Автор: Екатерина Рязанова. На момент написания работы ученица 11 класса школы № 17, г. Полевской, Свердловская область. Научный руководитель Юлия Шамилевна Шамгунова. 3-я премия XVII Всероссийского конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век», Международный Мемориал
Часть, в которой служил прапрадед, дислоцировалась в Челябинске. В тот период, во второй половине 1921 года, на обширных территориях Советской России, пораженных засухой, начался небывалый ранее голод. Как известно, особенно пострадало от неурожая население Поволжья.
В поисках выхода из создавшейся ситуации большевики прибегли к насильственному изъятию церковных ценностей якобы в пользу голодающих Поволжья.
Так появился декрет ВЦИК от 23 февраля 1921 года «О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих», предписывавший местным органам Советской власти изъять из храмов все изделия из золота, серебра и драгоценных камней и передать их в Центральный фонд помощи голодающим. Но голод послужил скорее предлогом для того, чтобы нанести удар Церкви – «очагу мракобесия народа».
Несмотря на свое первоначальное принятие политики советской власти, теперь Иван Терентьевич оставляет такую запись: «Желая поживиться церковным имуществом, Наркоматы стали стимулировать закрытие храмов. При этом, как пишут некоторые антисоветские газеты (к сожалению, названий Иван Терентьевич не указывает –
Е. Р.), не составлялось никаких описей и актов передачи. Потому многие отнятые у церквей дорогостоящие предметы культа и старинные иконы бесследно исчезали». Прочитав эту запись, я подумала, что прапрадед, видимо, начинает пересматривать свое отношение к деятельности власти большевиков.
За всю кампанию по исполнению Декрета были изъяты ценные церковные предметы общей стоимостью почти 5 миллионов золотых рублей. Но лишь один миллион из них было решено направить на покупку продовольствия для голодающих.
Как пишет Иван Соколов, «остальные средства, по словам Троцкого, оказались использованными на партийные нужды ВКП(б)». Из отдельных страниц дневника также видно, что прапрадед не одобряет антицерковную политику большевиков.
Судя по следующим записям, сделанным прапрадедом, не в меньшей степени, чем в Поволжье, последствия природной катастрофы сказались и на населении Южного Урала, в том числе жителях Челябинской губернии. Эта территория оказалась в непростом продовольственном положении еще в 1920 году, когда, как отмечал Иван Терентьевич, «средняя урожайность хлебов составила здесь всего 15,1 пуда с десятины!»
Это было меньше, чем на соседних южно-уральских территориях.
Голодные родители отдавали ребятишкам последние запасы и нередко умирали раньше своих детей. А те, оставшись сиротами, разбредались по дорогам, чтобы, в конце концов, тоже умереть «где-нибудь в пыльной придорожной канаве».
Скудные запасы картофеля, овощей не могли прокормить большинство семей. Приходилось употреблять в пищу все подряд. «От такой еды людей качало ветром». Однако вскоре и этого не стало хватать. Ели даже хомяков, сусликов, мышей, ежей, собак и павший скот. Чтобы дети не погибли от голода, женщины и старики ходили на скотомогильник, куда сбрасывали подохших от сапа лошадей, рубили лошадиные туши на куски и переносили в дом.
«Бывало, лошадь закопают, – читаю я в дневнике прапрадеда, – а жена моя Пелагея с сыном Леней придут на могильник, разроют землю и в мешки набросают мяса… Дома они с дочкой Шурой очистят всё от грязи, кишки выбросят, сварят мясо, и все хлебают этот суп. Казалось им, слаще меда. А голод так и вынуждал эту падаль есть! Потом одна женщина подсказала, чтобы лепешки пекли с примесью крапивы и болотной травы. Поели детишки этих лепешек, животы разболелись, понос замучил. Перешли опять на конскую падаль. Всё же лучше и сытнее…»
Среди населения стали распространяться инфекционные болезни. Во второй половине ноября 1921 года в Челябинской губернии, по официальным данным, голодало 336 тыс. человек, в том числе 158 тыс. детей.
Осенью 1921 года на юге Урала были зафиксированы первые случаи голодной смерти. Вконец ослабленные люди умирали также от дизентерии, тифа и других болезней.
В декабре 1921-го Иван Терентьевич демобилизовался. Зимой 1921–1922 годов в некоторых уездах Челябинской губернии голод среди населения стал принимать массовый характер. Не обошла беда и семью Соколовых. Придя домой после демобилизации, Иван Терентьевич увидел, что его семья испытывает большие финансовые трудности и голодает.
«Ложимся спать совсем голодные, с больной головой – как прокормиться? Бегаем, суетимся, а результатов никаких», – пишет он. Семья «выкручивалась, как могла, чтобы не пропасть».
Жизненные потрясения так ослабили здоровье, что прапрадед заболел воспалением легких и оказался во временном стационаре на станции Белоярской. Выписавшись из больницы, он, чтобы прокормить семью, решил заняться частной фельдшерской практикой. Но денег всё равно не хватало, и семье пришлось продать некоторые вещи.
