«Ты виноват уж тем, что плох твой монолог».
Сказал — и в ОВД мальчишку уволок.
Бесхитростный этот экспромт — парафраз из наследия дедушки Крылова— можно считать эпиграфом. А можно — прологом. Кому как нравится.
Хотя, конечно, строгий гражданин непременно скажет, что шутки шутками, а дело там было ни в каком не в монологе и что мальчика с Арбата, декламировавшего «Быть или не быть», свинтили вовсе не за это. Шекспир тут ни при чем.
Ни при чем, разумеется. Спасибо, как говорится, что вовремя подсказали.
Ни при чем, да. Хотя шекспировский мотив все равно неотвязно крутится в голове как непрошеный фон всего происшедшего.
Уже несколько дней в социальных сетях обсуждают этот действительно душераздирающий видеосюжет, где взрослые дяди и тети в полицейской форме волокут плачущего ребенка в полицейскую машину, а женщина (мать? тетя? соседка? мачеха? случайная прохожая?) преступно пытается защитить его, проявляя все признаки неповиновения законным требованиям сотрудников правоохранительных органов.
Картина в наши дни не чересчур уникальная. Но вот ребенок…
Когда-то, еще в детстве, мне попалась небольшая брошюрка. Названия ее я не помню. Она была издана специально к Московскому фестивалю молодежи и студентов. Состояла она из вопросов и ответов. Предполагалось, что в городе в эти дни будет огромное количество иностранцев, которые вполне могут задать тот или иной вопрос любому подвернувшемуся под руку москвичу. А москвич, соответственно, чтобы не попасть впросак, должен заранее знать ответ на любой вопрос. Вопросы иногда были каверзные. А ответы — иногда даже и остроумные, хотя и идейно выдержанные.
Например, на вопрос «Существуют в СССР привилегированные группы населения?» предполагался такой ответ: «Да, существуют! Это дети!»
Но не только официальная пропаганда на все голоса твердила, что «дети — наше будущее».
Художественная литература, театр, кинематограф наперебой говорили, что нельзя обижать детей.
Поэтому зловещие сцены с грубым полицейским захватом юных уличных артистов выглядят как гротескные ремейки многого такого, что мне в детские годы приходилось читать в разных книжках и смотреть в разных кинофильмах. Там и убиенный кулаками доблестный Павлик Морозов, который, хоть и не был уличным чтецом Шекспира, а был — бери выше— пламенным стукачом, все равно вызывал сочувствие: ребенок же все-таки!
Там и душераздирающие картинки из двадцатых годов, где гады-нэпманы избивают маленького оборванца-беспризорника, стянувшего с прилавка яблочко. Там же и злобные полицейские, волокущие в застенок темнокожего мальчугана, осмелившегося сесть на парковую скамейку, которая «только для белых».
Про замученных в застенках гестапо пионерах-героях, бесконечные жизнеописания которых стали тяжелым невротическим фоном существования многих моих сверстников, я уж не говорю. Страшные пытки снились нам по ночам, а по утрам за тарелкой ненавистной манной каши мы мысленно примеряли их на себя и в ужасе думали: «А ведь это, небось, даже страшней, чем каша, и даже, что совсем трудно себе вообразить, чем рыбий жир, хотя это и вряд ли…»
Там и все страдательные детские образы из отечественной и мировой классики. Все Ваньки Жуковы, маленькие оборвыши и Оливеры Твисты.
«Детей обижать нельзя», — строго говорил обобщенный дядя Степа-милиционер, утирающий сопли рыдающему мальчугану, временно потерявшему маму в километровой очереди за мукой.
Так что немудрено, что история с мальчиком и его «Гамлетом» не на шутку взволновала добродетельные сердца многих сограждан.
По поводу же этой нашей разгулявшейся по буфету полицейщины, кажется, окончательно уже утратившей даже самые элементарные нравственные подпорки, не могу не вспомнить вот о чем.
Несколько лет тому назад, гуляя по лондонскому парку Сент-Джеймс с моим приятелем, бывшим москвичом, уже довольно давно поселившимся в этом городе, я обратил внимание на показавшуюся мне странной мизансцену.
На травке восседал откровенный бомж, державший в руках основательно растрепанную газету. Рядом же с ним на корточках расположились двое полицейских. И о чем-то они разговаривали. Как мне показалось, весьма оживленно и взаимно заинтересованно.
«Это что там такое, не знаешь?» — спросил я у приятеля. «Сейчас узнаю», — сказал он и подошел к ним поближе. Вернулся смеющимся: «А это они помогают ему решить кроссворд. Так увлеклись, что не могут никак расстаться».
