06.12.2018 | Нешкольная история

О пользе и вреде прививок. Часть 1

Как советским школьникам прививали любовь к труду

Тунеядство – жизнь за счет чужого труда – было недопустимо в СССР, в государстве трудового народа. В первой конституции Советской России была записана перефразированная евангельская мудрость «не трудящийся да не ест». Гражданина, живущего на нетрудовые доходы и уклоняющегося от общественно-полезного труда более четырех месяцев подряд, наказывали в соответствии со статьей 209 Уголовного кодекса РСФСР. Наверное, самый известный «тунеядец» – поэт Иосиф Бродский, выселенный из Ленинграда на 5 лет в 1964 году.

Советский человек – это человек труда. В Волгограде и теперь в самом центре города на фронтоне здания красуется лозунг «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства», – слова из доклада И. В. Сталина на партийном съезде в 1930 году.

В Советском Союзе сложилась целая система поощрений и наград за труд, от фотографии на доске почета и грамоты до почетных званий и медалей.

А чтобы для подрастающего поколения даже мысль о возможном тунеядстве была неприемлема, целенаправленно прививалась любовь к труду. То есть любовь к труду должна была буквально «срастись» в единое целое с человеком, чтобы без труда и жизнь была невозможна.

Трудовому воспитанию школьников уделялось огромное значение. Но мне было важно понять, насколько прививка любви к труду оказалась успешной. Узнать это было возможно, лишь обратившись к «прививаемым», то есть к ученикам советской школы.

Конечно, моя работа никак не претендует на полное и глубокое исследование. Это скорее попытка сравнить отношение к труду разных поколений – отцов (старшеклассники 1970-х–1980-х годов.) и их детей, сегодняшних старшеклассников.

В любом советском кинофильме, где есть хотя бы несколько сцен, происходящих в школе, можно увидеть, как ученики убирают школьные классы и коридоры или пришкольный участок. «Учащиеся в школе привлекаются к самообслуживанию и другим видам общественно полезного труда с учетом возраста, пола, физических возможностей детей, норм и требований гигиены и охраны их здоровья», – было записано в Уставе средней общеобразовательной школы, действовавшем с 1970 года. И никаких споров между взрослыми о необходимости подобных действий не возникало. Теперь родители, которые сами когда-то дежурили, зачастую категорически против дежурства своих детей.

«Вымыть доску, полить цветы, протереть подоконники и шкафы, проверить чистоту парт и вымыть пол» – обычные действия дежурного в классе. В каждом отрядном уголке (класс – это октябрятский или пионерский отряд) обязательно был график дежурства.

В 1984 году началась реформа общеобразовательной школы, но по-прежнему «все учащиеся в соответствии с возрастом, с соблюдением норм и требований гигиены и охраны здоровья должны участвовать в уборке классов и кабинетов, следить за чистотой и благоустройством школьных дворов, спортивных площадок и т. д.».

Для большинства наших собеседников дежурство в классе, уборка школьного коридора и работа на пришкольном участке были событиями рядовыми, просто частью (причем неотъемлемой) школьной жизни. Кто-то об уборках и субботниках вспоминал с теплом: «пока убираешься, можно было и перед девочками покрасоваться – силу показать, и с любимым классным руководителем о понравившейся книге поговорить»; кто-то с негодованием: «сами убирали и сами потом мусорили, на партах и стенах рисовали, ничему это дежурство не учило».

В столовой дежурство мало чем отличалось от современного – накрыть столы для младших и помочь с уборкой столов. В маленьких школах, видимо, уборщиц не хватало, и ученики дежурного класса мыли полы в коридорах. «В первый раз было страшновато, коридор бесконечный, разве можно успеть его вымыть за 45 минут, потом привыкли. Лестницы мыть оказалось куда как неудобнее, чем коридор».

За каждым классом был закреплен и участок школьного двора. На этом участке нужно было поддерживать чистоту, окапывать деревья, ухаживать за клумбами. «Я сейчас такого порядка и красоты на пришкольных участках не вижу».

«Обидно было, когда на нашем участке идеальный порядок, но раз назначен субботник, будьте добры отбыть положенное время». «Ненавидел эти уборки территории – профессиональная подготовка в дворники».

Советская власть разными способами пыталась создать условия для начального профессионального обучения школьников. Первый учебно-производственный комбинат (УПК) был открыт в 1963 году в Кировском районе Москвы. В 1975 году было утверждено «Типовое положение о межшкольных учебно-производственных комбинатах трудового обучения и профессиональной ориентации учащихся». В 1987 году в более чем 3 тысячах УПК обучались свыше 50% учащихся 8–11 классов.

