Известно, что в детстве время и пространство выглядят вовсе не так, как во взрослом возрасте. Пространство, чем оно теснее, чем в большей степени оно заставлено и заполнено вещами, людьми и животными, тем оно просторнее. Да и время, напиханное мелкими, но такими всякий раз необычайно значительными и важными событиями, тянется бесконечно долго. Бесконечно тянется год, день, урок. Бесконечно тянется время в ожидании того вожделенного момента, когда ты войдешь в вагон, который вот прямо сейчас – ой, поскорее бы – помчит тебя туда, к морю, к винограду и персикам. Но не сразу, нет. Сначала в Туле будет пряник. Потом... Потом еще что-то, не менее прекрасное.
И ты временно поселяешься в купе, которое ничуть не тесно тебе. Там есть все, что надо. Там временный дом.
Там ты ночуешь, пьешь чай из стаканов в подстаканниках, колупаешь крутые яйца и поглощаешь куриную ногу с промасленной бумажки.
Я не просто обожал ездить в поездах, твердо обещавших море и прочие радости жизни. Я мечтал в них жить. Не временно, нет. Вообще жить. И это не было такой уж безумной мечтой. Мой одноклассник рассказывал мне, хвастаясь, что, когда он был совсем маленький, он вместе с родителями, железнодорожными рабочими, жил в вагоне. И этот вагон время от времени перемещался в пространстве. И зачем они, дураки, переехали в какую-то скучную квартиру, думал я. Как могли они добровольно отказаться от такого счастья.
Жить в дороге, да! В вагоне, например. Чтобы вид из окна постоянно менялся, а не показывал целыми днями одно и то же: летом сиреневый куст и пыльные лопухи, зимой кошачьи и птичьи следы на свежем сугробе.
В кузове грузовика, кстати, тоже совсем неплохо. Я рисовал в своем воображении какой-то труднопредставимый специальный грузовик с большим крытым кузовом, где находилась бы моя квартира: спальня, кухня, уборная... Ты спишь, тебя покачивает на неровном шоссе, а утром ты выходишь на главную площадь чужого незнакомого города, или, допустим, на опушку леса, или, пуще того, на пустынный пляж.
Когда в 1959 году я побывал на Американской выставке в «Сокольниках», я увидел там воплощение своей заветной смутной мечты – домик на колесах, прицеплявшийся к легковому автомобилю. Вот вам и мечта. Вот вам и утопия. К восторгу открытия примешивалось легкое чувство разочарования: видимо, не один я мечтал об этом. Эксклюзивность мечты разбилась о быт.
А уж пароходы! Когда в середине 1950-х мы с мамой плыли на пароходе «Станюкович» по Волге в город Горький в гости к моему дяде Вове, маминому брату, я, конечно, как угорелый носился по палубам, то спускаясь на нижнюю, то поднимаясь на верхнюю и перебегая с левого борта к правому и обратно. В какой-то момент я увидел, что рядом с нами на очень близком расстоянии плывет большая баржа. На этой барже стоял маленький домик. С окнами, дверью, крышей, трубой. Из трубы поднимался уютный дымок. Рядом с домиком сушилось на веревке белье, а у самого порога спала с высунутым языком нелепая дворняга. Видите, как я все запомнил! Но это ладно. В какой-то момент из двери вышел мальчик, мой примерно ровесник. Он растолкал спящего бобика, и они вдвоем стали радостно носиться вокруг домика.
Вся моя необъятная радость от собственного путешествия на корабле была немедленно уничтожена мучительной, жгучей, постыдной завистью.
Эх! Я-то всего лишь двигаюсь из пункта А в пункт В, а люди-то вон КАК живут! Вон ГДЕ они живут! Эта зависть была столь мощной, что даже затмила собой давнюю саднящую рану по поводу моего одноклассника, жившего в вагоне. Подумаешь – вагон! Тут-то вон чего.
Я помахал мальчику. Он довольно небрежно ответил мне, как бы дав понять: «Много вас тут проплывает, всем не намахаешься».
Мы еще довольно долго плыли рядом – баржа и мой «Станюкович». И я все вглядывался в этот сказочный домик, мысленно рисуя его же, но изнутри. Вот на стене висит фотография покойной бабушки. На окошке тюлевая занавеска. На круглом столе постелена бархатная скатерка, на буфете лежит кружевная салфеточка, на салфеточке – вазочка, в вазочке – яблочки. Все как у нас дома. Ну а как еще бывает! Потом наш «Станюкович» прибавил ходу, и волшебное видение стало отставать от нас, постепенно теряясь в сыром речном тумане.
Постепенно потерялись в тумане и все эти детские мечты, зависти и ревности. Но время от времени они вдруг деликатно, хотя и чувствительно, прикасаются к сердечной мышце, и спасибо им за это.
Источник:
l'officiel voyage. 23 Августа 2016 года,
