Нобелевская премия по литературе, присужденная белорусской писательнице Светлане Алексиевич, стала первой нобелевкой в русскоязычном культурном пространстве с 1987 года. Как и все предыдущие решения Нобелевского комитета, нынешнее в первую очередь спровоцировало дискуссию о тех политических мотивах, которые лежат в его основании. Впрочем, в данном случае с политикой все относительно прозрачно: во-первых, присуждение премии Алексиевич — носительнице либеральных, антисоветских и антиреваншистских взглядов — однозначно сигнализирует о том, что мировое сообщество не в восторге от имперских амбиций, расцветших в последние полтора года на территории бывшего СССР. Во-вторых, награда автору, пишущему по-русски, но живущему за пределами России, подтверждает подзатершийся в последнее время статус русского языка как языка глобального, международного. Наконец,в-третьих, признание заслуг писательницы из Белоруссии, крайне негативно относящейся к режиму Александра Лукашенко и безостановочно его критикующей, парадоксальным образом служит формой негласного поощрения этого самого режима. Можно считать, что Лукашенко получил некий символический орден и за относительную терпимость к инакомыслящим, и за готовность несколько дистанцироваться от нынешнего политического курса России.
Однако помимо политической составляющей — неизбежной и в случае с литературной нобелевкой никем не отрицаемой — в этой награде всегда присутствует очень большой и значимый собственно литературный элемент.
Несмотря на то, что премию никогда не присуждают по чисто художественным соображениям, плохих или просто неважных писателей в списке лауреатов последних двадцати лет, в общем, нет. И вот в этом пункте вопросов к кандидатуре Алексиевич возникает куда больше — по крайней мере, в русскоязычном сообществе.
Первый и главный из них сводится к тому, может ли публицистика (а все книги Светланы Алексиевич относятся именно к этому жанру) служить образцом высокой словесности — и, соответственно, нужно ли ее поддерживать, премировать и продвигать.
Тут, пожалуй, уместно будет обратиться к конкретной формулировке, призванной объяснить решение жюри. Против обыкновения на сей раз она крайне однозначна и понятна без герменевтических изысканий: Алексиевич была премирована за свое «многоголосое творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». В переводе с нобелевского на русский это означает, что награду Алексиевич получила как автор, впервые в рамках отечественной литературной традиции занявшийся планомерным сохранением и фиксацией устной истории советского народа — с упором на ее болевые точки.
Иными словами, вместо того, чтобы обсуждать, чего Алексиевич не сделала (не создала великих романов, не перевернула представления о современной словесности, не сформировала собственный неповторимый стиль — каждый может продолжить список так, как считает нужным), куда продуктивнее будет сосредоточиться на том, что она сделала — тем более, что решение Нобелевского комитета окончательное и обжалованию не подлежит.
А сделала она немало: скрупулезно, из мельчайших осколков, разрозненных сюжетов и личных свидетельств собрала и оформила цельную и комплексную позицию по вопросам, до сих пор остающимся узловыми — и как следствие наиболее острыми.
Для книги «Цинковые мальчики» Светлана Алексиевич поговорила с сотнями жен, матерей и подруг солдат и офицеров, не вернувшихся с афганской войны. Во «Времени секонд хэнд» с муравьиной кропотливостью собрала и художественно переработала огромное количество воспоминаний людей, переживших девяностые. В самой своей известной книге — «У войны не женское лицо» — записала и спасла тем самым от забвения персональные истории женщин, переживших Великую Отечественную. Иными словами, русской культуре есть за что благодарить Алексиевич.
Однако даже если отвлечься от художественных достоинств и недостатков ее прозы, Нобелевская премия, присужденная русскоязычному автору, — это прекрасная новость для всех людей, читающих и пишущих по-русски. Литературная нобелевка — это командная игра, и вместе с Алексиевич в выигрыше в данном случае окажется вся русская литература в целом.
В последнее время отечественная словесность стремительно маргинализировалась и на внутреннем культурном рынке, и — в особенности — на рынке внешнем. Подобная маргинализация плоха в первую очередь тем, что обладает свойством усиливаться с течением времени: чем меньше читают авторов, пишущих по-русски, тем меньше по-русски пишут, а значит — и здесь мы заходим на новый виток спирали — тем меньше по-русски читают и пишут. Сейчас благодаря присужденной Светлане Алексиевич награде современная русская словесность на некоторое время вновь окажется в фокусе мирового внимания, и, возможно, это спровоцирует новый скачок в ее развитии.
И еще одно: теперь в русскоязычном медийном пространстве присутствует очень важная, авторитетная и буквально осененная всемирной благодатью фигура, занимающая ко всему прочему весьма выдержанную и разумную позицию по большинству злободневных вопросов. Иметь такого арбитра во внутренних культурных, политических и социальных спорах не просто приятно, но еще и очень полезно. Словом, нет повода не радоваться — даже тем, кто не является поклонником литературных талантов Светланы Алексиевич. С какой стороны ни посмотри, мы все победили.
Источник:
Медуза, 8.10.2015,
