20.11.2013 | Литература
Япония без враньяИли Япония глазами инсайдера
"Япония без вранья" - это взгляд на страну глазами инсайдера, для которого Япония стала второй родиной, и который во многом сформировался в этой культуре, что, однако, не мешает ему видеть ее слабости и недостатки.
В подзаголовке книги "Япония без вранья" указано, что это "исповедь в 41 сюжете", и от других изданий её отличает то, что она лаконичная, поэтичная и очень-очень личная.
"Я всегда хотел выучиться еще одной культуре и, если получится, написать книгу, которая бы дала людям вот такое практическое знание, знание нутром, что такое быть Другим", - сказал Юра Окамото в интервью "Голосу России".
Юра Окамото родился в Москве в 1974 году, но вот уже почти 20 лет живет в Японии. Он получил образование в Осакском университете по специальности культурная антропология, но волею судеб работал продавцом, учителем, помощником конюха, проводником в горах, переводчиком, корреспондентом русской службы ВВС. Он перевел на русский язык книгу японского писателя Накагами Кэндзи "Берег мёртвых деревьев", и "Неудавшееся двойное самоубийство у водопадов Акамэ" Куруматани Тёкицу. В последние годы активно сотрудничает с рядом российских журналов и сетевых порталов.
- Что вас сподвигнуло на написание книги "Япония без вранья"?
- В далеком детстве в СССР я без конца читал приключенческую литературу, европейскую литературу времен колониализма, исторические романы, фантастику. И вычитывал оттуда вовсе не сюжетные линии – на них мне было, по большому счету, наплевать, - и не психологию героев, а, как я теперь понимаю, такие целостные системы жизни, не похожие на мою, пускай даже выдуманные. Они дают тебе набор знаний, который ты можешь надеть на свою индивидуальность, примерить на свой характер, и знать, кем бы ты стал в этом другом мире.
Потом я понял, что как раз эту систему называют словом "культура". Я был рад, когда мне выпала возможность поехать в Японию. Наверное, я всегда хотел выучиться еще одной культуре и, если получится, написать книгу, которая бы дала людям вот такое практическое знание, знание нутром, что такое быть Другим. Очень хочется думать, что это хотя бы отчасти получилось.
- Означает ли заголовок книги то, что другие книги о Японии, мягко говоря, не совсем правдивы?
- Я не хочу обсуждать книги, которые люди пишут, проведя в стране пару лет: там вообще говорить не о чем. Но даже в трудах специалистов по культурной антропологии лично мне той Японии, какой я ее знаю, не видно. И дело совсем не в том, что авторы врут – вовсе нет! А в том, что сама наука стала слишком специализированной. Если в начале XX века антрополог пытался передать культуру целиком, описать, например, деревенскую жизнь так, чтобы его книга пахла травой, навозом, или ядом, который намазывают на наконечники стрел, то сейчас антрополог выбирает себе одну тему и пытается как можно точнее описать ее, отразить какую-то одну сторону жизни тех, кого он изучает.
Например, человек пишет о колдовстве в Карелии, или о сексе в Японии, или о плетении ковров в Мали. И прочитав эту книгу, ты узнаешь, если и не всё, то очень многое про эту одну тему. Но вот что за люди живут в этой стране, о чем они думают - не поймешь. Тебе будет казаться, что в Карелии все с утра до вечера только колдуют, в Мали только плетут ковры, и так далее. Такие книги – настоящее предательство с точки зрения главной установки культурной антропологии – что эта наука должна изучать человека в его целостности, а не как, скажем, социология, или экономика, или психология. И в этом смысле любая книга, которая не дает почувствовать нутром, что за людей она описывает, для меня – сплошное вранье.
- Форма коротких зарисовок - это ваш личный выбор?
- И да, и нет. Когда я начал писать свои тексты, я писал их в стол, и они писались как бы антитезой моих антропологических терзаний. В науке – теперешней науке – приходится следовать канонам - то есть сначала сделать описание места, потом постановку проблемы, и так далее. И мне всегда казалось это невозможно скучным. Поэтому, наверное, я и не состоялся, как антрополог. И когда я писал для себя, я писал максимум три страницы на каждую тему. Я старался, чтобы было не "правильно", а интересно, старался писать правду – такую, какой я ее увидел, да еще так, чтобы ее почувствовал читатель. Когда я начал говорить о Японии на BBC у Севы Новгородцева, а потом писать о стране в уже российских журналах, формат стал еще короче. И меня он тоже вполне устроил.
- Ваши сюжеты, а их в книге сорок один, построены на личных воспоминаниях или это частично вымысел?
- Вымысла нет. В каких-то случаях я совмещал несколько эпизодов, несколько услышанных историй, несколько персонажей, но полета фантазии в книге нет.
- В каждом рассказе ощущается очень доброе отношение автора к персонажу. Это так?
