20.01.2014 | Архив Гриши Брускина

Живописный гнозис-7

(О шпалере Гриши Брускина "Алефбет") 2. Алефбет. Фигуры воображения. Часть 4

Продолжение

В "Алефбете" многократно возникают фигуры, связанные не только с нумерологией но и с буквами, как того и следует ожидать в рамках фигуративной азбуки. Тут изображен «человек, приподнятый буквой "цади"» или «человек с буквой "алеф"» или человек, которого возносит его тфиллин, по поводу которого художник дает следующее объяснение: «…головной тфиллин (тфилла шеш рош) имеет снаружи на боковых сторонах изображение буквы "шин". Конец ремня ручного тфиллина (тфилла шел яд) обматывается вокруг кисти руки и среднего пальца таким образом, чтобы также составить букву "шин". Узел ремешка головного тфиллина завязывается в виде буквы "далет". Узел ручного тфиллина завязывается в виде буквы "йод". Эти три буквы образуют одно из имен Б-га – Шадай. Имя (ха-Шем) приподнимает человека» (58) . Это вписывание буквы в фигуру (само по себе напоминающее процесс ткачества, вписывающего буквы в шпалеру, или процесс перехода от полноты существования к ничто) – существенный принцип работы воображения в "Алефбете". Вписывание букв в тело, как источник жизни, -- известный мотив легенды о Големе, представленный в "Алефбете". Вписанность цифр в тело демонстрируется, например, фигурой «Человека, держащего лицо-схему Адама Кадмона».

58. Гриша Брускин. Шпалера Алефбет, с. 10. Истоком практики тфиллин были четыре пассажа в Торе, говорящих о вписывании божественного текста в тело верующего, например: «И да будет это знаком на руке твоей и памятником перед глазами твоими, дабы закон Господень был в устах твоих, ибо рукою крепкою вывел тебя Господь из Египта» (Исход, 13, 9) Эти фрагменты и закрепляются тфиллин во время молитв на теле верующего.
59.Имеется в виду философ Стефан Мозес, посвятивший исследование “Звезде искупления» Розенцвейга. 
60.  Paul Ricoeur. La «figure» dans L'Etoile de la Rédemption de Franz Rosenzweig. – In : P. Ricoeur. Lectures 3. Paris, Seuil, 2006, p. 68.
61.Louis Marin. Remarques critiques sur l'énonciation : La question du présent dans le discours. – MLN, v. 91, n 5, October 1976, pp. 946-947.
62. Walter Benjamin. Selected Writings, v. 2.  Cambridge, Mass., The Belknap Press, 1999, p. 712. 63. Gerschom Scholem. Walter Benjamin and his Angel. – In: On Walter Benjamin. Ed. by Gary Smith. Cambridge, Mass., The MIT Press, 1988, p. 65. 
64. Samuel Weber. Benjamin’s —abilities. Cambridge, Mass., Harvard University Press, 2008, p. 222.  
65. Gerschom Scholem. On the Mystical Shape of the Godehead. New York, Schocken, 1991, p. 254. 
66. Yitzchak  Block. Chabad Psychology  and  the Benoni of  Tanya. – In: To touch the divine (A Jewish Mysticism Primer). Brooklyn, Merkos l'inyonei chinuch, 1989, p. 44.
67. Lessons in Tanya. Brooklyn, Kenot, 1982, p. 102

В рамках статьи нет возможности даже кратко коснуться всех 160 фигур "Алефбета". Выскажу, однако, предположение, что воображение Брускина в каком-то смысле воспроизводит сам процесс творения из божественного логоса (буквы, слова, числа), как он мыслился раввинами, каббалистами, еврейскими гностиками. Поль Рикёр однажды заметил, что для еврейской мистики характерна фигуративность самых абстрактных спекуляций. Рикёр ссылался при этом на «Звезду искупления» Франца Розенцвейга, в которой фигура (Gestalt) звезды Давида во многом предопределяет сам ход движения мысли. Такого рода фигура, осуществляющая генезис, замечает Рикёр, не может пониматься как Bild (изображение, картинка), тем более в контексте иудаистского иконоборчества. Не может она свестись и к христианскому typos (прообразу). Лучше всего эта фигура, как указывает философ, являет себя в библейском выражении «лик Божий»: «Под знаком этого выражения и той спекуляции, которая с ним связана, Звезда объединяет два смысла – фигуры и лика – в фигуре Звезды. Читатели с удивлением узнают – но Мозес (59) говорит, будто это часто происходит в каббале – что фигура Звезды – сама некое подобие лица с ушами, носом, правым и левым глазом и ртом» (60) . Лик Божий является не в виде картинки, но именно в виде фигуры, которая не миметична, но связана с чудом откровения, как чудом явления языка. В фигуре откровение в языке как бы становится зримым.

То, что за изображением стоит имя, имеет существенное значение. Луи Марен, анализируя философские основания теории дискурса Эмиля Бенвениста, заметил, что само высказывание является жестом указания на присутствие говорящего и единовременность его присутствия с собеседником.  Называние, произнесение имени – это тоже жест указания, фиксирующий момент настоящего (как момент высказывания) (61) . Мне думается, что фиксация уникальности момента в назывании имеет отношение и к бесконечному количеству еврейских ангелов. Вальтер Беньямин писал: «В Каббале говорится, что в каждый момент Бог создает целый сонм новых ангелов, единственная цель которых до того, как они вновь исчезнут в пустоте, -- это на мгновение явиться перед его престолом и воспеть ему хвалу» (62) . По свидетельству Гершома Шолема, Беньямин связал эту историю об исчезающих ангелах с поверьем, согласно которому ангелы персонифицируют скрытое "я" человека, имя которого неизвестно ему самому. Шолем разъясняет: «Ангельская форма, отчасти принимающая форму его тайного имени, небесное "я" человеческого существа (как и всего сотворенного) воткано в занавес, висящий перед престолом Господа» (63). Форма ангела и его имя остаются неопределенными и их включенность в завесу перед небесным престолом имеет мистический характер. Поскольку шпалера Брускина является дальним родственником священной завесы, то вотканность в нее форм и имен тоже сохраняет неопределенность.

