Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

20.10.2008 | Колонка / Литература

Пропасти перевода

В новый перевод вернулось время - но уже не в виде современности, а в виде непреодолимой пропасти между Прустом и нами

Новый перевод "Комбре" — первой части первого тома "Поисков потерянного времени" Марселя Пруста — выполненный Еленой Баевской ("Азбука-классика", СПб, 2008), неизбежно вступит в идущий уже много лет спор между сторонниками Адриана Франковского (переводившего, вместе с Андреем Федоровым, Пруста в 1920-1930 годы) и сторонниками Николая Любимова (чьи переводы выходили с 1973 года).

Конечно, это был не такой всенародный спор как у партий Толстого—Достоевского или Ахматовой—Цветаевой, но не менее принципиальный. В переводе Франковского сохранялась, даже подчеркивалась структура фразы, расставлялись четкие, резкие акценты - слышна была умная речь автора; Пруст здесь не столько рассказывал или описывал, сколько рассуждал. Этот текст хотелось читать вслух. Интонация сухого, резкого, острого ума была даже усилена по сравнению с оригиналом - это была уже не довоенная, до 1913 года, интонация речи, располагающей временем и чужим вниманием, сколько послевоенная, после 1918 - более быстрая, более парадоксальная, более циничная, более опустошенная интонация, отзвуки которой мы слышим и у тогдашних русских умников - саркастического Шпета или Соллертинского и, например, в стихах Брехта.

Этот перевод говорил: "Читатель и изображенная реальность - части единого мира, одного времени; интонация мысли едина поверх языков и сквозь языки; эта книга о нас - о современной душе".

Это был перевод во всех смыслах слова современный.

В переводе Любимова интонация умной беседы совершенно заглохла; кристаллическая структура прустовской фразы атрофировалась — и получился вязкий текст, который нельзя прочесть вслух, не сбив дыхания. Все заполнила "литература" - ее особенные, книжные, глухие к реальной речи элементы - повествование, описание, псевдонародное просторечие и псевдосветский жаргон. В переводе как будто слышно и то, что Любимов никогда не был за границей, и то, что он с презрением и отвращением смотрел на современную ему советскую действительность, включая и все ее умные разговоры.

Этот перевод говорил: "Никакой Франции нет; и на русском языке никакого умного разговора тоже нет; а есть только детские воспоминания и тома русской классики, на вневременной язык которой мы и переводим такую же вневременную всемирную литературу, от Рабле до Пруста, проецируя одну книжную мнимость на другую".

Этот был перевод вневременной - со всей той аморфностью и духотой, к которым обычно приводит вневременность..

В переводе Елены Баевской — изящный грациозный язык; ровное дыхание. Это прекрасный перевод, и если переводчица действительно переведет весь роман, как обещано, то именно этот перевод станет каноническим. (Не говоря уже о том, что Баевская первая переводит с полного академического издания.) Но соль и острота, акценты и резкость из текста ушли; в переводе слышна не умная беседа, а лишь мягкая, естественная музыка литературы.

Этот перевод говорит: "Пруст уже не наш современник, он ушел в безвозвратное прошлое - к Анатолю Франсу и даже к Джейн Остин; между его умной речью и нашей уже не установишь никакого резонанса - слишком иначе мы думаем и говорим".

В новый перевод вернулось время - но уже не в виде современности, а в виде непреодолимой пропасти между Прустом и нами.



Источник: "Коммерсантъ-Weekend", №40, 17.10.2008,








Рекомендованные материалы



Шаги командора

«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.


Полицейская идиллия

Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»