Вообще-то это общее место. И даже несколько неловко это общее место повторять. Но ведь почему-то все время приходится.
Я имею в виду то, что подлинное содержание любого высказывания не в нем самом, не в отдельных его словах и не в их словарных значениях, не в порядке этих слов и не в знаках препинания. Подлинное содержание высказывания заключено лишь в контексте этого высказывания. В том, при каких обстоятельствах, в каком историческом отрезке времени, к кому и с какой целью оно обращено и, самое главное, кем именно
произнесено это высказывание.
Игнорируя исторический или биографический контекст, игнорируя все, что мы знаем о самом субъекте высказывания, можно, например, с невинным видом спросить: «Вот Сталин, которого вы тут все обзываете кровавым палачом, между прочим, сказал однажды, что дети за отцов не отвечают. Вы можете что-нибудь возразить на это? Вам что, кажется, что дети за отцов должны отвечать?» Можно? Конечно, можно. И не только можно, но нечто в этом роде происходит довольно часто.
Одно и то же высказывание в зависимости от контекста — исторического, социального, политического, географического — может быть умным или глупым, оригинальным или тривиальным, благородным или подлым, правдивым или лживым, отважным или не очень, гомерически смешным или не смешным вовсе. А если оно смешное для всех, то смешным для одних оно может быть совсем иначе, чем смешным для других.
Вот, по-моему, чудесный пример.
Уже давно, а именно в начале 80-х годов, то есть (поясняю для совсем молодых людей) в годы тотального дефицита, я сидел в одном из московских кинозалов и смотрел прекрасную картину Бунюэля «Скромное обаяние буржуазии». Там в числе прочих, построенных на абсурдных и гротескных ситуациях эпизодов, был и такой. Неразлучная компания друзей заходит в какое-то кафе. Садится за столик. Подходит гарсон. «Нам, пожалуйста, кофе», — говорят ему. Он как-то смущенно мнется и говорит: «Извините, господа, но кофе сегодня нет». Посетители недоуменно переглядываются и говорят: «Ну, тогда по бокалу красного вина». «Минуточку», — говорит гарсон и уходит. Через минуту он появляется и с еще более смущенным видом говорит: «Господа, извините, но вина тоже нет».
В этом месте (действительно, очень смешном) московская публика, сидевшая в зале, принялась дико хохотать. Но ей было смешно совсем не то, что было смешно европейской публике. Рассмешило совсем другое: то, что для московской публики было привычной, печальной, протокольной реальностью, для европейской публики представляется гомерическим гротеском. Это была смеховая рефлексия по поводу совсем другого смеха.
Или, допустим, мы смеемся иногда, когда недалекий человек очень глупо и плоско пошутит в нашем присутствии и сам при этом радостно смеется. Понятно же, что смеемся мы не над его шуткой, а над чем-то другим, над общей, так сказать, мизансценой — над тем, что пошутившему человеку самому кажется смешной его шутка.
Иногда незнание контекста — например, исторического, — вовсе лишает высказывание какого-либо инструментального содержания, хотя в счастливом случае переводит его в область чистого искусства. Но это лишь в счастливых случаях, а таких немного.
Так, например, одна моя давняя знакомая, любительница и мастерица вкусной готовки, а также собирательница старых поваренных книг, купила однажды в букинистическом магазине дореволюционную поваренную книгу. Обнаружила там среди прочего какой-то показавшийся ей соблазнительным рецепт пирога. Первая же фраза этого рецепта загнала ее воображение и ее собственный жизненный опыт в мертвый, безысходный тупик. Потому что рецепт начинался так: «Взять дрожжей на копейку». Это сколько? Много или мало? Какова была стоимость дрожжей в 1912 году? Какова была цена копейки? Так и не испекла она этот пирог.
Не менее забавным бывает пренебрежение языковым контекстом. Самый распространенный случай — это когда носитель того или иного языка начинает разговаривать с иностранцем на своем языке, но, разумеется, медленно и громко, чтобы было «понятнее».
Мой знакомый, гуляя по русскому кварталу в Бруклине, на одном из магазинчиков обнаружил необычайно трогательную надпись по-русски: «Мы говорим по-китайски». Проблема адресата, при отсутствии которого любое высказывание теряет даже остатки своей осмысленности, была довольно дерзко проигнорирована. Что, разумеется, тоже перевело эту во всех отношениях полезную информацию в чисто художественную сферу.
Или, допустим, реклама. Ну, казалось бы, реклама и реклама. В моем детстве, например, повсеместно рекламировались камчатские крабы. Или, допустим, довольно настойчиво предлагалось пользоваться «услугами Аэрофлота». Затем довольно быстро услуги Аэрофлота приняли впечатляющую форму длиннющих очередей в авиационную кассу, а крабы исчезли вовсе. Реклама, впрочем, невозмутимо продолжала соблазнять граждан этими и прочими райскими наслаждениями.
Или, например, довольно часто я вижу во дворе собственного дома одного и того же человека. В нашем дворе — а точнее, на детской площадке с качелями и песочницей — постоянно располагается некоторое устойчивое количество устойчиво выпивающих людей — мужчин и женщин. Они там всегда — в любое время года и в любую погоду.
Тот человек, о котором я упомянул, тоже время от времени появляется в этом респектабельном клубе. Из прочих его постоянных членов, отличающихся друг от друга лишь самыми поверхностными признаками половой принадлежности, он все же заметно выделяется. Потому что в отличие от других, которые в штанах, башмаках, рубахах и юбках, он спереди и сзади облечен в картонные доспехи, на которых крупными буквами обозначено радушное приглашение посетить спортивный зал. Там же, конечно, адрес и телефон.
Пластиковый стакан в его левой руке, вялый огурец в правой и некоторая заметная неустойчивость всего его корпуса несколько контрастируют с его же картонным побуждением к здоровому образу жизни. Впрочем, если вспомнить о том, какие именно люди стоят на страже духовности, нравственности и потребительской сдержанности, то вроде бы и ничего особо необычайного в этом нет.
Вообще-то я собирался написать о том, что и наша политическая, и наша общественная жизнь характерны в том числе и яростным, самоубийственным стремлением выскочить из контекста истории и контекста современности, упорным стремлением «взять дрожжей на копейку» и горделиво сообщить неизвестно кому на своем собственном языке о том, что «мы говорим по-китайски», стремлением со стаканом в одной руке, огурцом в другой и мельдонием за пазухой рекламировать всему миру «здоровый образ жизни».
Впрочем, именно об этом я, кажется, и написал.
Источник:
inliberty. 06.09.2016,
