22.10.2013 | Просто так
И ныне тамCтрана как была, так и остается страной вечного отопительного сезона, к которому она столь же вечно не готова.
Время от времени по разным случаям вспоминаются газетные заголовки советского времени. Посреди целых сугробов из бодрых, взвинченно радостных, трескучих, как сырые щепки в дымящей печке, заголовков, неопровержимо свидетельствующих об "от победы к победе", там и сям застенчиво мелькают и другие - безрассудные в своей гражданской дерзости, театральным шепотом напоминающие нам о том, что есть еще, товарищи, и отдельные все же недостатки на кой-на каких местах, что не все еще смежники подвезли вовремя трубы и радиаторы, что кое-кто еще прогуливает смену, что имеют еще место формализм и равнодушие (ох, это равнодушие - бойтесь равнодушных!), что есть еще где-то и узкие места и вообще, товарищи, что греха таить.
С неуклонной периодичностью возникал мотив пресловутого "отопительного сезона" и какой-то фатальной неготовности к нему "иных коммунальных служб". Газетные заметки такого рода начинались с какой-нибудь метеорологической "зарисовки", приправленной неловко скрываемым лиризмом, свидетельствующим о том, что автор когда-то, еще давно, еще задолго до того как основательно спиться и оскотиниться, еще в нежные и романтические студенческие годы сочинял стихи, публиковал их в факультетской стенгазете и мечтал о тонкой книжке в бумажной обложке с давно выстраданным названием "Дорога к дому".
Когда этот автор время от времени нарезался где-нибудь в пивбаре с друзьями-коллегами, он непременно в какой-то момент патетически восклицал: "Бросить бы все это к чертовой матери! Уехать в деревню. Засесть за повесть. Давно ведь вынашиваю. Ведь столько видел всего. Ведь сколько людей, впечатлений. Образов-то сколько!". Какая деревня? Какая повесть? Какие образы? Никто, разумеется, никуда не уезжал и ни за что не засаживался – история отечественной словесности могла облегченно вздохнуть и временно расслабиться.
А вот заканчивались эти смелые заметки удручающе одинаково. Что-то вроде того, что "Иван кивает на Петра, Петр – на Ивана. А воз, как говорится..." Безукоризненное чувство стиля не позволяло автору завершить и без того всем известную фразу про "воз" каноническим образом, поэтому текст заканчивался изысканнейшим многоточием: должен же и читатель, черт побери, не полениться и покопаться в своей мусорной памяти о школьных своих годах - с дружбою, с книжкою, с песнею, с баснею.
Сочинение заголовка автору, судя по всему, не доверялось. Это и правильно. А то знаем мы этих лириков – важное государственное дело так вам озаглавят, что потом хоть партбилет ложь на стол. Нет, заметка про отопительный сезон должна называться "Зима строго спросит с бесхозяйственных" и никак иначе. А вот заметка про отчетную выставку художественной студии Дворца культуры им., допустим, Щорса будет как миленькая называться "Красоте быть" или на худой конец "Талантами прирастает родное Прихоперье". Поняли? И нечего мне умничать тут, вы тут не в Париже, слава богу, где правит чистоган и все подчинено логике денежного мешка.
С той блаженной в своей эпической статуарности эпохи прошло уже довольно много времени. И заголовки газет изменились до неузнаваемости. Но страна как была, так и остается страной вечного отопительного сезона, к которому она столь же вечно не готова.
Старые заголовки осели в складках памяти, но остается "отопительный сезон" как расширительно-универсальная метафора нашей вечной реальности, как праздник, который всегда с тобой, как тот самый воз, который "как говорится..."
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.