28.11.2005 | Интервью / Театр

Самые лучшие помидоры

Трудно понять, чего это стоит – делать частный театральный фестиваль в нашей стране.

Фестиваль NET – первый в России частный фестиваль. Он был придуман в 1998 году группой молодых театральных критиков и первые два года так и делался – наивным и самопальным способом, буквально «на коленке». Не было ни штата сотрудников, ни зарплат, ни умений, и молодые люди с ужасом потом рассказывали о своем опыте «растаможки» декораций перед самым началом спектакля и о безнадежной борьбе с чиновничьим равнодушием и мздоимством. Так прошло два года, на третий – 2000-й – провести фестиваль и вовсе не удалось. В 2001-м NET попал под крыло Центра имени Мейерхольда и начал новую жизнь. В этом году фестиваль уже стал полностью самостоятельным, хоть ЦиМ и значится третьим учредителем NETа вместе с его арт-директорами - Мариной Давыдовой, театральным обозревателем «Известий», и Романом Должанским, обозревателем «Коммерсанта».

И вот  мы говорим с Мариной, Романом и исполнительным директором фестиваля Евгенией Шерменевой о том, чего это стоит – делать частный театральный фестиваль в нашей стране.

Роман: Вот тебе для начала история о состоянии нравов нашего театрального сообщества. Государственный театр Содружество Актеров Таганки сдает помещение фестивалю на два дня, подписывает все документы, а за неделю до спектакля выясняется, что в первый из этих двух дней на его сцене пройдет концерт юмориста Задорнова с телесъемками. А на вопрос, как же это можно, отвечают: «Ой, ну, вам это надо? Может, вы вообще отмените, мы вам денег вернем? Или в другой день сыграйте». Видимо, им гораздо больше денег предложили. А речь, между прочим, идет о спектакле Могучего, который открывал программу.

-  А сколько вообще стоит аренда театра в день?

Евгения: Дело даже не в реально прописанных суммах за аренду. Театр «Содружество актеров Таганки» вроде бы стоит в три раза дешевле МХТ имени Чехова, но обошелся нам в ту же сумму. Там не было вообще никакого оборудования, пришлось все нанимать и заново начинять пустую коробку светом и звуком. А в МХТ помимо того, что достаточно современное оборудование, еще и профессиональные службы, конечно. Вообще надо иметь в виду, что когда сдается площадка, то ее оценка идет по аншлаговой стоимости самого дорогого спектакля, идущего на этой сцене.

Роман: У нас делать какой-либо фестиваль, не имея недвижимости, невозможно, потому что аренда съедает все. Рассказываю еще одну историю: в городе Тампере, в Финляндии, проходит весьма известный театральный фестиваль. И я поинтересовался у его руководителей, сколько они денег тратят на аренду площадок. (А фестиваль этот потрясающий – 50 тысяч жителей и огромное количество театров, больших и маленьких, в подвалах, ангарах, с ярусами…) Они говорят: «Чего?». Я говорю: «Ну, ваш фестиваль же  играет в разных театрах, сколько вы им платите?» Они опять: «Чего?». Я думаю: может, я как-то по-английски плохо изъясняюсь. Оказывается, нет. «Да что вы, это такая честь принимать фестиваль! Театры нам сами заранее звонят и спрашивают: а кто у нас на этот раз будет играть?».

- Я слышала, что единственный, кто в этом году пустил вас к себе  без денег, -  это театральная библиотека, где играли «Странника».

Евгения: Да, там директор чуть ли не сам с актерами столы и стулья для зрителей ставил.

- Самые нищие - самые бескорыстные. И все же чем ваша ситуация отличается по способу функционирования от Чеховского фестиваля, к примеру? Я понимаю, что ваш – частный, а тот – проводится общественной организацией. Но у него тоже нет своего театра.

Роман: У них есть гарантированная государственная поддержка. А у нас нет. То есть нам государство помогает, но никогда нельзя быть заранее в этом уверенным. Да и сумма поддержки может за три месяца до начала вдруг стать вдвое меньше.

Евгения:  К тому же у них есть помещение  - целый дом в центре,  штат сотрудников и техническая база.

Марина:  Они сдают в субаренду первый этаж банку. На эти деньги весь персонал мог бы безбедно существовать. И, по большому счету, если бы главный продюсер Шадрин не был таким энтузиастом,  мог бы сказать: да ну на фиг этот фестиваль, привозить для виду три спектакля и все.

Роман:  Они получают порядка 5 миллионов долларов, а мы – миллион рублей. Да и вообще, важно, где делать фестиваль. Вот в этом году у нас первый раз есть отдельная комната в СТД. Не проходная, как было в ЦиМе, не дома на коленке, как сначала.

