Авторы
В Гарварде некоторое время назад я прослушал доклад Валентины Апресян с очень интересным лингвистическим анализом ряда русских слов, выражающих различные духовные переживания, явления и объекты.
Как было отмечено, духовное в русском языке практически всегда выражается через физические параметры, которые и являются единственной измерительной шкалой. Более того, духовное оказывается тем более духовным, чем оно больше и сильнее.
Скажем, вместилище духовного начала - дух, как известно, должен быть крепким, душа большой и сильной (маленькая душа, мелкая душонка - характерное негативное описание). Большим и горячим должно быть сердце - еще один сосуд для духовного (исключение может быть сделано для хорошенькой девушки, которой вполне разрешается иметь не сердце, а сердечко, но все равно трепетно и сильно бьющееся). Крепкой, глубокой и сильной должна быть вера (как, впрочем, и знание), а вот маловерие, маленькая вера, без сомнения, отрицательная характеристика.
Иначе говоря, в духовном прежде всего важно физическое превосходство - в размерах и силе, - других параметров духовного русский язык не фиксирует. Поэтому добро - безусловный и стратегический победитель, ибо добро большое и могучее, зло - маленькое и слабое.
Не случайно, конечно, у добра есть еще одно значение в русском языке: добро - это имущество, пожитки, нечто материальное. То же самое касается и пары: свет и тьма. Здесь только свет имеет материальный источник, и чем он мощнее и сильнее, тем света больше. Тьма же не имеет материального носителя, тьма - это всего лишь отсутствие света.
Иначе говоря (как на самом деле можно было предположить), в языке зафиксированы властные конструкции типа: кто сумел, тот и съел; победителя не судят; правы те, кто сильнее и кого больше. Все же мелкотравчатое, слабое, обреченное на поражение вызывает брезгливое отрицание и подозрение.
Это естественно, поскольку в языке, как и в социальной сфере, правила и предпочтения диктуют победители, для которых важно зафиксировать не только физический, но и духовный смысл победы. Сильное оказывается синонимом справедливого, большое - доброго, количество - синоним качества, материальное - мера духовного.
Носитель русского языка, таким образом, пронизан лежащими в его основе оценками различных явлений социального, политического и культурного характера. Чем больше, тем лучше. Чем мы сильнее, тем мы более правы.
Понятно, что об этом знают или догадываются политики, для которых язык служит инструментом власти. Не только гениальный изобретатель самоназвания "большевики" (что тут же получило народную этимологию - те, кто, конечно, несравнимо более прав, чем обреченные на поражение самим языком "меньшевики"), но и московские князья, русские цари, советские генсеки и обслуживающая их интеллектуальная элита - от писцов, думских дьяков и монахов до пресс-секретарей и политологов.
Не случайно на гербе российской империи - двуглавый орел (кстати, знак хеттского солнца), а не, скажем, щегол, с которым мог олицетворять себя только опальный поэт. Поэтому кремлевская партия власти имеет своим символом медведя, а не кролика или там осла, поэтому нынешний русский президент строит из себя крутого мачо, снимается топлес. Поэтому Сталин целился из винтовки, Путин управляет самолетом, грозит Западу и внутренним врагам.
Так в советское и нынешнее время боролись за цифры поддержки избирателей на выборах: 99% или 64% - это проценты истинности в ситуации, когда большинство - это правда, а меньшинство - ложь или зло.
Кстати, читатель "Дела" может найти свежий пример на эту тему в предыдущем номере газеты в статье "Россия сильных, а не хворых" Алексея Шустова, посчитав, скажем, сколько раз сила в статье уподобляется правде, а количество является подтверждением справедливости.
Конечно, и в русском языке есть отражение вымороченного существования меньшинства и попытки хоть что-то противопоставить стремлению уравнять количество и качество, как, скажем, в пословице: "Мал золотник да дорог". Или, скажем, изречение, вложенное летописцем в уста Александра Невского: "Не в силе Бог, но в правде", что было понятно в ситуации слабости Руси перед лицом Золотой орды. Да и, как сегодня доказывают некоторые исследователи, победитель полчища псов-рыцарей сражался не с немцами, а со шведами, было их не войско, а маленький отряд, и русские в этой битве не выиграли, а проиграли.
Иначе говоря, уважение к позиции меньшинства (что на самом деле и есть демократия) появляется, только если в меньшинстве оказывается сила, претендующая на господство, но не достигающая его.
В остальных же случаях слабых, проигравших, побежденных принято презирать и добивать - ссылками, травлей, улюлюканьем в СМИ.
Понятно, что это не только не демократическая, но и не христианская традиция. Ведь в христианстве слабым, хворым и убогим духом отведено не просто важное, а основное значение адресатов истины, ибо именно к ним прежде всего и обращался Христос. Но в той версии православия, которая веками навязывалась властями в России (вполне языческой, прямо сказать, со своей поддержкой большинства, количества и материальной силы), нет и следа уважения к слабым и сирым.
А ведь если говорить по существу, что может быть достойнее национальной идеи - заставить общество уважать меньшинство? Правда, что тогда делать с языком?
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
