10.12.2007 | Театр

Очень русская история

Кама Гинкас поставил спектакль о серийном убийце Роберто Зукко

Постановка «Роберто Зукко» в ТЮЗе требовала от Камы Гинкаса ответа на целых два вызова. Первый – был вызовом самой пьесы Бернара-Мари Кольтеса, почти тридцать лет назад написавшего историю реального серийного убийцы, признанного на суде психопатом оттого, что преступления его выглядели совершенно беспричинными. Тогда та история во Франции звучала очень болезненно: в районе, где это произошло, все жители выступили против того, чтобы пьеса Кольтеса была поставлена в театре, и чтобы убивший отца, мать, полицейского, ребенка герой, в чьем имени драматург изменил всего одну букву, говорил со сцены свои странные поэтические монологи.

«Роберто Зукко» ставили много и часто крупные режиссеры, привлеченные именно неочевидностью пьесы: надо было решить, кто все-таки такой свободолюбивый убийца Зукко, характер которого ускользал, - герой беспрестанно действовал и говорил, но все равно оставался человеком без свойств.

Второй вызов, принятый Гинкасом, был вызовом современной драмы, принципиальным для режиссера, который уже лет двадцать не ставил ничего, кроме классики. Тут видно влияние студентов-режиссеров его курса в Школе-студии МХАТ, с которыми несколько лет назад Гинкас посвятил целый семестр постановкам новых пьес. С тех пор по независимым сценам Москвы растеклась «новая драма» в режиссуре гинкасовских учеников, а сам мастер, как говорят, остался впечатлен открытиями, которые принесли ему свежие и непривычные тексты. Этот сюжет явно отражен справкой о драматурге из программки к новому спектаклю Гинкаса, где есть слова: «Новая драма» ведет исток из пьес бунтующего интеллектуала Кольтеса».  Саму «новую драму» учителю как-то ставить невместно, а вот ее предтечу, «современную классику» - интересно. Но, берясь за текст, Гинкас подходит к нему явно уже с опытом жесткой и шокирующей «новой драмы»: он выбирает не ставший хрестоматийным перевод Марии Зониной из сборника 1995 года, а новый, куда более грубый и сниженный перевод екатеринбургского переводчика Натальи Санниковой. Там, где у Зониной охранники, видя побег Зукко, говорят: «А, черт, и впрямь сбежал», у Санниковой это звучит как: «Бля, ты прав. Смылся, сука». Где у Зониной брат говорит потерявшей девственность сестренке: «Ты теперь баба и всем плевать», у Санниковой: «Ты сучка, и всем похер».

Впрочем, дело не только в переводе, спектакль полон разговоров, никакого отношения к Кольтесу не имеющих (не рискну назвать их отсебятиной, поскольку они явно заданы режиссером), все периферийные сцены, особенно между зеваками, охранниками или полицейскими, превращены в развернутые клоунские интермедии с матерком, главная цель которых - все то же самое снижение.

Спектакль начинается как раз с такого препирательства клоунов-охранников (Алексей Дубровский и Сергей Лавыгин). Группа «5nizza» беспечно поет: «Я не той, хто тобі потрібен…», и один из охранников принимается переводить. «И так понятно, ты что хохол?», - раздражен второй. «Да нет, служил… в Белоруссии», - отвечает первый. И понеслось. Песен «Пятницы», кстати, в спектакле много, как видно, в них Гинкасу приглянулись ленивые регги-мотивы с их анархистско-растаманским свободолюбием. «Пятница» – это вчерашний день», - комментирует один из клоунов, поигрывая топором (так Гинкас передает привет собственной старой постановке о другом убийце – Раскольникове). «И пьеса – вчерашний день, и режиссер», - откликается второй.

Потом те же клоуны станут офицерами в полицейском участке, один наденет тюбетейку, а другой - сванку и, допрашивая подружку Зукко, они начнут говорить с закавказским и среднеазиатским акцентом, материться, обращаться друг к другу «комиссар Каттани», а потом вдруг перейдут на суржик. А еще позже они будут зеваками, мужчиной и женщиной, в самой шокирующей сцене спектакля – той, где Зукко держит под прицелом даму и ребенка, требуя машину, а клоуны со своей болтовней носятся вокруг, обсуждая, как помочь жертвам и превращая кольтесовскую  сатиру на трусливых обывателей в полное дуракаваляние.

Зрители в спектакле сидят прямо на сцене, которую Сергей Бархин открыл до самого черного дна, со всеми ее карманами и железными решетками.  Светятся лишь две надписи «The Tunnel» и дело, похоже, действительно происходит не в приличной буржуазной среде, к которой мы привыкли относить персонажей Кольтеса, а в каком-то туннеле среди бомжей и алкашей, где вместо солнца - слепящие зал фары. Мать Зукко (Виктория Верберг) – явная алкоголичка с чинариком, прилипшим к нижней губе и трясущимися руками в грязных митенках. Она, сидя на железной кровати, то талдычит одно и то же, то впадает в истерику, ничуть не слушая, что ей говорит сын. Кажется, он убивает ее просто, чтоб замолчала. Семья влюбленной в Зукко Девчонки – тоже из какой-то совсем голой бедноты, тут матери, описанной автором, нет и в помине, а отец (Андрей Бронников) лишился всех слов и лишь сидит, лучезарно тараща в зал водянистые пьяные глазки. Только очкастая сестра (Ольга Демидова) с нелепыми косицами и в вечно расстегнутом халате тараторит, не умолкая.

Снижение идет по всем направлениям – шумно, густо, настойчиво, и героев в клоунском мире остается лишь двое: убийца Роберто Зукко (Эдуард Трухменев) и смешная угловатая Девчонка (Елена Лядова) в вязаной шапке, натянутой на глаза.

Эти двое у Гинкаса тоже не слишком похожи на наши представления о героях Кольтеса.  В попытке объяснить феномен Зукко, Гинкас следует за Раскольниковым: убийство всегда связано с болезнью. И Трухменев, несмотря на свою брутальную героическую внешность и эффектно накачанный торс, который так любят демонстрировать режиссеры, играет Зукко человеком с явными отклонениями, почти аутичного.  Он болезненно сосредоточен, почти никогда не смотрит собеседнику в глаза и, объясняя, что ему нужно, как-то шизоидно показывает все руками. Он выглядит страшновато, к тому же все время таскает за собой на цепи прикованное к ноге арестантское ядро, будто якорь, мешающий ему вылететь из туннеля в небо, о котором он так много говорит. Но в этом клоунском мире его никто не боится, даже когда Зукко сам сует под нос свой портрет на плакате «Wanted!». Рядом с больным парнем, убивающим, кажется, тех, кто мешает ему сосредоточиться, оказывается Девчонка. Но не та рано повзрослевшая оторва, что мы думали - влюбленная в Зукко и предавшая его, а потом проданная в проститутки ради того чтобы найти любимого убийцу. Нет, Гинкас выкидывает всю историю падения, и простодушная веселая девочка оказывается невинным ребенком, мечтающим о любви, но пока не ведающим ее.

Так рассказ об убийце без свойств становится историей о странном больном парне, пытавшемся вылететь из темного подземелья и почти случайно убивавшего тех, кто ему мешал. И о невинной девочке, готовой идти за убийцей куда угодно. Очень русской, в сущности, историей.

Источник: "Время новостей",07.12.2007 ,