Скажу сразу, чтобы к этому не возвращаться. Я очень рад за Светлану Алексиевич. Причем сразу по нескольким причинам.
Ну, во-первых, я считаю ее действительно очень хорошим современным автором — талантливым, ответственным, отважным, последовательным и точным в том пути, который она выбрала для себя.
Во-вторых, мне нравится, что в этот раз в зону общественного внимания попал жанр, не считающийся — в отличие, скажет, от романного жанра — магистральным. Этот жанр, который лично мне представляется на сегодняшний день, может быть, самым адекватным времени, принято называть нон-фикшн.
И, наконец, мне необычайно приятно, что новый лауреат думает, говорит и пишет на одном со мной языке.
Кстати о языке.
Сразу же после известия о присуждении премии в сетевом мире начался многословный, тягучий и в целом идиотичный спор о том, какой именно писательницей является Светлана Алексиевич. В смысле — русской (поскольку пишет по-русски), белорусской (поскольку выросла в Белоруссии) или вовсе даже украинской (поскольку родилась в Украине).
Мне вот тоже вчера позвонили из какого-то радио и спросили о том же самом. «Как вы думаете, — спросили меня, — какую страну, какой народ представляет Алексиевич? Она какой, по-вашему, писатель?» «Она хороший писатель, — ответил я. — А литературные премии присуждают не странам и народам, а конкретным людям за их конкретные достоинства и достижения. А государствам и народам часто бывает свойственно присваивать себе достижения тех своих граждан, которые в своих собственных странах иногда подвергаются гонениям или, в лучшем случае, пренебрежению». «Спасибо, я вас поняла», — ответила радио-барышня, хотя, как мне показалось, не слишком уверенно.
Нобелевская премия по литературе давно перестала восприниматься общественным сознанием как просто одна из огромного числа литературных премий, пусть даже и самая из всех «козырная».
