18.02.2008 | Книги

От молчащего учителя…

...к человеку из глины

У Михаила Айзенберга, одного из ключевых авторов современной русской поэзии, лауреата премии Андрея Белого (2003), вышла новая книга стихов – «Рассеянная масса» («Новое издательство», 2008) – шестая, если считать от первопечатного «Указателя имен»  (1993), и двенадцатая, если помнить, что «Указатель» был наполовину построен из материала шести книг, написанных и не напечатанных в 70-80-е годы (стихи из них печатались в сам- и тамиздате). 

Общая – начиная с 1950-х годов - для неподцензурной поэзии ситуация: советский мир чужд, прерванная традиция недоступна, поэзия невозможна  – эта ситуация  в стихах Айзенберга превратилась в качество самого голоса, в его фрагментарность, внутреннюю разорванность; превратилась в напряженную внимательность почти безнадежного вслушивания-ожидания. 

Часто относимые к Айзенбергу формулы «поэт и критик», «поэт и эссеист»  своим грубым «и» заслоняют единство авторской позиции: и в его статьях о чужой поэзии (собранных в книги «Взгляд на свободного художника», 1997, и «Оправданное присутствие», 2004), и в очерках о людях семидесятых годов («Контрольные отпечатки», 2007) мы находим то же сосредоточенное вслушивание  - только в прозе оно неизбежно приводит к какому-то «вот оно» (чужое стихотворение, другой человек, его жест или фраза) – а в стихах оказывается особым – почти самодостаточным - состоянием.

Такое состояние и есть жизнь в присутствии прерванной традиции – то есть молчащего учителя: он указывает тебе на какие-то точки или моменты чуждого мира как на загадку, делая их мишенью твоего концентрованного внимания-ожидания, - но разгадки почти никогда не дает.

К концу 1990-х годов в стихах Айзенберга ожидание сменилось отказом, вместо финальной паузы все чаще произносилось твердое «нет» - и вдруг в книге «В метре от нас» (2004) в его поэзии началась перемена, теперь, в «Рассеянной массе», выяснившаяся окончательно: голос целиком высвободился из-под чьей-то власти и легко парит на некоторой дистанции и от мира, и от самого говорящего – «человек», «жилец» и другие безличные обороты почти окончательно вытеснили «я».  Как будто дробящее мир на точки и моменты немое учительское присутствие отступило  - и загадочность разлилась по миру тихим, ровным, уже не мучительным слоем: Признаки тихого наводнения.//Перерождение мер и весов.// Прожили век, а такого не видели. //Надо все начинать с азов. Новое входит (падает) в этот мир не как непонятная вещь в понятную среду, а как бессмысленная вещь в загадочную среду: Вдруг приходит новый, действительно новый день — // как гигант, готовый вырубить лес…// Мельницей ходят широкие рукава.//Невредимы мельницы-исполины.//В окне появляется голова//человека, сделанного из глины.

Для чтения современной поэзии необходимо – нет, не знакомство с ее языком, который нельзя узнать заранее, который постоянно обновляется, дробится и узнается только в самом чтении-слушании, - необходимо другое: нужно самому уже иметь какую-то мысль о своей жизни – не умственную, а самую простую или случайную, но мысль – потому что

современные стихи соотносятся не с твоими чувствами или впечатлениями,  а с твоей мыслью о собственной жизни. Не заменяют эту мысль своей, а твоей же собственной мысли  дают силу и голос.

Если читатели – выходцы из прежнего мира – видят в стихах «Рассеянной массы» отчет о своей невключенности в новый мир, то новые читатели, часть нового мира, узнают в них свою внутреннюю разрезанность, - и их можно назвать лучшими читателями Айзенберга, потому что пространство его поэзии впервые становится целиком внутренним пространством именно для них. Они узнают себя не только в «жильце», но и в «человеке, сделанном из глины». И именно для них витающий между «жильцом» и то тихо-загадочным, то грозно-бессмысленным миром, замирающий и возобновляющийся голос стихов Айзенберга становится собственным голосом.

Источник: "Коммерсантъ Weekend", №5, 15.02.2008,