Авторы
Одна моя знакомая делит женщин на блядей и расчетливых сук. Без упрека и осуждающих коннотаций, чисто структуралистски. Но с бабской (инсайдерской) беспощадностью. Первые дают по любви, вторые — понятное дело — по расчету.
Я это не к сексуальным особенностям постсоветского общества. А к особенностям нашей Русской православной церкви. Потому что и у нее отчетливо просматривается любовная, блядская, часть (вполне в данном случае комплиментарная). И часть кропотливо расчетливая, себялюбивая, продажная. Относительно любовной все просто: любовь течет по каналу, называемому верой, от человека до, так сказать, Бога и от Бога к, так сказать, человеку.
Туда-сюда-обратно — тебе и мне приятно. Расчетливая часть использует этот канал, своеобразное оптоволокно любви, для взимания с нее процентов, для увеличения своей (церковной) власти и прибыли, а также провайдерской власти и корысти государства.
Несколько лет назад, сразу после кончины главы Русской зарубежной церкви митрополита Лавра, я оказался в его обители в Джорданвилле, в штате Нью-Йорк. То есть посетил домик, в котором самый высокопоставленный православный первоиерарх Запада прожил весь остаток жизни, и был удивлен скромностью, если не сказать скудностью обстановки.
Одноэтажная хибарка в две комнаты с малюсенькой кухней, по сравнению с которой кухня в хрущобах покажется роскошной новорусской залой. Вещи после смерти митрополита разобрать полностью не успели, и я остолбенело рассматривал самую что ни есть затрапезную и убогую утварь. Я — человек естественно и давно неверующий, но перед подвижничеством и аскетизмом с уважением склоняю голову. Вот пример чистой любви без всякой примеси эгоистического расчета. Вот кто ни копейки не наварил на продаже духовного оптоволокна за всю свою немалую человеческую жизнь.
То ли дело наша Русская православная, трижды краснознаменная, то есть сервильная и конформистская, с одной стороны, и оголтело буржуазная, с другой. Достаточно посмотреть на ее главу — «табачного» патриарха, сколотившего на услужливости и расчетливости немалое состояние, живущего во дворцах, разъезжающего в лимузинах с охраной, демонстративно выставляющего на показ драгоценные побрякушки типа часов Брегет за десятки тысяч долларов. Но разве дело в корыстности и симонии? Это просто сухой остаток в виде разнузданно роскошного образа жизни и лицемерия, которому нет предела. Патриарха можно цитировать как Остапа Бендера. Вот он прилюдно грозится сказать всю, не таясь, правду, не обращая внимания ни на политическую конъюнктуру, ни на пропагандистские акценты... И говорит — не стесняясь славословить Путина в лицо, как Божье чудо, явление которого выправило кривизну пути России в лихих 90-х.
Но главное даже не это. В конце концов, личные слабости, жадность, корыстолюбие и расчетливость — вполне человеческие недостатки, да и помимо церковной скурвившейся аристократии есть десятки, если не сотни вполне праведных батюшек, которые при любой погоде остаются нравственно выдержанными людьми.
Но церковь методически развращает народ: она прививает ему комплекс превосходства, помноженный на изначальный комплекс неполноценности, она вместе с бесчестной властью развивает в нем манию величия, так как именно в одном пакете с этой манией легче нести пургу про великую имперскую Россию и «Русский мир».
Она печется не о христианской нравственности, о необходимой скромности и моральном самосовершенствовании, а лишь кидает понты, прививая людям имперскую спесь, тупое государственничество, ненависть к чужим и прежде всего Западу, который ненавидит как контролера и конкурента. И делает из русского человека дурака и раба, не способного на собственное критическое мышление и во всем послушного власти.
Увы, хребет самостоятельности был сломан православию еще Петром Первым. Он брезгливо, с хрустом раздавил своим имперским сапогом позвоночник церкви, и с тех пор она стала безвольным инвалидом, беспозвоночным пресмыкающимся, которое передвигается только ползком. Подпевала и подлиза, прислужница сильных и ненавистница слабых. Она, избегнувшая столь необходимой реформации, утратившая связь с современностью, практически потеряла весь свой авторитет еще до революции. Поэтому народный гнев обрушился на нее в равной степени по наущению большевиков и из-за собственных отчетливых пороков.
Единственный период, когда церковь вызывала симпатию, — это советская эпоха. Гонимая, унижаемая, ненужная власти, она почти поневоле осветилась внутренним светом страдания. И многие достойные люди потянулись под ее кров, ощущая себя одной с ней крови и смысла — принципиального неприсоединения к торжеству сильных и наглых.
Однако стоило власти после Перестройки остаться без идей и способов действенных манипуляций общественным сознанием, как тут же вспомнилась былая служанка государственной идеологии, готовая на все, только бы ее опять пригласили наверх, в господские покои. Дело не столько в православии как таковом (совсем другое православие, скажем, в Сербии, да и в той же PПЦЗ), дело в том варианте идеологии, который взят на вооружение РПЦ. Идеология государственного могущества и неоспоримой правоты власти — вот ее кумиры, на самом деле радикально противостоящие христианской догматике с ее любовью к простому, бедному и слабому человеку. Вместо проповеди христианского, то есть морального самосовершенствования, курение фимиама себе, власти и государству. Вместо помощи нуждающимся, полная поддержка власти и денег имущих.
Вместо смирения и скромности, гордыня и буржуазная тяга к красивой жизни. Будь верным слугой государства и людей, олицетворяющих себя с ними, и с тебя спишутся все грехи, какими бы они ни были.
Поэтому церковь и ее патрон — государство — так болезненно отреагировали на выступление Pussy Riot. Ведь помимо слов о Путине и его тиранстве, там были слова о низкопоклонстве церкви перед авторитарной властью, о 4-х миллиардах табачного патриарха, о черных рясах и золотых погонах, о крестном ходе из черных лимузинах, о том, что «патриарх Гундяй верит в Путина/Лучше бы в Бога, сука, верил». Дело не в том, что это выступление вполне укладывается в культуру русского православного юродства, переворачивающего верх и низ и говорящего правду царям с издевательским смехом. Сказанное — просто правда, выраженная на современном языке протеста. Русская православная церковь — своей нетерпимостью, гордыней, услужливостью — противостоит в своей прогосударственной политике христианству, об этом в своем выступлении сказал сам патриарх, не проявив ни толики смирения или милосердия, об этом же на самом деле сказали и спели смелые девушки. В русле нашей дихотомии я бы сказал, настоящие бляди.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