А в Амстердаме я гулял однажды со своей переводчицей, дамой средних лет. Мы оба были слегка навеселе. В какой-то момент она подошла вплотную к проходившему мимо полицейскому и заорала ему прямо в ухо: «Держи вора!» И показала пальцем куда-то. Полицейский стремительно обернулся и, никого не увидев, стал смеяться вместе с ней.
Разумеется, всегда находятся люди, которым непременно — исключительно в интересах высшей справедливости — хочется вступиться за бедное, несчастное государство, которое пнет каждый кому не лень. «А если этот мальчик и вправду попрошайка?»— говорят они озабоченно.Ну, вдруг. И что? Хватать и тащить?
И, что самое главное, мне решительно непонятно, почему человек — и ребенок в том числе,— который на улице или на площади играет на музыкальном инструменте, поет или читает Шекспира,— попрошайка?
Попрошаек я как-то иначе себе представляю. На улицах разных городов мира (и Москвы в том числе) мне не раз и не два приходилось видеть маленьких мальчиков и девочек, игравших на скрипках или аккордеонах. И что? Собирали деньги? И что? На что собирали, хотите вы спросить? Не на наркотики ли? Не на автомат ли Калашникова? Не на противотанковую ли гранату?
Теоретически, конечно, возможно всякое. Но почему это первое, что приходит вам в голову? А если на новую скрипку? А если просто на мороженое? Что плохого-то?
Дело не только в полиции. Дело иногда и в так называемых простых гражданах.
Лет десять тому назад я шел по подземному переходу.Там расположились юноша и девушка. Со скрипкой и альтом соответственно. Они играли — и совсем неплохо — какую-то популярную классику. Некоторые озабоченно шли мимо. Некоторые останавливались и слушали. Кто-то кидал в открытый футляр монетки.
Остановился и некий мужчина с суровым лицом. Какое-то время он стоял молча, неодобрительно покачивая головой. Потом не вытерпел и произнес: «Работать надо, понимаешь, а не тут вот это самое!»
«А они, что ли, не работают?» — спросил я наивно. «Работают— на заводе или на стройке, — наставительно и очень убежденно сказал он. — А это не работа! И нечего защищать! Сами, небось…» На то, что я «сам, небось», его воображения, видимо, не хватило, поэтому он лишь досадливо махнул не очень-то, кстати, натруженной рукой и пошел прочь.
Многие из видевших этот кошмарный ролик с мальчиком и Гамлетом недоумевают: почему же никто, кроме одной женщины, не вступился за ребенка? Почему все проходили мимо, как будто эта сцена не казалась им из ряда вон выходящей?
Страх? Разумеется. С полицией далеко не всем охота связываться.
Но дело не только в этом. Дело еще и в том, что любая мизансцена с активным участием начальства, особенно если оно в форме и «при исполнении», многих людей парализует, как в детской игре «Замри».
Люди в форме куда-то тащат ребенка. Ребенок кричит и сопротивляется. Это видят многие.
И тут же, конечно, во многих головах проносится стремительно бегущая строка: «Украл? Застрелил кого-нибудь? Угнал машину? Уклонился от алиментов? Кого-нибудь изнасиловал? Ударил палкой дядю-полицейского по голове? Непочтительно отозвался о президенте?» Зря же не будут так тащить!
Эту историю с мальчиком можно также рассматривать и как своеобразное продолжение (или развитие — это как посмотреть) всей череды театрально-полицейских сюжетов последнего времени.
Центр театральных событий из «Гоголь-центра» временно переместился в «Гамлет-центр».
И что, кстати, случилось такого особенного? — непременно скажет обобщенный лояльный гражданин. Что в этом случае, что в предыдущем, что во всех прочих? Что случилось-то? О чем шумите вы, народные витии? Убили там кого-нибудь, что ли? Бросили в застенок? Пытали? Выбивали показания? Кто это сказал про 37-й год? Ну, сравнили тоже. Ну да, дверь сломали, детей напугали, весь дом перевернули, компьютер отобрали, телефон тоже. Ну и что? Мальчишку схватили и, заламывая руки, потащили в машину. Грубовато? Ну да, пожалуй, что слегка грубовато. Не все еще в их работе так гладко.
Что? Ребенок? Неврозы? А у полиции знаете, какие неврозы? Небось, сами видите, на каких они нервах работают. Сказали же вам: «Раз-бе-рем-ся!» Значит, разберутся. Только чтоб пока никуда не уезжать и по первому зову — как штык. В общем, как гласит одна веселая лагерная поговорка из разряда «18+»: «Не ссы, Капустин! Вы*** — отпустим».
Так что все в порядке, граждане. Разойдитесь и не мешайте проезду полицейских машин.
