Авторы
04.12.2007 | Архив "Итогов" / Просто так
Два дня в оранжевом свете…... или Сочинение на тему "Как я провел выходные"
Выходные я провел в городе Амстердаме, куда был приглашен тамошним университетом для участия в "Амстердамских русско-голландских поэтических салонах". Было познавательно.
Но это все было в воскресенье, а прилетел я в субботу.
Первое впечатление - туалет в аэропорту. Не то чтобы это был какой-то особенный туалет, но натуралистически изображенные на сверкающем чистотой дне унитаза две-три полновесные мухи сразу же дали понять о культивируемой в городе иронической рефексии по поводу пресловутой западной стерильности. Рефлексия рефлексией, а сортирная стерильность в наличии, что приятно.
Итак, я прилетел в субботу. Но это была не вообще суббота, а суббота 4 июля. Тем, кто следит за футбольным чемпионатом, объяснять ничего не надо. Для тех, кто за футболом не следит, поясню, что в этот день ближе к вечеру голландцы "сделали" аргентинцев.
Господи, что творилось в городе! О подобных буйствах я много слышал раньше, но увидел впервые. Наряженная во все оранжевое (цвет нидерландской сборной и нидерландской же династии) толпа орала, пела, плясала и вообще всячески ликовала. Машины и мотоциклы гудели, пешеходы дули в дудки и перегораживали дорогу трамваю. Трамвай охотно останавливался и тоже издавал звуки. Какие-то совсем уже расшалившиеся граждане, забравшись на буфер трамвая, отламывали дворники от лобового стекла. Поразительной была реакция вагоновожатого. Вместо ожидаемого "ты что же, козел вонючий, делаешь?" он приветливо улыбался и махал рукой, как Брежнев с трибуны. Очевидно в трамвайном парке предусмотрена и такая статья расхода. Совсем распоясались подростки. Эти "малые голландцы" отворяли двери аргентинских бифштексных заведений с названиями типа "Гаучос", выкрикивали противными голосами короткое слово "Holland" и убегали, счастливо хохоча. А еще они чем-то плевались из пульверизаторов. Надеюсь, водой.
Итальянские же рестораторы, уже отволновавшись, отвопившись и попривыкнув к положению аутсайдеров, сохраняли строгий нейтралитет, но рестораны на всякий случай позакрывали.
А есть между тем хотелось. В каком-то относительно свободном от оранжевых буйств переулке обнаружился ресторан, предлагавший польскую кухню. Ну что ж - польскую так польскую. Название ресторана рождало целый пучок противоречивых, но в целом вполне домашних ассоциаций. Назывался ресторан Szmulewicz. Шмулевич, короче говоря. Ладно, отведаем чего-нибудь польского, дайте меню. Безусловным гвоздем польской гастрономической программы явился суп из аллигатора. Супа я трусливо не взял, безо всякого удовольствия представив себе крошечных крокодильчиков, с выпученными глазками некоординированно плавающих в кипяченой воде в компании вареной морковки. Но зато я понял, почему в мутных водах Вислы практически исчезли аллигаторы. Это зловредный космополит Шмулевич извел их на амстердамские супы. Взять пришлось какие-то Piroszki (ударение на втором слоге), начиненные чем-то столь нестерпимо индонезийским, что, откусив первый же кусок, я пустил непрошенную слезу, вроде как несчастный польский аллигатор под ножом кровожадного Шмулевича. Надо ли добавлять, что Piroszki с крокодилами не оставляли меня и во сне?
Воскресенье во многих европейских городах - время мертвое. Все надевают костюм, покупают торт и едут проведать бабушку. В Амстердаме, похоже, бабушек ни у кого нет.
Весь город, включая ничьих бабушек, на улице или в кафе. Город - продолжение жилища. Человек в домашних шлепанцах - явление нормальное. Там нормально все. В крошечную пивную, где я сидел и пил пиво, вошел бомжеватого по нашим представлениям вида человек с махровым полотенцем на плечах и огромным соколом на указательном пальце. Пока человек пил пиво, птица скромно, но с невероятным достоинством восседала на спинке стула. Нормально. Почему нет? Дух всяческого художественного и жизненного экспериментаторства заметен повсеместно. Этому духу подвержено не только человеческое население города, но и представители городской фауны. Мне рассказывали, что обитающие на каналах утки с недавних пор стали инсталлировать свои гнезда из банановых шкурок, окурков, обрывков пластиковых пакетов, листиков фольги и презервативов. Склеивается все это, очевидно, жвачкой. Сам я этого не видел, о чем искренне жалею. И вообще ни одной утки я не видел, зато видел аиста. Аист стоял на перилах моста, нечленораздельно передвигая ногами и делая крыльями знаки, что вот прямо сейчас улетит. Но так и не улетел. Улетел я.
Однажды она спросила: «Ты ел когда-нибудь варенье из роз?» Ничего себе! Варенье из роз! Какой-то прямо Андерсен! Варенье! Из роз! Неужели так бывает? «Нет, - ответил я с замиранием сердца, - никогда не ел. А такое, что ли, бывает варенье?» «Бывает. Хочешь, я привезу тебе его в следующий раз?» Еще бы не хотеть!
Можно, конечно, вспомнить и о висевшем около моей детской кроватки коврике с изображением огромного ярко-красного гриба, в тени которого, тесно прижавшись друг к другу, притулились две явно чем-то перепуганные белочки. Что так напугало их? Коврик об этом не счел нужным сообщить. Одна из первых в жизни тайн, навсегда оставшаяся не раскрытой.