- Есть люди, которые пишут как бы из ненависти, но у меня нет ощущения, что такие тексты срабатывают как отражение культурной системы – они, скорее, приглашение в душу самого автора, а не его персонажей. Таким писателем был Марк Твен, и, хотя его книги написаны блистательно, Америку в его книгах я так и не увидел. Мне ближе аксиома великого японского борца айкидо по имени Сиода Годзо. В айкидо вся идея состоит в том, чтобы бороться, используя силу нападающего на тебя, и поэтому самое главное – его понять, почувствовать. Сиода сказал об этом совершенно гениально: "Единственный способ победить того, кто пришел, чтобы убить тебя, – полюбить его всей душой".
- Изменила ли Япония (вернее, долгое проживание в стране) ваше мировоззрение, вас самого?
- Наверное. Но мне уже трудно понять, что изменилось под влиянием Японии, а что просто из-за прожитых лет. Наверное, самое "японское" во мне – это ощущение того, что во мне, по большому счету, нет никакой индивидуальности, что я просто-напросто сложен из людей, с которыми встречался в своей жизни. В России, да и в Европе принято считать, что человек делает себя сам, что ты всегда – продукт своего выбора. Мне же кажется, что, во многом, мой выбор всегда продиктован моим опытом, встречами, разговорами с другими людьми. Вот это ощущение собственной пассивности, эдакой вторичности собственного "я" – оно, наверное, и есть самое "японское" во мне.
- Что вам в наибольшей степени импонирует в японской жизни? И, наоборот, с чем вы до сих пор не можете смириться?
- Я на днях ездил в деревню, и после нескольких проведенных часов и трех знакомств вдруг понял, что ни на секунду не почувствовал себя иностранцем. Мне нравятся люди, которые не причисляют себя к среднему классу, нравятся те, кто выбирает себе жизнь вне японской системы "всеобщего процветания", нравится японская деревня, где, как и в русской деревне, тебя воспринимают или как своего, или как чужака, и при этом совершенно не важен цвет твоей кожи. Мне не нравится тоталитаризм японских компаний, не нравится идеология, которая гласит, что, чтобы преуспеть, ты должен предать все то, во что ты веришь, и стать частью "чего-то большего".
- Какая из перепробованных вами профессий в Японии принесла вам наибольшее удовлетворение?
- Наверное, интереснее всего было работать проводником в горах – встречаешься с уймой людей, причем в горах все с тобой разговаривают открыто, поэтому можно заглянуть в душу самым разным типажам. Или моя теперешняя работа переводчиком – ощущение такое, словно ты ремесленник в какой-нибудь маленькой мастерской, словно к тебе приходят самые разные люди с самыми разными проблемами, и ты их решаешь. По одной, аккуратно. Приятно и то, что каждый день приходит новый текст, новая проблема.
- В основной массе россияне мало знают о Японии, а японцы о жизни в России. Слишком сильны стереотипы и предубеждения. Возможно ли нам понять друг друга? Или у нас с японцами слишком велика разница в ментальном, социальном и культурном опыте? Могут ли, на ваш взгляд, такие книги, как ваша, изменить ситуацию?
- Мне, честно говоря, совсем не кажется, что Япония и Россия так уж далеки друг от друга. И хотелось бы узнать у тех, кто прочитал мою книгу: показалась ли им Япония, как я ее описываю, экзотической страной, или, наоборот, той же Россией – просто с некоторым сдвигом в определенных сферах. Хотелось бы, чтобы второе.
Вообще, любое описание другой культуры всегда в той или иной степени акцентирует экзотику, отличия. На самом деле, очень многое везде практически одинаково, хотя и не менее интересно, поскольку работает в несколько иной системе координат. Поэтому я и пытался в каждом рассказе и в книге в целом описать не то, насколько "они" далеки от "нас", а передать целостное ощущение того, что значит быть японцем – служащим, деревенским, полицейским, ребенком, преступником или художником – на данный момент истории Японии. И мне было бы очень приятно, если бы читатели почувствовали, что моя книга хоть отчасти дает им практическое знание того, где они бы нашли себя, что бы делали, как бы вели себя, как бы чувствовали себя в этой стране, которая, как мне кажется, намного ближе людям, выросшим в России, чем, скажем, какая-нибудь Швейцария.
Из книги "Япония без вранья" читатели узнают, что такое "дзёсики" и почему именно это понятие склеивает японцев в единую нацию, порой оказываясь сильнее любви к деньгам, к статусу и даже семье. Почему японцы так скупы на эмоции и какова мотивация их порой непонятного для иностранцев поведения в тех или иных ситуациях, как это было после "Фукусимы". Какими качествами должен обладать иностранец, чтобы его приняло японское общество. Впрочем, по словам автора, книга предназначена для тех, кому интересный вопрос ближе, чем "правильный" ответ.
Олеша в «Трех толстяках» описывает торт, в который «со всего размаху» случайно садится продавец воздушных шаров. Само собой разумеется, что это не просто торт, а огромный торт, гигантский торт, торт тортов. «Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства».
В этом уникальном выпуске подкаста "Автономный хипстер" мы поговорим не о содержании, а о форме. В качестве примера оригинального книжного обзора я выбрал литературное шоу "Кот Бродского" из города Владивостока. Многие называют это шоу стенд-апом за его схожесть со столь популярными ныне юмористическими вечерами. Там четыре человека читают выбранные книги и спустя месяц раздумий и репетиций выносят им вердикт перед аудиторией.