Австралия, 2008 г.
12.06.2009 | Кино
Городским снобам"Бесчестье", снятое по "букеровскому" роману Кутзее - разумеется, нечто большее, чем история неудачного отпуска
Утонченный профессор английской словесности (заметно раздавшийся в толщину Джон Малкович), аристократ духа и надменный сноб в порыве высокого эстетического чувства соблазняет чернокожую (на самом деле почти белую) студентку.
Студентка переживает, жалуется гопнику-бойфренду, папе — несколько карикатурному африканскому интеллигенту — и, что гораздо хуже, ученому совету. Донжуана вызывают на товарищеский суд в спортзал, и он цинично соглашается со всеми обвинениями. Потеряв должность и зарплату, профессор уезжает на далекую ферму к дочери-лесбиянке. Дело происходит после падения апартеида, на фоне освобождения угнетенных негритянских масс, так что в провинции наш герой проходит через все прелести переходного периода — как откровенное насилие отдельных пассионариев, так и тихую партизанскую солидарность всего зулусского населения.Одновременно профессор переживает нравственное перерождение — начинает немного ковыряться в огороде, помогает толстухе-ветеринару утилизовать бродячих собак, а потом и вовсе вступает с ней в благотворительную связь на полу операционной.
Снятое по «букеровскому» роману южноафриканского писателя Кутзее «Бесчестие» — разумеется, нечто большее, чем история неудачного отпуска.
Начать с того, что частная история любителя черных девушек — это метафора самой южноафриканской истории со всеми положенными по такому случаю многозначительными репликами типа «заборы и беретты больше не помогут» или «наши проблемы не будут улажены еще долго после того, как мы будем мертвы». Крушение белого мира проиллюстрировано в лоб — сперва черный садовник вваливается в вашу гостиную и врубает телевизор, потом наводит на вас своих родственников-отморозков, а потом вежливо отнимает у вас землю и снова, как раньше, отгораживается проволокой.
Эти печальные наблюдения разбавлены еще и другими, более вневременными.
Тут и эссе о различиях женской и мужской психологии, «черного» и «белого» менталитета, и виды чудесной природы, и монологи о поэзии и сексуальности, и десятки тонких деталей, советующих нам, таким же городским снобам — а кто еще пойдет смотреть добротную экранизацию толстого романа? — всего две вещи: а) не задаваться, б) удирать при первых же признаках перемен.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.