Евгения: Нам дали ее благородно, без всяких денег, так что теперь есть место, где поставить компьютер и телефон.

Марина: Но это добрая воля СТД, послезавтра комнату могут отобрать, и мне будет нечего возразить, поскольку с какой стати они должны нас у себя держать?

Евгения: А какие были проблемы, пока мы своего счета не сделали! Без этого, например, все деньги, которые поступали за билеты, аккумулировались на счету той организации, которая их проводит. Мы работали с ЦиМом – все деньги автоматически шли на его счет. Частично они шли на фестиваль, но все остатки оставались им, и бороться с этим было невозможно.

Роман: Даже, если удавалось сэкономить деньги во время фестиваля для того, чтобы пустить их на развитие, оплатить какие-то дальнейшие поездки, то получить их с партнера уже было невозможно. А еще бывали у нас спонсоры, которые делили свой вклад на 3 части и говорили, что третью часть денег переведут по окончании фестиваля. И не было такого спонсора, который бы эту часть заплатил.

- А почему?

Роман: Потому что у нас люди не дорожат своей репутацией

- Но они чем-то это мотивировали? Может, они считали, что вы не выполнили свои обязательства?

Роман: Одни, например, сказали, что им спектакль не понравился. Это же вообще непредсказуемо

- Так частный фестиваль имеет какие-то плюсы или нет?

Марина:  Я не вижу этих плюсов, если иметь в виду организационный аспект. Конечно, это дает ощущение  независимости, но оно обманчивое, поскольку независимость в первую очередь связана с количеством денег. Любой фестиваль есть компромисс между твоими возможностями и желаниями. Можно составить идеальную программу, сидеть и облизываться, но когда подсчитаешь деньги, по ходу дела из этой идеальной программы ты вычеркиваешь больше половины или даже двух третей и заполняешь его теми спектаклями, которые ты можешь привести, поскольку у тебя хватает на это денег и организационных ресурсов.

- Так значит дело просто в том, что никакая институция не захотела поддержать вашу идею?

Марина: Конечно, если бы ФАКК сказал, что будет нас крышевать и опекать – я бы не стала отказываться. Это же другие деньги.

- Оно же вам и так денег дает?

Марина: Копейки. Большое спасибо, конечно, что мы в этом году мы получили 1 млн рублей на фестиваль и 200 тысяч на проведение мероприятий в Клубе на Брестской. Но сопоставь: в прошлом году один привоз Шаубюне со спектаклями Остермайера стоил 200 тысяч евро. В этом году мы хотели привезти польский «Дибук» Варликовского и выяснилось, что это стоит 50 тысяч евро. На те деньги, что нам дал ФАКК вообще никакого фестиваля провести нельзя – разве что привезти один скромный спектакль.

- Помню, что в 2001 году вы проводили фестиваль с Бояковым – тогда в организаторах появилась слово «Практика», которым он теперь назвал театр.

Роман:  Да, слово «Практика» придумано мной и эта организация, - некоммерческое партнерство, -  организовали я и Бояков, чтобы проводить фестиваль, ну и еще для каких-то проектов. Именно тогда, в 2001 году, мы получили первый бюджет министерства культуры. Я вообще считаю, что фестиваля до 2001 года не было. В доисторические времена 98-99 года у нас не было ни организации, ни бюджета, ничего.

- Но он же проводился?

Роман: На гранты фонда Сороса. Просто сумма перечислялась мне на счет. Практически в карман. Мы их снимали – и все делали. Это сейчас фестиваль в целом стоит полмиллиона, а в 98-м году – 15 тысяч долларов.

- А как вы отчитывались за эти деньги? Известно же, как у нас все приходится все проводить: с черным налом, взятками и др.

Роман: За западные  гранты отчитываются проведенным фестивалем.

Евгения: У них результативная бухгалтерия. А у нас – налоговая, государству, по большому счету, результат безразличен. У нас главное - отчитаться по каждой позиции.

- Из чего сегодня состоит ваш бюджет?

Евгения: Из нескольких частей. Во-первых, из поддержки государства. Во-вторых, спонсоров, а для них это имиджевая реклама. В третьих – льготы, которые мы получаем от наших партнеров, того же Академсервиса (это гостиницы). А четвертая – самая большая – то, что вкладываем мы своими переговорами с посольствами, культурными центрами, какими-то зарубежными фондами, которые берут на себя серьезную часть расходов по привозу зарубежных групп.

