08.10.2009 | Виньетки

Такт макабр

Из новой книги «Осторожно! Треножник» (М.: Время, 2010)

Лет десять назад, во время двухдневного загородного семинара под Лос-Анджелесом, я пошел на ланч с двумя нашими аспирантками, одной российского происхождения, другой – американского. За ланчем американка, ленивая и аспирантуру в дальнейшем бросившая, произнесла фразу, которую я понял не сразу, а поняв, с благодарностью  занес в свою коллекцию.

Дело было так. Мы наугад заказали какие-то блюда, и ей принесли слишком много, в том числе что-то, чего она есть не захотела. Она спросила, не хочет ли кто из нас, мы оба закивали, она на секунду задумалась и решила отдать мне. Мотивировала так:

- Alik, because  he has fewer coming to him (букв. «Алику, потому что он имеет меньше поступающих к нему»).

Полагаю, что большинство читателей, как и я в первый момент, озадачены этой фразой и нуждаются в комментариях. Точному переводу на русский она не поддается, но смысл ее вполне универсален. Как было однажды сказано по аналогичному поводу, не бином Ньютона. «Алику, поскольку ему их предстоит меньше». Ввиду, ясное дело, сравнительной краткости срока, оставшегося у него для наслаждения этой и прочими радостями жизни.

Политически некорректное mot (1),  оброненное незадачливой аспиранткой (2),  я с годами

1.Оно подпадает под категорию «эйджизма» -- дискриминации по возрастному признаку, нарушая табу на упоминание о возрасте сотрудника, начиная с сорока. 

люблю все нежней и суеверней. Как известно, настоящие шедевры, вроде «Войны и мира», можно перечитывать многократно, по прошествии лет открывая в них новые глубины. Приятно осознавать, что чем дальше, тем более правдоподобными, но все-таки преждевременными оказываются слухи о моей смерти. Иной раз я позволяю себе и собственные вариации на тему (3). 

Но недавно, продекламировав любимое mot по телефону приятельнице из московского литературного семейства, проживающей ныне в Штатах, я был поражен ее реакцией:

2. Она вскоре завела роман по Интернету, стала собираться замуж, была брошена, пыталась судиться с женихом, он оказался юристом, у него обнаружилась настоящая невеста, которая предъявила встречный иск и выиграла дело; бедняжку приговорили к штрафу и запрету на контакты с женихом. Так что проблемы у нее не только с аспирантурой, но и с занимающими нас здесь стратегиями выживания.

- Прямо так Вам  и сказала?! Какой ужас!.. (4)

Обвиненная в отсутствии чувства юмора, она сдала свои моралистические позиции и даже немного посмеялась, – боюсь, из вежливости. А я вспомнил похожий случай, где  предгробовой такт пришлось проявить мне.

Я был в Переделкине, в гостях в одном очень православном писательском доме,  легкомысленно затащенный общим знакомым, тоже литератором, когда там уже находилась главная гостья -- известная литературная вдова, дама, скажем так, харáктерная.

Вообще-то мы приятельствовали, но в этот раз мое присутствие явно ее раздражало. Щедро расточаемые мной улыбки и знаки почтения не помогали. В конце концов, она без обиняков объявила причину своего недовольства: я позволяю себе о чем-то там распространяться, тогда как она желает говорить одна, поскольку она старше и времени у нее в обрез, так что мне лучше вообще помолчать. На что я, опять-таки почтительно, согласился, ограничившись фарисейским замечанием, что все мы в руце Божией и ее арифметические выкладки отдают кощунством, особенно учитывая, где мы находимся.

3. Однажды мой знаменитый, но слегка более молодой коллега гостеприимно предложил мне и приведенному мной еще более молодому иностранному гостю подняться на третий этаж к нему в Институт бегом по лестнице. - Побежали, побежали, -- сказал он. - Зачем бежать? -- спросил я. - Чтобы дольше жить!.. - Да? – не удержался я. – Вот ты бегаешь, бегаешь, а я пока что-то живу дольше тебя.

Но ее уже несло. Внезапно перейдя от продолжительности жизни к другим ее параметрам, она напомнила мне, чем та отличается от хуя, -- она жестче. Собрав последние запасы такта, я смолчал. Это было трудно, ибо асимметричный, выражаясь по-современному, ответ – типа, как давно она последний раз замеряла жесткость второго члена сравнения, -- уже  вертелся у меня на языке.  

Сама почувствовав, что зарвалась, она сбавила тон, но когда все стали собираться домой, уже в передней, снова стала ко мне цепляться. Тогда я скучным голосом сказал:

-  Хватит. А то ведь я отвечу.

Эту магическую формулу я выковал раньше – на круглом столе в «Вопросах литературы»,  в процедурном поединке с тогдашним главным редактором. Не подвела она и в этот раз (решающую роль тут играет, я думаю, именно скука в голосе), так что любовно выношенный ответ остался неозвученным. Долгое время я отводил душу, сообщая его немногим общим знакомым, и вот теперь нашел случай поделиться с читателем.

4. Мне сразу припомнились слова видного американского слависта-фрейдиста, в 70-е годы с риском для карьеры прокладывавшего путь своим непристойным методам: - Наши коллеги ценят в науке только одно: вежливость. Он говорил по-английски, а там «вежливость», politeness, многообразно связана со словарным гнездом политеса, «светскости» (polite society -- «светское общество»), политики (в разных смыслах, включая учрежденческие интриги), политкорректности и т. д.

Образец тактичного разговора о смерти, неизбежность которой, несмотря на споры об очередности, отрицать все-таки не приходится, поступил с сантамоникского телеэкрана. Показывали рекламу компании с академическим названием «Heritage» («Наследие»), обращенную к лицам, родившимся между 1923-м и 1968-м годами. Мой год рождения приходится как раз на этот отрезок, и я не стал переключать канал. Оказалось, что рекламируется система помесячных взносов, своего рода страховой полис, который в случае чего покроет сильно возросшие похоронные расходы. После этих разъяснений, выдержанных в самом деликатном тоне -- без прямых упоминаний о смерти, на экране опять появились цифры, теперь уже конкретно задающие возрастной ценз: «Если вам от 40 до 85 лет...». Все это сопровождалось достойным музыкальным оформлением, в миноре, но без надрыва, и подвигло меня не на обзаведение страховкой, а на раздумья о выборе рекламодателями именно этих цифр.

Ну, 85 -- понятно. После этой даты человек может отдать концы практически в любой момент, успев внести лишь мизерную сумму, -- верный способ обанкротить компанию. Но почему начиная именно с 40? Почему не с 30? Почему вообще не с самых юных лет? Тут, вроде бы, все в порядке, все здоровы, умирать никто не собирается? А вот и нет, подумал я. Если довольно молодому человеку приходят в голову мысли о собственных похоронах и он готов на них раскошелиться, наверно, что-то у него не так – то ли неизлечимо болен,  то ли по роду занятий регулярно участвует в перестрелках, то ли, неровен час,  чего задумал.

Источник: «Новый мир», 2009, No. 7,