07.10.2011 | Колонка

Антикультурное наследие

Причудливый гибрид «совка» и православия выглядит как карикатура и на то, и на другое

РПЦ собирается запрещать Набокова и Маркеса. Протоиерей Всеволод Чаплин, чьи неосторожные реплики вызвали переполох в России, поспешил оправдаться. Набоковскую «Лолиту» и маркесовские «Сто лет одиночества» не следует проходить в школе, поскольку они «романтизируют порочную страсть», то бишь педофилию. Однако попытка оправдания не изменила интенции высказывания: не можем запретить порочных классиков вообще, так хоть из школы изгоним. Откуда у РПЦ эта страсть к запретам? И почему она растет день ото дня?

Православие никогда не догматизировало свои отношения с книжной культурой. Зато этим всегда занимались католики, которые вступили с ней в жестокую битву, продолжавшуюся не одно столетие.

И вели эту битву по собственным правилам, которым следовали с буквоедской дотошностью. Index Librorum Prohibitorum (Список запрещенных книг) возник в XVI столетии и был отменен лишь в 1966 году. В него входили и научные труды, посягавшие на церковную картину мира, и художественные произведения, бросавшие вызов церковной морали. Одним черным списком дело не ограничилось. В 1864 году папа Пий IX издал Силлабус – «Перечень главнейших заблуждений нашего времени», где подверг настоящему разгрому светскую культуру. До недавних пор Ватикан прилагал немало сил, пытаясь влиять на слишком вольных художников. Эти попытки в карикатурном виде отражены в знаменитых «Восьми с половиной» Федерико Феллини, где католические прелаты продолжают преследовать героя и на лечебных водах, возникая из облаков пара, как костлявые привидения. Но эти попытки противостоять современной культуре ни к чему не привели, разве что подвигли ее на вовсе радикальные эскапады. Как известно, всякое действие рождает противодействие.

Нынче Ватикан все реже прибегает к запретам, понимая, что этим лишь способствует коммерческому успеху вызвавших его неудовольствие произведений. Напротив, из уст католических иерархов все чаще слышатся призывы к диалогу. А кардинал Анджело Скола недавно и вовсе заявил: «Найти способ говорить с культурой – большая проблема для современного католицизма».

Однако все это остается вне поля зрения православной церкви. Она с поразительной настойчивостью пытается наступить на грабли. А поскольку в данном случае собственных в наличии не оказалось, берет напрокат чужие. Все эти разговоры о православных дресс-кодах, моральной цензуре, неистовая борьба с современным искусством свидетельствуют о том, что

РПЦ пытается кодифицировать свои отношения с культурой, выработать некий свод запретов. Более того, навязать их обществу. И делает это тогда, когда остальные христианские конфессии от этого отказываются.

Рискну предположить, почему это происходит. Нет, вовсе не потому, что РПЦ решила вдруг опереться на прошлый опыт своих западных собратьев по вере и напрочь закрыть глаза на новый. Все гораздо проще. У нее есть гораздо более близкий пример для подражания, а именно недавнее прошлое собственной страны. Точнее, советская идеология, которая строила свои отношения с культурой на предписаниях и запретах. Возникает парадокс: РПЦ заимствует идейное оружие у тех, кто использовал его против нее самой. Но если присмотреться, ничего удивительного в этом нет. «Совок» оказался невероятно живучей вещью. Он вызывает ностальгию у тех, кто оказался неспособен жить в условиях свалившейся на них свободы. Среди церковной паствы таких оказалось немало. Но еще больше их среди пастырей, чей страх перед свободой оказался почти повсеместным. От него и защищаются, пытаясь наполнить чужую форму собственным содержанием.

Однако рядом с ностальгией по «совку» в стране усиливаются и совершенно иные настроения. Прежде всего они связаны с образованной молодежью, нашедшей себе пристанище в интернете.

РПЦ, обвиняющая современную культуру в сплошной безнравственности, вызывает в блогосфере иронию и насмешку. И чем больше новые поборники морали напоминают своих советских предшественников, тем большему глумлению они подвергаются.

В этом нет ничего странного. Причудливый гибрид «совка» и православия выглядит как карикатура и на то, и на другое. Его анекдотическую сущность еще в середине 80-х удивительным образом (что спорить, литература действительно вещь опасная) предугадал Владимир Войнович в своей антиутопии «Москва-2042». Теперь число анекдотов просто зашкаливает.

На самом деле смех этот не так безобиден, как кажется. Ничто так не подрывает авторитет, как насмешка. Напыщенная серьезность, с которой российские клирики рассуждают о вредоносности мини-юбок, вызывает хохот у молодежи. А дилетантские наезды на мировую литературу потешают интеллектуалов.

Этот хохот отличается и от смеха над партийными чинушами в советских интеллигентских кухоньках, и от антиклерикального смеха Бунюэля и Феллини. Интеллигентский смех выражал откровенное презрение к сути партийной веры, а значит, к глупости и лицемерию тех, кто ее сохранил. Нельзя же было считать, что эти люди продолжают всерьез верить в очевидную ложь. Значит, они лгут — в лучшем случае себе, в худшем — нам. Или безнадежно глупы. Западные художники-антиклерикалы потешались не над самой верой. А над людьми, которые стали ее заложниками и потеряли способность видеть мир в его противоречивой сложности. Поэтому к насмешке примешивалось сочувствие. У романтичного Феллини это заметнее, чем у саркастичного Бунюэля.

Вот и российский антиклерикальный юмор имеет своим адресатом вовсе не веру как таковую. Но в нем нет и никакого сочувствия.

В самом деле, как можно сочувствовать тем, кто не только пытается вернуть постыдное прошлое, но и освятить эту сомнительную процедуру высшим авторитетом. Ностальгия по «совку» рано или поздно пройдет, а презрение к тем, кто подкрепляет его мнимые ценности ссылками на господа Бога, останется. 

Источник: Газета.RU, 03.10.11,