25.03.2008 | Театр

Даже старая бабуля

Роман Виктюк поставил на сцене «Восемь женщин» почти по Франсуа Озону

На программке «Восьми любящих женщин» -- новой премьеры Театра Романа Виктюка -- кроме имени Робера Тома, автора известной пьесы-детектива, есть и имя Франсуа Озона. А под заголовком написано, чтобы уж совсем никто не сомневался: Huit Femmes. Но тот, кто ждет от спектакля хоть какого-то сходства со знаменитым французским киномюзиклом и, например, рассчитывает услышать песенку Mon amour mon ami, которую так соблазнительно пела в фильме Вирджини Ледуайен, напрасно размечтался. То, что делает Виктюк -- цельная натура и последовательный режиссер, -- как всегда, похоже только на него самого. Впрочем, есть кое-что сближающее фильм Франсуа Озона со спектаклем российского постановщика и отличающее их от многих других обработок пьесы Тома. Это откровенная сексуальность.

Но если в изящной французской комедии тонкий эротизм возникает не сразу и постепенно накручивает обороты, к финалу заливая все мощной волной чувственности, то в спектакле Виктюка никакой подготовки нет. Он с первой минуты прямолинеен, откровенен и простодушен, как стриптиз в Жмеринке. Вошел, скинул пальто и оказался голым.

Про пальто я говорю не для красного словца -- все героини постановки, показанной в Театре киноактера (включая Бабулю в исполнении Олега Исаева), одеты в одинаковые черные форменные шинели с нашивками и медными пуговицами и одинаковые черные шапочки. А под постоянно распахивающимися шинелями почти ничего. Затея с пальто, вероятно, имеет для режиссера какое-то символическое значение, но для зрителя, пытающегося разобраться в детективе, -- это смерть. Восемь одинаково упакованных женщин для тех, кто не сидит в первом ряду, выглядят неразличимыми близнецами. А если учесть, что в соответствии с давним приемом Виктюка все играют с радиомикрофонами и, откуда чей голос несется, разобрать невозможно, то на сюжете сразу можно ставить крест. Другое дело -- эротика.

Эротика включается с первой минуты, с первых звуков голосов, еще непонятно кому принадлежащих, но уже страстно вибрирующих и жарко шепчущих. Потом появляются распахивающиеся шинельки. И тетя Августина, которой по сюжету положено быть старой девой, одетая под шинелью в длинную комбинацию с разрезом до пояса, с места в карьер принимается по-стриптизерски обвиваться вокруг всех шестов на сцене, а их немало. Елене Карпушиной, которая играет Августину, стриптиз-акробатика не в новинку -- что-то подобное она делает в большинстве последних спектаклей Виктюка, другим актрисам приходится тяжелее, но без танцев с шестом не остался никто. Даже старая бабуля.

Выглядит все это, правда, не слишком возбуждающе. И потому, что танцы поставлены весьма бледно, с каким-то очень провинциальным представлением об эротизме (хореограф Алексей Батраков). И потому, что двигаются актрисы плоховато. И наконец, оттого, что им ужасно не идет то белье, в котором, скинув шинельки, рано или поздно все они перед нами предстают. Даже старая бабуля.

Оформление, сочиненное постоянным художником Виктюка Владимиром Боером, -- самая провальная часть спектакля. Деревянная конструкция, состоящая из двух высоко поднятых кубов с дверями, от которых вниз спускается по две лестницы, выглядит одновременно бедно и неуклюже. Сами лестницы Виктюк мастерски использует и так и эдак -- женщины по ним и ходят шеренгами в шинелях, и спускаются в танце как мюзик-холльные дивы, и ползут, и свисают, и обвиваются вокруг перил, да мало ли что еще. Но непонятные кубы, похожие на дачные сортиры, с беспрестанно открывающимися-закрывающимися дверями все равно выглядят уродливо и бестолково. Впрочем, бог с ней, с конструкцией, самое ужасное тут -- костюмы. Почему, например, Пьеретта, шикарная женщина с двусмысленным прошлым, которую в фильме играла Фанни Ардан, а тут, в качестве приглашенной звезды, -- Анна Терехова, расхаживает в трусах и бюстгальтере с такими блестками, с какими впору в заводской самодеятельности сальто крутить?

Все эти лифчики и трусики, прозрачные комбинации и короткие пеньюары с перьями и пухом напоминают даже не о провинциальном стриптизе, а о дешевом борделе, где «эротическое белье» закупают оптом на вещевых рынках.

С другой стороны, может быть, именно таким и был замысел автора спектакля? Даром что ли на обложке программки к «Восьми любящим женщинам» режиссер захотел увидеть большую репродукцию главной кубистской картины Пикассо -- «Авиньонских девиц», с которой на зрителя смотрят пять совершенно голых угловатых дам. Писали, что первоначально эта работа Пикассо должна была изображать сцену в публичном доме и называться «Философский бордель». Совсем неплохое название для спектакля Виктюка.

Источник: "Время новостей", №48, 24.03.2008,