02.12.2010 | Театр
Жизнь в садуЧеховские гастрольные постановки в Москве
В Москву одновременно приехали два «Дяди Вани». Первый -- из Питера, Александринка привезла постановку Андрея Щербана, румынского режиссера из Америки. Так спектакль, представленный «Золотой маской» (номинирован на премию по нескольким пунктам), вписался в главный сюжет фестиваля NET -- «постановки за границей». NET в свою очередь привез «Дядю Ваню» из вильнюсского театра Оскараса Коршуноваса, но с французским режиссером -- Эриком Лакаскадом.
Питерский спектакль смотрелся интереснее, хоть и многое потерял при переносе на чужую сцену.
«Дома» особенно эффектным выглядело оформление, построенное, как отражение зрительного зала: ряды кресел и знаменитые бело-золотые ложи с красными перилами. В зрительских ложах Александринки тоже шла игра, персонажи все время разделялись на публику и актеров, каждый как зритель слышал, что о нем говорят, ничего скрыть было невозможно, все работали на публику. Особенно в таком раскладе хорош был импозантный каботин Серебряков (Семен Сытник, только что получивший за эту роль питерскую премию «Золотой софит»). Появившись в ложе, он приветственно помахивал публике, уверенный, что все аплодисменты -- ему. В МХТ такой игры не получилось: против эффектного «зала» на сцене, мхатовский партер казался скромным, да и достаточно лож для игры петербуржцам не дали. Но спектакль сохранял тон, поскольку прежде всего силен актерами -- как бы Щербан ни сравнивал себя в программке с революционным Мейерхольдом.
От парадных сцен, на которые актеры шествовали через зал, действие переносилось к неприглядным «закулисным» эпизодам, декорация поворачивалась черной изнанкой, на ее двери светилось слово «Выход», -- и снова возвращалось на свет. Особенно хороша в этом «Дяде Ване» была неузнаваемая Юлия Марченко -- длинноногая томная дива Елена, почти не снимающая темных очков и постоянно переводящая себя на английский. Рядом с нервной, очкастой и носатой мышкой Соней (Янина Лакоба), Елена, меняющая белый брючный костюм на открытое алое платье, смотрелась каким-то диковинным цветком. Неожиданным клоуном и пошляком оказывался Астров -- Игорь Волков (хотя не оставляло ощущение, что он мог бы быть прекрасен в роли дяди Вани), смешной и гротескной выглядела до страсти влюбленная в Серебрякова дамочка без возраста Войницкая (Светлана Смирнова), негромко и иронично играл второстепенного Вафлю нынешний шумный премьер Александринки Дмитрий Лысенков. Сергей Паршин (дядя Ваня) был, к сожалению, не слишком выразителен, но и без него труппа показывала высокий класс; следить за спектаклем, построенным как череда крупных актерских планов, было увлекательно.
Француз Эрик Лакаскад, которого NET уже привозил с высокотехнологичным действом «К Пентесилее», тоже построил свой скромный спектакль на актерах.
Ничего удивительного в этом нет -- Лакаскад прославился очень актерским «Ивановым», которого десять лет назад играли на главной открытой сцене Авиньона. Встретиться в традиционном психологическом спектакле с актерами, которых мы привыкли видеть в остром рисунке постановок Коршуноваса, было любопытно, но и скучновато. Лакаскад не слишком удачно соединил «Дядю Ваню» с фрагментами пьесы «Леший», что очень тормозило действие (почти три часа без антракта), а сцену оформил только столами и стульями -- их между эпизодами не очень осмысленно таскали туда-сюда на фоне черного задника. Но самое главное -- заунывными и не слишком содержательными выглядели на сей раз актеры, хотя у лучших из них и были удачные моменты. Лысоватого зануду Ваню играл Вайдотас Мартинайтис (для нас он -- Полоний и Капулетти в спектаклях Коршуноваса), любящего дурачиться седого красавца Астрова -- Дайнюс Гавенонис (Клавдий, Парис, Эдип), стремительную рыжую Соню -- Раса Самуолите (Джульетта, Офелия).
Но тех же актеров, что несколько разочаровали в спектакле Лакаскада, мы увидели на фестивале NET в акции совсем другого рода: из Литвы привезли видеоинсталляцию по мотивам весьма необычной постановки, тоже известного нам по NET финского режиссера Кристиана Смедса «Вишневый сад».
