17.12.2010 | Кино
НащелкалРежиссер Кончаловский снял детский фильм, который даже взрослым стоит смотреть с осторожностью
В первый день нового года в российский прокат выйдет фильм режиссера Андрея Кончаловского «Щелкунчик и Крысиный король». Но не рождественской сусальностью знаменитого балета Петипа и даже не гипнотизирующей жутью Гофмана приветствует новогоднего зрителя это кино. Кончаловский, заглянув, как метко написали американские кинокритики, «в самый темный угол своей души», обнаружил в ней не старинную сказку, а обрывки лекций доктора Фрейда и воспоминания о холокосте.
В основе фильма действительно вольный пересказ гофмановского сюжета. Блистательная Вена времен после первой мировой. В богатом особняке маются в предвкушении рождественской сказки мечтательная девочка Мэри, ее гипердинамичный брат Макс и их слишком увлеченные психоанализом родители. Сказка приходит вместе с полусумасшедшим дядюшкой Альбертом, который, положившись на музыку Чайковского, объясняет детям теорию относительности. После этого новогодняя Ель вырастает выше потолка, новогодние игрушки оживают, а деревянный мальчик-орехоколка оказывается заколдованным принцем, которому нужно срочно спасать свою далекую родину.
С высокой еловой лапы можно разглядеть Королевство Щелкунчика, лежащее в дымах: его захватили милитаризованные крысы в фашистских шинелях. Вредители превратили параллельную Вену (это, конечно, она) в угрюмое гетто, где крысы-солдаты отбирают у детей игрушки (грязные кучи которых сильно напоминают о тематических антигитлеровских музеях). Затем плюшевых медведей отправляют в гигантскую заводскую печь, они горят с едким дымом. Всем грустно, а крысы довольны.
Минуты с двадцатой этого фильма ребенка нужно уводить. Самому хочется сбежать еще раньше -- когда первый из поющих героев открывает рот. Затем, когда главный злодей запевает голосом Филиппа Киркорова. И когда крысы начинают говорит нарочито подростковым языком (фильм-то детский): жесть, отстой, круто, голимый музон. Не спасают ни две за весь фильм хорошие шутки: одна про Фрейда, другая про художника Дэмиена Херста. Ни музыка Чайковского в аранжировках Эдуарда Артемьева, ни костюмы Рустама Хамдамова, ни хороший актер Джон Туртурро (Крысиный король). Ни даже 90 млн долл. бюджета, которым, ей-богу, нашлось бы лучшее применение.
До последнего времени Кончаловский утверждал, будто деньги ему давали какие-то иностранцы. Совсем недавно была официально озвучена новая версия: миллионы достались «Щелкунчику» от Внешэкономбанка, причем не в виде кредита или инвестиций, а просто так. То есть руководители ВЭБ (государственной, между прочим, организации) не ждут от Кончаловского возврата денег, а скорее выступают как спонсоры.
С одной стороны, конечно, здорово, когда крупный капитал поддерживает творческих людей. Сейчас все новое российское кино фактически снимается только за счет таких «спонсорских» денег, которые редко когда возвращаются инвесторам. Непонимание этого приводит к конфликтам, вроде недавней ссоры Сергея Соловьева с инвестором его картины «Одноклассники» строительной компанией «Ниском». (Вскоре после выхода фильма в прокат строители внезапно осознали, что деньги не вернутся, и стали требовать с режиссера репараций.) Проблема «Щелкунчика» не только в том, что он фактически снят на государственные деньги и что эти деньги большей частью были потрачены за границей. Студия, актеры, электричество, рабочие сцены -- все это либо американское, либо английское, либо вообще венгерское. Значит, даже косвенно, в виде налогов, в Россию ничего не вернется. В этом смысле фильм Кончаловского даже хуже «Утомленных солнцем-2», снятых за 60 млн долл., но хотя бы дома.
Проблема «Щелкунчика» в абсолютном непонимании его автором своей публики. В Штатах фильм провалился -- критики не просто порвали его на тряпки, они расщепили «Щелкунчика» на атомы. Автор невозмутимо утверждает, что да -- это его просчет, Америка бездуховная страна, не способная на сопереживание. Уж дома-то его оценят.
Но представления Кончаловского о российских семьях, ради которых снималось кино, тоже не очень адекватно. Идеальный поход на «Щелкунчика» Кончаловского должен выглядеть так: начало фильма, когда показывают праздничную ель и смешного дядюшку, смотрят дети. Потом на время фашистских зверств они впадают в кому, а родители стремительно возвышаются духом. Затем все вместе смотрят на добрую фею Юлию Высоцкую. Потом родителям надоедает, а у детей устают глаза от очень плохого 3D, и все идут погулять. На титры все возвращаются хлопать.
Кому и зачем нужно это дорогое кино, когда в новогодние каникулы будет масса отличных фильмов, -- вопрос к акционерам ВЭБ. Впрочем, Кончаловский уверяет, что его отпрыски смотрели фильм по пять раз и каждый раз с бешеным восторгом. Так что, может, просто нужны какие-то дети особенные.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.