Роман: Есть еще одна – это расходы на подготовку фестиваля в течение года. Мы за нее не получаем зарплаты – то есть это наш спонсорский вклад.

- Как известно, самые успешные дела начинаются бесплатно.

Роман: Знаешь, кто главный спонсор фестиваля? Немецкие налогоплательщики. Потому что самый дорогой спектакль фестиваля привозит за свой счет Гете-институт, который финансируется из госбюджета Германии. То есть немецкие налогоплательщики оплачивают нашу возможность увидеть их спектакль.

Евгения: И приезд, и гонорар оплачивают они

- Вы платите гонорары? Я думала – у вас безгонорарный фестиваль.

Роман: без гонорара никто никуда не поедет. А те, кто поедут, лучше бы сидели дома.

- А какие у вас перспективы?

Марина: С течением времени появляются… Первые фестивали мы проводили на какие-то совсем жалкие деньги. Я вообще не понимаю, как – на эти деньги нельзя провести ничего. Но потом сам бренд начинает работать. Теперь наш капитал – в самом имени, в каком-то смысле – в наших именах. Мы приходим, к примеру, в Гете-институт и говорим: здравствуйте, друзья, нам бы хотелось на следующий NET привезти что-нибудь хорошее из Германии. Нам отвечают:  вашему фестивалю, вот вам лично – мы, безусловно, будем помогать. Вклад в фестиваль со стороны культурных институций и посольств разных стран неизмеримо превышает вклад и со стороны нашего государства и спонсоров. На те деньги, что мы получаем внутри страны, провести фестиваль нельзя.

- А сколько стоит в этом году привоз Тальхаймера?

Марина:  Больше ста тысяч евро. Теоретически Гете-институт может привести «Эмилию Галотти» сам, и будут просто гастроли Дойчес театра в Москве. Но ему важно его привезти в рамках фестиваля НЕТ, поскольку у нас уже есть определенная аудитория, есть реноме, это будет адресный привоз и на спектакль придут неслучайные люди. То же с французским культурным центром. Лакаскада можно привести отдельно, ведь наш финансовый вклад в этот приезд минимален. Но им важны не наши деньги, а наше имя, наш бренд.  И это, на самом деле, основной наш капитал. Может быть, наступит такое прекрасное время, когда не только для зарубежных культурных институций, которые на территории России находятся, но и для банков, к примеру, наше имя тоже будет что-то значить. И если они будут готовы давать деньги для того, чтобы было сказано, что НЕТ проходит при поддержке, например, Альфа-банка, то, может быть что-то изменится. Уже какие-то минимальные изменения в эту сторону есть.

- То есть ваши преспективы состоят в укреплении бренда?

Марина: Наша капитализация в этом состоит. До недавнего времени мы и нанять-то никого не могли – втроем делали фестиваль. У нас не было денег, чтобы провести фуршет, я садилась в машину и ехала на рынок, по дешевке закупали продукты, пока зрители смотрели спектакль, быстренько резали все на столе, устраивали в театре скромный банкетик – потом все уходили, и мы убирали со столов. Сейчас прогресс – мы смогли уже провести пресс-конференцию в клубе на Брестской. Хотя бы  продукты не надо было резать. А еще проявились люди – студенты в основном, которые за очень небольшие деньги работают у нас. Просто им интересно во время фестиваля познакомиться с театрами, режиссерами лично. Фестиваль в значительной степени делается и на их энтузиазме тоже. 

-Все, наверное, думают, что вы совсем сумасшедшие?

Роман: Да, наверное, так и есть. Вот в прошлом году рассчитали бюджет и поняли, что остается 8 тысяч долларов. Думаем: давайте оставим деньги на развитие, оплатим поездки, заплатим себе зарплату. А потом спрашиваем друг друга: сколько стоит привезти «Чайку» Арпада Шиллинга? Такой хороший спектакль. Оказалось, как раз 8 тысяч. Вот мы на эти деньги его и привезли.

Марина:  Мы не жалеем, что привезли, это было здорово. Поэтому мы так обижаемся, когда говорят, что  можно было бы этого и не привозить, а привезти то. На те деньги, что у нас остались, мы привезли лучшее из того, что бывает. Обошли весь рынок и нашли этот помидор. Можно конечно говорить: мы, мол, видели гораздо лучше помидор, - так он и стоил в 10 раз дороже. Конечно, хочется привести Персеваля, Плателя… Но как начинаешь думать про все это, понимаешь, что это не для нас удовольствие. Я точно знаю, что на те деньги, что у нас есть, наше КПД максимальное, правда!

Источник: "Полит.ру", 25.11.2005,