Эта неопределенность существенна. Беньямин писал о том, что ангел предстает перед Богом без имени, он должен быть назван. Но мгновенность исчезновения возникающей формы делает его идентичность крайне неустойчивой. Сама форма мгновенного ангела, исчезающего согласно каббалистическому определению, процитированному Шолемом, «как искра на угле», бросает вызов устойчивости связи формы и имени. По выражению Сэмюэля Вебера, эта нестабильность, хотя и не влечет запрета на изображение, ведет к «вывиху логики репрезентации» (64).

И действительно, шпалера понятным образом не знает запрета на изображение, но поражает количество персонажей на ней, не имеющих лица. Это может быть «Человек со светом вместо головы» (мотив, объясняемый Брускиным ссылкой на текст Абулафии), или «Человек, чье лицо закрыто тьмой». Это может быть человек, чья голова заменена устремленным вниз черным треугольником, символизирующим ту часть души, которая удаляет его от Бога, или человек, чье лицо рассечено сверху вниз молнией,  или «Человек с головой-молнией». Но на шпалере есть целый ряд персонажей, чье лицо просто заслонено, например, руками или неким предметом, или стрелами, или просто отвернуто от нас.

Имя как будто генерирует образы, но само имя неустойчиво, и его связь с изображенным так же эфемерна, как связь имени с мгновенно исчезающим ангелом.  Одна из существенных черт, отличающих "Алефбет" от "Лексиконов" заключается в том, как персонажи взаимодействуют с определяющими их «атрибутами». В "Лексиконах" они держат атрибуты так, как христианские святые, зажав их в руках. Иное дело в "Алефбете", где «атрибуты» часто парят над персонажем, зависают рядом и т.д. Отношения между «атрибутом» и персонажем напоминают отношения между человеком и его астральным образом, который в книге «Зоар» получил название целем. Целем – это индивидуальный образ, астральное тело, нисходящее на человека, и призванное обеспечить его индивидуальность. Шолем, посвятивший этому понятию специальное исследование, приводит примеры экстаза, когда каббалисты вдруг обнаруживали форму своего тела, стоящей в стороне от них, в то время как их собственное "я" исчезало. Исследователь писал: «...существуют основания считать это "я" ангельским "я", соединенным с глубинной природой человека, своего рода  личным ангелом, принадлежащим человеку и становящимся видимым ему. С другой стороны, элемент самостушевывания, самозабывания во время этого опыта говорит о том, что эти каббалисты видели внутри этого «образа-себя» нечто, восходящее из глубин собственной природы человека и скрытое в его личности» (65).

Стирание лиц в "Алефбете", на мой взгляд, относится к логике обнаружения скрытых имен, скрытого целема, парящего над телом, но не видимого персонажу. Это форма не столько даже фигурации, сколько дефигурации, именно веберовский «вывих логики репрезентации».  К области целема относятся такие фигуры, как «Человек и его тень», где над мужчиной, изображенным анфас, парит черный профиль тени, или «Человек, над которым перевернутый черный профиль».  Таких фигур достаточно много, хотя и иначе аранжированных.

Тема целема или дефигурации усложняет отношение образа со словом. Образ оказывается в неявной зависимости от тайного слова, от астрального тела, несущего в себя фундаментальную неопределенность. Эта неопределенность лежит в основе и теологии трактата «Тания», который Брускин превратил в словесную канву всей шпалеры. Трактат посвящен бенони (то есть существу промежуточному между безгрешным цадиком и греховным раша).  Согласно «Тания», душа еврея состоит из двух в равной степени могущественных душ – божественной и животной. Эти души ведут между собой непрекращающуюся войну. Они манифестируют себя в словах, мыслях и действиях, которые «Тания» называет «одеяниями души» -- levushei hanefesh. Мысли, речи и дела -- это три силы, которые ближе к душе, чем их внешние проявления, но все же не совпадают с душами, скрытыми от сознания человека. Современный исследователь замечает: «...так же как два человека могут носить один и тот же костюм (в разное время), так и эти две души могу одеваться в разное время в эти три силы, и это та цена, которую приходится платить за борьбу двух душ (66)». Самое удивительное в этой двойственности бенони  -- сопряжение внутри течения одних и тех же мыслей двух трудно различимых потоков -- божественного и животного: «Одеяния животной души включают в себя деяния, совершенные под солнцем. Точно так же все слова и мысли, не направленные к Б-гу и к Его Воле и к служению Ему – одеяния животной души. Отсюда значение слов sitra achra – буквально «иная сторона», то есть не сторона святости» (67). Sitra achra – это область зла, материальный мир, в котором укоренена животная душа. Теология «Тания» построена на фундаментальной двойственности, которая не позволяет бенони обрести внятную психологическую идентичность. В каждой манифестации, в каждом «одеянии души» разворачивается драма не завершаемой индивидуации, драма фигурации, которая вся построена на «вывихе логики репрезентации». "Алефбет" с его областью парящих целем, астральных форм – это именно та область, где индивидуация и фигурация являют себя в нитях завесы престола.

Продолжение

Источник: НЛО №122, 2013 ,