Фестиваль преподал неожиданный урок. Сегодня, когда режиссерскому театру уже сто лет, многие театроведы возвращаются к мысли о том, что нет ничего сильнее, чем живой человек на сцене, и ратуют за новый актерский театр. Именно на фестивале Нового европейского театра мы увидели наглядные примеры, каким разным может быть этот самый живой человек -- в зависимости от качества мысли режиссера, что решился в нем умереть. Даже не то что разным -- один и тот же актер может быть живым, а может не быть. Первый урок был дан Алвисом Херанисом в «Поздних соседях», где поразил немецкий актер Андре Янг, до того казавшийся не слишком интересным (см. «Время новостей» от 25 ноября). Второй -- Кристиан Смедс совершенно по-новому показавший нам актеров из ОКТ.
Продюсер спектакля Смедса Аудронис Люга рассказывал: для работы сняли старую дачу под Вильнюсом в поселке, что в последние годы зарастает дорогими особняками. Но эта стоящая в саду дача не менялась уже двадцать лет. Две недели актеры разных поколений, представляющие прошлое, настоящее и будущее театра Литвы, жили здесь с пьесой «Вишневый сад». О чем синхронно снимался фильм. В саду стояли экраны, немногочисленных «отобранных» зрителей сажали в одной из комнат, где играли начало, а потом показывали акт во дворе и там же демонстрировали фильм о «жизни в саду».
Инсталляция на фестивале NET выглядела как три больших экрана, стоящих полукругом, отчего зритель как будто попадал внутрь «садовой» жизни. Заросший двор старой дачи с большим деревянным столом под деревьями, вокруг которого бегает с лаем собачонка, старые рассохшиеся ставни, дом, полный хлама, со стенами, увешанными старыми фотографиями, солнце, бликующее на полу сквозь листву, -- узнавание очень острое. По лесу едут на велосипедах и разговаривают о будущем Петя и Аня (Аню, дыша юностью и наивностью, играет та самая длинноволосая блондинка Ирина Лавринович, что была Еленой в спектакле Лакаскада), потом они падают в траву и дальше может быть разговор только о любви. В сад, натянув вязаную шапочку, в чем-то затрапезном выходит возиться со старьем бородатый Гаев -- Юозас Будрайтис. И все, что мы знаем об этом прекрасном интеллигентном актере, по-новому освещает фигуру говорливого старика, хозяина старой дачи. Варя (някрошюсовская актриса Алдона Бендорюте, играла у него Машу в «Трех сестрах» и многое другое) носится со двора на кухню, что-то готовит, убирает. Сцены в саду и в лесу между Дуняшей и Яшей -- Расой Самуолите и Дайнюсом Гавенонисом из ОКТ -- это такая тонкая и почти бессловесная любовная химия, на одних взглядах и почти без прикосновений, что и Чехов явно подвинут в сторону. Симеонова-Пищика и Лопахина играют режиссеры -- Гитис Падегимас, и Йонас Вайткус. Пьяный Лопахин (Вайткус), сбросив со стола посуду, мечется по двору, а за ним бегает собачка. Фирса представляют старый пиджак и палка недавно умершего очень любимого актера Лаймонаса Норейки, рослого красавца, когда-то игравшего в советских фильмах вроде «Никто не хотел умирать», а в старости пришедшего в театр Коршуноваса. Подлинные вещи ушедшего актера влияют на спектакль -- даже если зрители не знают их происхождения. Какие-то сцены на экране повторяются несколько раз, но по-разному. В действие вклиниваются интервью. Гавенонис рассказывает, что был близок с Норейкой перед его смертью и не понимает, как можно сказать так, как говорит Яша Фирсу: «Хоть бы ты поскорее подох». Играющая Раневскую Виргиния Келмелите приехала из Парижа, и Алдона Бендорюте признается, что, живя тут, не понимает, кто это -- Келмелите или вправду Раневская.
Кто-то назвал спектакль Смедса актерским джем-сейшном. То, что мы видим в инсталляции Вилле, действительно будто джазовый джем: имея заданную чеховскую тему, построено на сиюминутности, импровизации, наконец, на погоде (есть и солнце, и дождь), на сегодняшнем настроении актеров и публики. Продюсер рассказывал о дальнейшей жизни «Вишневого сада» Смедса, о том, как на разных фестивалях спектакль будет меняться, пристраиваясь к иным пространствам, домам, улицам, превращая их в свой сад. Говорить о новом городе и новой погоде. Но и о все тех же людях и все том же искусстве, которое они создают, живя в чеховском саду.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.