«Народ умирал с голоду, как мухи. В июле, после сильного истощения на почве голода
(сохраняю стиль автора дневника –
Е. Р.)
умер мой отец, Терентий Дмитриевич Соколов, который пух от голода да к тому же заболел холерой. Умер спокойно, не дожил до нового лета один день».
Судя по записям в дневнике, заботы о семье заставляли его часто менять работу и уезжать от жены и детей. «Дом не идет с ума. Не теряю надежды на скорую встречу с семьей», – пишет прапрадед.
Последняя запись, датирована 15 августа 1930 года и сделана рукой моего прапрадеда. Он ушел из жизни, оставив на попечении моей прапрабабушки четырех несовершеннолетних детей.
Читаю в дневнике строки, написанные совсем другим почерком. Оказывается, дневник отца закончила его старшая дочь Шура.
Она написала: «Помер наш папочка Иван Терентьевич Соколов 27 октября 1931 года в 7 часов вечера. В ту несчастную ночь выпал первый снег, погода была неспокойная. Похоронили его 29 октября в 3 часа дня. Последний раз я приезжала при жизни папы 17 октября 1931 года. Помер папочка в 38 лет. Остались жена 39 лет и дети его: дочь Шура – 16 лет, сын Леня – 13 лет, сын Женя – 6 лет, дочь Тома – 4 года».
Вот и всё, что стало известно мне о жизни Ивана Терентьевича Соколова, моего прапрадеда. Удивительно, что этот человек из обычной крестьянской семьи был таким грамотным, интеллигентным. Его жена и дети отзывались о нем как о хорошем муже и замечательном отце.
Закрываю дневник моего прапрадеда. Мне кажется, что я пережила вместе с ним его трудную и короткую жизнь, узнала, как жила семья моих предков в 1910–1930-е годы. В нашем домашнем архиве хранится фотография всей семьи Ивана Терентьевича Соколова, сделанная в 1930 году. Я думаю, что если бы не было тех испытаний, которые выпали на долю нашей страны и нашего многострадального народа с 1917-го по 1930-е годы, Иван и Пелагея Соколовы прожили бы долгую и счастливую жизнь.
Как же сложилась дальнейшая судьба жены и детей Ивана Терентьевича? Эти подробности я узнала от своей прабабушки Тамары Ивановны. После смерти отца мамин брат забрал их из Челябинска в поселок Булаево Северо-Казахстанской области и там для них выстроил дом.
Жили Соколовы недалеко от дома брата, на следующей улице.
После смерти мужа моя прапрабабушка, Пелагея Илларионовна, больше никогда не выходила замуж. Много женихов сваталось к ней, но ни один не был по душе. Пелагея очень любила своего Ивана и всегда говорила: «Такого, как он, больше нет, а другого мне не нужно!» Жила ради детей, которых Иван Терентьевич воспитал добрыми, отзывчивыми на чужую беду людьми. Работала моя прапрабабушка поваром. Была очень аккуратная, дом держала в чистоте. Умерла Пелагея Илларионовна Соколова 11 мая 1987 года в возрасте 96 лет, воспитав двух замечательных сыновей.
В семье Пелагеи Илларионовны сыновья были опорой и надеждой. Она их очень любила, ведь мальчики напоминали ей мужа. Старший сын, Леонид, заменил отца в семье. Когда вырос, поехал учиться в Караганду. Участвовал в Советско-финской войне 1939–1940 гг. Прабабушка Тамара очень любила своего «старшенького». Она до сих пор вспоминает его со слезами на глазах. Леонид Иванович Соколов погиб во время Великой Отечественной войны в 1942 году и похоронен в городе Шлиссельбурге (ныне Ленинградская область) в братской могиле.
Второй сын, Евгений, служил в годы Великой Отечественной войны под началом К. К. Рокоссовского. Дошел до Кёнигсберга.
После войны женился, в семье родились дети. Евгений Иванович очень хорошо рисовал, был художником и работал на Северском трубном заводе. Умер в 2000 году в возрасте 80 лет.
Из большой семьи Соколовых в живых осталась только дочь Тамара, сейчас ей 85 лет. Это моя прабабушка. Я часто беседую с ней о прошлом. Подробно расспрашиваю обо всём, чтобы потом не жалеть, что не использовала возможность из первых уст услышать о важных событиях в истории страны и о судьбах близких мне людей.
Ее судьба – это сюжет для большого романа, в котором сплелись в один клубок любовь, смерть отца, тяжелые годы Великой Отечественной, ожидание писем с фронта от мужа Анатолия, который чудом остался жив в кромешном военном аду, затем трудные послевоенные годы. Я и подумать не могла, что эта маленькая старушка так много пережила в своей жизни.
Мне кажется, что мои беседы с прабабушкой, когда она вспоминала многие тяжелые события своей жизни, помогали ей избавиться от печальных мыслей и заставляли не держать их в своей душе.
4 октября 2016 года Минюст РФ внес Международный Мемориал в реестр «некоммерческих организаций, выполняющих функцию иностранного агента».
Мы обжалуем это решение в суде