Учебные комнаты в УПК были оборудованы как рабочее место специалиста, профессия которого изучалась; занятия вели мастера производственного обучения, в школьных мастерских это было бы невозможно. Поэтому многие отмечали, что для них занятия в УПК стали первым серьезным знакомством с производством.

Но часто камнем преткновения становился выбор специальности, которую нужно было освоить. А в небольших школах выбора и вовсе могло не быть. Все осваивают профессию механизатора (даже девочки) или, как рассказывал один из собеседников, живший в маленьком шахтерском городке, он как единственный мальчик в классе изучал швейное дело.

Набор специальностей в самом УПК был связан с потребностями предприятий региона или города. Впрочем, токари, слесари, воспитатели, водители, продавцы, санитарки и секретари-машинистки нужны были везде. Были специальности более престижные, например, автодело или секретарь-машинистка. Выбрать их хотели многие, поэтому педагогами изобретались разные способы отбора достойных (отличники имели право первоочередного выбора; где-то проводили небольшие вступительные испытания, например, диктант для желавших освоить специальность секретаря-машинистки; где-то распределял классный руководитель – по своему усмотрению с учетом пожеланий ребят или без).

Учебно-производственные комбинаты должны были обеспечить обязательное профессиональное обучение старшеклассников (в размере четырех часов в неделю) и занятия общественно полезным трудом (до четырех часов в неделю). Учебная неделя автоматически стала пятидневной, один день в неделю старшеклассники занимались не в школе, а проходили обучение в УПК. В конце обучения ученики сдавали квалификационные экзамены и получали свидетельство об овладении трудовой специальностью.

После окончания школы сдавать экзамены можно было только в один вуз и только на одну специальность. Не набрал нужное количество баллов – и ты не поступил. Совсем не поступил никуда... И в этом случае для трудоустройства можно было воспользоваться удостоверением о присвоенной квалификации слесаря, продавца, кондитера и так далее.

В зависимости от специальности часы занятий распределялись между теорией и практикой. На практических занятиях можно было даже заработать. Например, в типографии при УПК выполняли реальные заказы на выпуск удостоверений, бланковой продукции, переплет и брошюрование. Для многих это был первый в жизни заработок, который зависел от объемов и качества сделанного, от 10 до 20 рублей в месяц. Это вполне приличная сумма, если учесть, что минимальная зарплата была около 80 рублей, а работали ребята не более трех часов в неделю.

Итоговые отметки, полученные в УПК, вносились в аттестат.

К учебе в УПК относились по-разному. «Меня как троечника запихнули тапочки шить; шить не научился, только время потерял», «здорово было, в настоящем кондитерском цеху работали, с той поры целая тетрадка с рецептами вкусностей осталась», «там в принципе понял, что значит трудиться», «тут стало ясно: на заводы пойдут работать только те, кто устроиться в жизни не может», «целый день был коту под хвост», «я там с будущей женой познакомился».

Летняя трудовая производственная практика старшеклассников переносилась в УПК. При удачном стечении обстоятельств, школьники попадали на настоящее предприятие. «На практике, когда ты пусть вроде те же тапочки шьешь, но знаешь, что их потом в магазине продавать будут… особенно забавляла мысль, что, может, наша директриса будет в этих тапочках ходить».

«Удивительно и страшно было оказаться в магазине за прилавком… тетрадь с конспектами о продовольственных товарах всегда под рукой… и представить себе не могли, как сложно продавцом работать». «Своей специальностью – слесарь, я был недоволен (троечникам выбирать не приходилось), но когда на завод пришли на практику, там слесари у станков словно волшебники работают. Не хочешь, а залюбуешься».

Не раз пришлось услышать, что навыки, полученные в УПК, помогли в жизни, особенно в 1990-е годы.

В 90-е годы. количество комбинатов сокращается, они теряют свой «производственный» характер – отказываются от подготовки учащихся по профессиям. Часы, проведенные там обучающимися, ничем не отличаются от уроков технологии в школе. Ученики часто задаются вопросом: «Зачем раз в две недели ездить в холодное здание с незаклеенными окнами, мерзнуть там, если вышивать мы сможем и в родных классах?»

В апреле 1973 года вступило в силу Положение о летних практических работах учащихся общеобразовательной школы. «В целях дальнейшего укрепления связи обучения и воспитания с практикой коммунистического строительства, улучшения подготовки школьников к сознательному выбору профессии и труду в народном хозяйстве» школьники 7–11 класса должны были две–три недели в период летних каникул заниматься полезным трудом.

