На фестивале Spielzeit Europa (Берлин)
16.12.2009 | Театр
Шоу дилетантовСпектакль Лепажа не о знаменитом трансвестите, это только повод.
Фото: Erick Labbe
После двух больших гастролей театра Робера Лепажа в Москве, которые устраивал Чеховский фестиваль, этого режиссера иначе, как фигурой культовой в наших театральных кругах, и не назовешь.
С тем же придыханием: “Гениальная! Фантастическая!” заговорили и о балерине Сильви Гиллем после того, как этой весной стараниями “Золотой Маски” она впервые приехала в Москву. И лишь только стало известно, что Лепаж выпустил в Лондоне премьеру с Гиллем (да еще посвятил ее герою, о котором знаменитый канадец планирует сделать постановку с Евгением Мироновым), рьяные театралы напружинились в ожидании, когда спектакль подъедет поближе, чтобы немедленно отправиться его смотреть. В ноябре “Эоннагату” сыграли в рамках одного из ответвлений круг-логодичного “Берлинского фестиваля”, которое называется “Европейский сезон” (Spielzeit Europa). На этот раз оно было целиком посвящено танцу.
Сразу надо сказать: то, что мы увидели, оказалось совершенно неожиданным и даже обескураживающим для влюбленных в лирические эпопеи Лепажа и поклонников Гиллем. Да и вообще для танц-фестиваля, каким бы непривычным не был весь его контекст, включающий спектакли революционеров – Пины Бауш, Саши Вальц и других. В сущности, этот спектакль и нельзя назвать танцевальным – это скорее жанровый микс с элементами физического театра, драмы, пения, визуальных эффектов, ну и с танцем немного тоже.
Само название спектакля “Эоннагата” Лепаж слепил из двух слов. Во-первых, из имени главного героя – шевалье д'Эона, французского шпиона и дуэлянта времен Луи XV, прожившего немало лет в России под видом дамы, конфидентки королевы Елизаветы, шпионившего в Лондоне и умершего во Франции в 82 года забытой пожилой дамой, после врачебного освидетельствования оказавшейся мужчиной. Разумеется, авантюрная история жизни д'Эона всегда волновала умы, и ей посвящено немало романов, фильмов и даже анимэ. Второе слово, вошедшее в название спектакля, – “оннагата” – это название амплуа японских актеров-мужчин в театре Кабуки, играющих роли женщин. То есть продолжение того же сюжета о двуединстве полов. Но, в сущности, спектакль Лепажа не о знаменитом трансвестите, это только повод.
Длящееся чуть больше часа представление “Эоннагата” – это пунктирное шоу, череда связанных с д'Эоном вспышек-картинок, с длинным поэтическим вступлением, излагающим судьбу ребенка, уже при рождении нареченного множеством имен, среди которых были и мужские, и женские. Это вступление (после короткой интродукции, где еще неузнанный Лепаж эффектно скачет в темноте среди лучей света, размахивая мечом), – читает Сильви Гиллем, стоя неподвижно и работая только голосом. И, как какая-нибудь Рашель, заполняет зал неожиданно глубоким и низким волнующим звуком. Всякий, кто слышал слабые, лишенные объема, необработанные голоса балерин, которым никогда не приходится говорить со сцены, – замер. Когда в следующем эпизоде на сцену вылетели трое в обтягивающих трико и стали кувыркаться через столы, а в одном из них, рыжем, узнали носатого Лепажа, – публика совсем остолбенела.
Кроме самих Гиллем и Лепажа в спектакле участвует и партнер балерины, бритоголовый и брутальный хореограф и танцовщик Рассел Малифант. На его долю тоже перепало неожиданное: исполненные с настоящим веселым драйвом глумливые куплеты про некую даму, у которой “во-о-от такая” грудь, но и между ног кое-что есть. Говорят, что в сочинении спектакля участвовали все трое, наверняка, каждый придумывал для другого то, в чем сам безупречен, но подстраивал задачу под партнера-дилетанта. И сам же с восторгом бросался в то новое, чем прежде заниматься не приходилось.
Короткие сцены менялись быстро: танцевально-акробатические эффектные картины, работающие с тенью и светом, пеной полупрозрачных тканей и жестким каркасом кринолинов, останавливались на диалоги, разыгранные драматическими средствами. В этих сценах всех троих можно считать шевалье д'Эоном – тонкую, летучую красавицу Гиллем с хвостом, хлещущим по лопаткам, атлета Малифанта с рельефным накачанным телом и Лепажа, небалетная фигура которого рядом с танцовщиками казалась немного смешной, но именно это и работало. Д'Эоном можно было считать всех, а можно было никого, – пластические эпизоды выглядели условно и неконкретно, как эскизы на тему. Драматические сцены, как и фонограммой звучащие голоса писем с приказаниями короля или жалобами шпиона матери, – только пунктиром отмечали сюжет, пытаясь нащупать, как с ним лучше работать. Вот сцена, где Лепаж в роли Бомарше пытается отозвать д'Эона-Гиллем из Лондона домой (покровительствовавший ему Луи XV умер, тут делать больше нечего). Д'Эон вьется, ставит условия, играет смущение, со слезой признается, что он женщина, но лишь Бомарше пытается к ней поприставать, – дает наглецу между ног коленом. Сцена заканчивается и повторяется заново без единого слова: встал за спинкой кресла – уронила голову на грудь – протянул руку – получил коленом. Это все эскизы, маргиналии, рисунки на полях. Потом будут сцены, с помощью зеркал и простейших театральных чудес разыгрывающие полеты и зависания в воздухе, – то, что Гиллем может и без зеркал, одним только танцем. Будет печальный конец д'Эона, где Лепаж выйдет умирать жалкой, но и величественной старухой, и финал с медицинским вскрытием, похожим на пронзание мечом.
Этот спектакль, оставивший в растерянности и балетную, и драматическую критику, Лепаж на встрече, посвященной выходу немецкой книжки о нем, назвал чем-то вроде “репетиции в костюмах”, то есть работой скорее лабораторной, отвечающей больше на собственные профессиональные вызовы актеров, чем на требования шоу. Хотя смотреть его тоже по-своему увлекательно. В некотором смысле это шоу дилетантов, но для театральных людей такого масштаба оно открывает новые горизонты. Пятидесятидвухлетний не худенький Лепаж, для которого, как для драматического актера, кажется, нет ничего невозможного, решил проверить, как он владеет телом. Оказалось, что прекрасно, и это дает ему новую свободу. Супер балерина Гиллем, оставаясь в полной силе, хочет выяснить, может ли она быть драматической актрисой. И оказывается, что очень даже может, о такой актрисе можно только мечтать. Как говорится: “We did it!”
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.