Идет ли речь о массовых либо индивидуальных протестных акциях, или об истории с Pussy Riot, или о правозащитных инициативах, или о наблюдателях и волонтерах, неизбежно возникает - не может не возникнуть - один и тот же мучительный, неотвязный и заунывный, как ямщицкая песня, мотив: "кто за этим стоит?", "кто заплатил-проплатил?", "кто организовал?", "кто чей агент?" "чьи печеньки?".
Прежде всего, конечно, "за этим стоит" грубый и прямолинейный пропагандистский трюк, безошибочно адресованный многочисленной, увы, части отечественного населения, в течение многих десятилетий взращенной на забубенной шпиономании и неустанном поиске врагов - внешних и внутренних. Власть во все времена с разной степенью виртуозности взращивала, поощряла и лелеяла во вверенном ему населении блаженный инфантилизм, благодаря чему не желающая взрослеть публика твердо усвоила, что нельзя открывать дверь незнакомым или брать конфетку из рук чужого дяди.
Но не только это. Дело в том, что и сама власть охотно верит своему же вранью. То есть она, власть, в каких-то случаях вовсе даже и не врет, то есть врет, конечно, но, так сказать, абсолютно искренне. Есть особый тип сознания, в который не укладывается представление о том, что кто-то что-то может делать не по приказу. И носители этого типа сознания, как правило, в нашей стране у власти и оказываются.
Начинается все с детства, со школы. "Кто тебя подучил спрятать за шкаф классный журнал? Ну-ка отвечай!" - "Да никто, я сам". - "Ну конечно - сам. Так я тебе и поверила". В результате и самому озорнику начинает казаться, что за ним "кто-то стоит".
Однажды Сталину доложили, что на авторском вечере Анны Ахматовой зал был переполнен, а в конце вечера публика дружно встала и устроила поэтессе овацию. "Кто организовал вставание?" - хмуро поинтересовался великий вождь, вынув изо рта трубку.
А неким июльским днем восьмидесятого года, в разгар московской ущербной Олимпиады, когда город казался пустым, я пришел к Театру на Таганке, где происходило прощание с Высоцким. Эти кадры видели все, и по многу раз. Огромная толпа народу молча стояла перед театром. В какой-то момент возник дядька в костюме, который, ни к кому конкретно не обращаясь, довольно раздраженно сказал: "Хоронят прямо так, как будто он народный артист. А он даже не заслуженный. Безобразие! Интересно, кто все это устроил?" Кто-то из публики попытался ему терпеливо втолковать, что никто ничего не устраивал, что люди пришли сами. "Ну, коне-ечно! - с тонкой улыбкой посвященного в великие тайны бытия протянул неизвестный в костюме. - Вот прямо-таки сами. Скажете тоже. Ха! Сами..." И он величаво удалился, даже спиной обозначая непоколебимую убежденность в том, что ничего не происходит и не может происходить без чьей-то руководящей и направляющей роли.
Поразительная - даже по тем временам - логика чистопородного совка, убежденного в том, что кто тут народный, а кто нет, решает, конечно же, не собственно народ, а специально обученные и назначенные на это люди.
Они и теперь свято уверены, что за каждым, кто решается высунуться без разрешения или поручения сверху, кто-то непременно "стоит". А когда этот "кто-то" теряется в тумане их мутного воображения, то этого "кого-то" надо придумать. И придумать его, как правило, поручается какому-нибудь условному или реальному Мамонтову. Вот он в пароксизме холопского восторга и старается как умеет. Умеет обычно плохо, потому что даже с советских времен сильно снизилась планка этого специфического мастерства. Потому что в новой информационной ситуации всем понятно, что одна часть общества все равно не поверит ни одному их слову, а другая - наглухо привинченная к телевизору - поверит любому. Чего уж так уж стараться. Да и для кого? Главное чтобы начальство похвалило. А начальство, похоже, и само охотно верит в этот малярийный бред: "Молодец, парень, хорошо поработал. Вывел их, говнюков, на чистую воду. Интересно, как они будут теперь выкручиваться".
Психологически это понятно и даже в известном смысле оправданно. Они просто не умеют вообразить себе ситуации, при которой кто-то говорит или делает то, чего они сами ни при каких обстоятельствах не сделали бы. Они привыкли вставать и ложиться по команде, а когда кто-то из них сам докарабкивается до каких бы то ни было начальственных бугорков, он, разумеется, полагает, что без его команды ничего произойти не может. А если что-то происходит не по его команде, то, значит, по чужой. Есть вопросы? Нет вопросов. Принято единогласно.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»