Мне не удалось установить, когда и по чьей инициативе эти работы стали называть пятой четвертью. Но в Детской энциклопедии, вышедшей в 1978 году, сказано: «С каждым годом набирает темпы летняя пятая трудовая четверть школьников “Мой труд вливается в труд моей республики”. Если в 1973 году в ней участвовали 6 млн учащихся школ, то в 1977 году – уже более 10 млн».

О летней трудовой практике собеседники рассказывали с большей эмоциональностью, чем о дежурстве, наверное, потому что она выходила за рамки школьных будней.

В сельских школах практика проходила на полях или фермах. «У колхоза каждый год была очень большая бахча. Нас утром привозили туда… от деревни километров 7... Каждый приносил из дома мотыгу: отец мне точил ее... И пошли девчонки, мальчишки полоть траву. Именно была прополка травы, чтобы бахчевые остались целыми без сорняка. Где-то через час работы приезжал водовоз дед Никита, у него лошадь была и бочка деревянная, закрепленная на телеге, в ней вода. Вода такая вкусная была, холодная-холодная, с родника. Потом обед привозили, прямо в поле кормили, тоже за счет колхоза. И всё: жара начиналась неимоверная, работать было невозможно, приходил автобус, и мы уезжали домой. Потом, когда урожай бахчевых собирали, те, кто работал (денег не платили) могли брать, сколько захотят, и дынь, и арбузов».

Городские школьники тоже работали на полях. «Школа на окраине города, и, начиная с 7 класса, на летнюю практику выезжали в совхоз. Сначала все классы отправляются подвязывать виноград, правильно располагая каждую лозу, привязывали ее. Пакля колючая – на руках раздражение. Кто неделю выдержал (весь класс стараться должен), работал добросовестно, того отправят укроп собирать. А дальше сбывшаяся мечта: в этом совхозе еще черешневый сад был, туда-то мы и стремились. Собравшим ящик черешни разрешали набрать домой бидончик черешни, а есть в процессе сбора можно было сколько угодно, только собрать 15 кг черешни было зачастую куда сложнее, чем подвязывать виноград».

Особой формой организации трудовой практики, которую называли еще отработкой, стали лагеря труда и отдыха (ЛТО). ЛТО впервые появились в 1965–1967 годах в Донецкой, Московской и ряде других областей на базе колхозов и совхозов. Летом 1981 года в СССР было почти 29 тыс. лагерей для 3 млн старшеклассников. «С 7 класса летом мы ездили в трудовые лагеря. А те, у кого были медотводы (освобождение по причинам слабого здоровья), проходили эту практику в школе…» Вряд ли в этом был экономический смысл, нужно было оплатить перевозку, проживание и питание тысяч школьников, которые будут 4 часа работать на полях с весьма сомнительным результатом. Нет уверенности, что городские жители, пропалывая морковку, не путали ту же морковь с аптечной ромашкой, и ущерб от такой прополки никто не считал.

Сельский труд для городских детей был тяжел: «а вечером ходили в деревню: местные жительницы учили нас корову доить, необыкновенно сложно давалась эта учеба».

Но кто-то вспоминает, что это была и возможность заработать: «Школа в определенный месяц ехала в лагерь. Нам давали деньги за то, что мы пололи на полях. Мы там жили, у нас там были корпуса, столовая… Я еще подрабатывала: полола бахчи с арбузами. Мы с утра ездили на поля, там пололи, потом приезжали и шли подрабатывать».

Условия в лагерях труда и отдыха были более чем скромные. «Один раз я ездила в лагерь “труда и отдыха”, но мне там не понравилось, и мы с подругой сразу уехали. Молча уехали. Мы уже достаточно взрослые были. Даже не помню, где он был. Там были какие-то ужасные условия, страшные корпуса и кормили очень плохо. Мы даже не работали там, сразу же уехали». Странно, но беглянок никто не наказал, только убедились, что они благополучно добрались домой. Под разными благовидными предлогами многие уезжали из лагерей. «Когда нас в лагерь труда и отдыха привезли, мы быстро название переиначили “лагерь труда без отдыха”».

Но ради справедливости стоит отметить, что летняя практика многими воспринималась как нормальное явление, по принципу «надо, значит надо». А в лагерях труда и отдыха весело проводили время (соревнования, дискотеки, песни под гитару у костра), а кто-то даже встретил свою любовь на всю жизнь.

Окончание следует

4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде