическим оппонентам словечком было слово «духовка». Ну, и еще несколько. Например, было слово «нетленка», которое, кстати, широко бытует и по сей день.
Мне сейчас кажется, что именно я (хотя скорее всего не я) запустил в обиход слово «сакралка».
Сакралка, да. Именно она, наряду с духовкой, нуждалась с точки зрения того художественного сообщества, к которому я принадлежал и, в общем-то, принадлежу и теперь, в последовательном художественном разоблачении. Слово «деконструкция» долетело до нас сильно позже, но речь шла примерно об этом. Коротко говоря, одной из важнейших задач художественной практики виделась безусловная десакрализация всего того, что в общественном, а чаще всего в начальственном сознании считалось или чаще назначалось «сакральным».
Официальный советский язык слово «сакральный» не слишком-то эксплуатировал, числя его до поры до времени по ведомству скорее богословскому. Да и зачем им иностранные слова, если есть родное посконное, гимноемкое слово «священный». Хорошее слово, вполне, между прочим, сакральное.
Не могу твердо судить о том, чей все-таки призрак бродит по Европе, но по России во все ее времена как бродил, так и бродит призрак блуждающей Сакралки, принимающей различные обличия, соответствующие текущему моменту и политической конъюнктуре.
Сакралка была всегда и в разные эпохи выглядела по-разному.
На моей памяти Сакралкой было охвачено слово «революция» и все, что с ним связано. В раннем детстве, конечно, «Сталин».
В 60-е «Сталина» почти не было. Но зато был «Ленин» во всех падежах. И, разумеется, «коммунизм». В те годы довольно бурная десакрализация была отдана на откуп фольклору. Поэтому нескончаемый поток анекдотов — иногда без преувеличения гениальных — про «коммунизм» и прочее «светлое будущее» охватил самые широкие массы трудящихся, учащихся и пенсионеров. Там были действительно выдающиеся анекдоты — потом как-нибудь расскажу.
Одной из последних «святынь» и «икон» советских лет был опять же Ленин. Причем не столько даже Ленин как историческая фигура, сколько слово «Ленин», а также его разнообразнейшая иконография. Именно поэтому и то, и другое стало в те же годы, в годы расцвета такого художественного движения, как соц-арт, одним из наиболее лакомых объектов азартной и роскошной десакрализации. Ну, и само слово «советский».
90-е годы — это годы сплошной, тотальной десакрализации, что, собственно им, этим годам, и не могут простить все жрецы и шаманы чудотворной Сакралки.
В начале нулевых сильно покоцанная, но необычайно, как оказалось, живучая Сакралка, встрепенулась, стряхнула с себя пыль и паутину и пошла свиньей на ненавистную современность.
Самой болевой точкой, самой сакральной и нервозной, самой чувствительной к нашему времени стала «победа». Стала она не эпизодом — пусть и одним из самых значительных — отечественной истории, а одной из самых влиятельных богинь в языческо-патриотическом пантеоне.
О ней непозволительно говорить в режиме диалога, ее можно только воспевать, ей можно и нужно приносить жертвы и украшать множеством полосатых ленточек.
И на сегодняшний день само слово «победа» в контексте воинственной риторики, в контексте всевозможных «можем повторить», неумело разбавленными казенной малоубедительной чувствительностью, не может не напоминать прозрачно и настойчиво о том, что оно, это слово, есть прямой перевод немецкого слова «Sieg».
Но по ведомству Сакралки проходит не только «священное». Это также и все табуированное, запретное, стыдное, опасное, не достойное быть произнесенным прилюдно. Вокруг слов, обозначающих нечто сакральное, как бы образуется силовое поле, заряженное либо положительной, либо отрицательной энергией.
Так в наши дни, например, действующий президент и его окружение избегают произносить имя Навального.
Вот я и себя самого поймал только что на том, что не назвал почему-то имя «действующего президента», подсознательно табуировал его.
И ладно бы только я. Я и правда замечаю, что не только в средствах массовой информации, но и в частных разговорах стало невольно табуироваться слово «Путин». «Президент» — это, так сказать, еще в лучшем случае. Стали говорить «он», «главный начальник», «этот», «кое-кто»… Вы замечали?
Это что-то вроде того, как своих или чужих мужей или жен, избегая в некоторых случаях их имен, обозначают как «мой», «твой», «моя», «твоя». «Мой-то вчера опять нажрался, гад. Еле домой приполз». Или: «Как там твоя-то? Все ворчит?»
Сакралка шарит фонариком по словарю, по списку имен, по перечню исторических — реальных или мнимых — событий, назначая те или иные — исконные или заимствованные — слова, имена, исторические события сакральными. Словарь всегда под фонарем, под его негасимым светом.
Совсем уже в последние дни Сакралка необычайно возбудилась по поводу кинофильма «Смерть Сталина», следствием чего стал заметный и широко обсуждаемый скандал.
Цензура или не цензура, оскорбление опять же святынь, есть границы приличий, русофобия, прокатные удостоверения, опять же цензура, которой нет, но она есть, всему есть предел, Сталин таки умер или он таки не умер, это не искусство, а политика, не искусство, а мерзость, не искусство, а злобный пасквиль, не искусство, а очередная попытка порушить все то, что и без того…
Фильма я не видел, но, как обычно говорят в таких случаях, скажу. Скажу, что я его, конечно же, обязательно посмотрю. При том, что я не большой киноман и кино вообще смотрю редко. Но посмотрю.
Посмотрю я его не то чтобы из духа противоречия, а просто потому, что из всего своего социального, чувственного и эстетического опыта я давно и твердо усвоил, что «они» безошибочно набрасываются всей своей крысиной стаей лишь на то, что заслуживает внимания, на то, что в их представлении колеблет, то есть десакрализует их нерушимую Сакралку.
Впрочем, Сакралка в наши дни выступает под псевдонимом Скрепа. И как в таком случае прикажете назвать то, чему ее совершенно необходимо подвергнуть, чтобы хоть как-то освежить общественный, коммуникативный воздух вокруг нас? Если прежде это называлось «десакрализацией», то теперь как? «Дескреполизация», что ли? Ну, пусть хотя бы так, хотя звучит, конечно, и ужасно неуклюже.
