18.07.2007 | Колонка
Конкретное безбожиеПочему Россию не затронул подъем воинствующего атеизма
Книги о религии Ричарда Докинса и Кристофера Хитченса стали мировыми бестселлерами. Вышедший раньше опус Докинса уже переведен на 31 язык и продан в количестве более миллиона экземпляров. Труд Хитченса тоже раскупается как горячие пирожки. Само по себе это не удивительно, религиозная тематика нынче в моде. Удивительно другое: оба произведения написаны с позиций воинствующего атеизма. Чего стоят одни названия – «Бог – обман» у Докинса и «Бог не велик» у Хитченса. Последний снабдил свой труд еще и подзаголовком: «Как религия отравляет все вокруг». Совсем недавно такое и представить было трудно.
Несмотря на секуляризацию Европы, откровенный атеизм считался здесь дурным тоном, а в США и вовсе был в глухой обороне. Между тем оба автора – вполне респектабельные люди: Докинс профессорствует в Оксфорде, а Хитченс – влиятельный вашингтонский журналист, к его мнению прислушивается американская элита.
Первое объяснение, которое приходит на ум, – подъем радикального ислама. Он смертельно напугал западную публику и лицом к лицу столкнул ее с иррациональной, «дикой» стороной религии, о которой она успела подзабыть. Когда тебя с упрямым остервенением пытаются лишить жизни во имя чужого бога, невольно забываются табу, вскормленные десятилетиями толерантности и политкорректности. Вспоминается и собственное неприятное наследие, к примеру, инквизиция и европейские религиозные войны. На эту благодарную почву и падают семена воинственного атеизма.
Ислам пугает, но порой порождает у западной публики и другую реакцию. Сталкиваясь с сильной живой верой, она невольно оглядывается на собственную духовную традицию, которая переживает не лучшие времена. Эта ностальгия играет на руку христианскому консерватизму.
Возникает парадоксальная ситуация: встреча с исламом кого-то подталкивает к атеизму, а кого-то возвращает к собственной традиции.
И тем самым усиливает противостояние между секуляризмом и религией на Западе. Началось оно не вчера. Просто сейчас оно нарастает в геометрической прогрессии. В фокусе борьбы оказываются не просто мировоззренческие, но абсолютно конкретные и жизненно важные проблемы. Взять запрет на противозачаточные средства, неумолимо поддерживаемый Ватиканом. Как считают критики, он не только превращает женщин в слепое орудие продолжения рода, но в странах третьего мира, где СПИД выкашивает население гораздо быстрее средневековой чумы, фактически ведет к смертоубийству. Все это придает дебатам очень эмоциональную окраску, и оппоненты не щадят друг друга. Тот же Хитченс высмеивает всеобщего кумира мать Терезу, желая ей оказаться в аду, в который сам не верит. И все потому, что при жизни она исправно поддерживала позицию Ватикана. Еще несколько лет назад никто бы не простил ему подобных острот.
А страсти все накаляются. Генетические исследования движутся семимильными шагами, но христианские консерваторы, ссылаясь на святость жизни, выступают против экспериментов с зародышами, требуют запретить извлечение стволовых клеток из эмбрионов и т. д. И некоторые политики к ним прислушиваются. Например, президент Буш недавно наложил вето на законопроект, разрешающий государственное финансирование медицинских исследований с использованием стволовых клеток из человеческих эмбрионов. Противники обвиняют консерваторов в мракобесии, которое тормозит развитие науки и не позволяет медицине спасать тысячи человеческих жизней. Радикальный атеизм в такой атмосфере растет как на дрожжах. Ведь на кон поставлена уже не жизнь далеких африканцев, но твоих близких, а то и собственная.
Все эти бури обходят Россию стороной. Общество здесь не ощущает угрозы ни со стороны ислама, ни тем более христианства.
И дело вовсе не в том, что оно повально религиозно, в тех же США церковь посещают гораздо чаще. Причина в поведении традиционных российских религий. Скажем, РПЦ громогласно заявляет о своем консерватизме как о главном преимуществе над западным христианством. Она без устали вещает о себе как о стойком оплоте борьбы с секуляризмом и утверждает, что может стать в этом деле примером для Запада. В чем же заключается борьба? РПЦ призывает пересмотреть общепринятый подход к правам человека и нападает на «либеральный тоталитаризм». Об этой и других проблемах представители церкви говорят весьма охотно, но в самом общем духе, не касаясь конкретных вопросов, имеющих отношение к образу жизни. Вопросы абортов и половой морали волнуют их гораздо меньше, чем Ватикан и протестантских ревнителей веры. А уж к проблемам биоэтики они почти не проявляют интереса и не пытаются на манер западных фундаменталистов изгнать беса современной науки из жизни общества. Примерно в таком же духе ведут себя и другие традиционные религии России.
Именно это, а вовсе не врожденная набожность россиян и даже не их сочувствие религии в память о принудительном богоборчестве, объясняют слабость отечественного атеизма.
Религия в России не вмешивается в практическую сторону жизни и не дает широкой публике повода на себя обижаться.
Шумные эскапады по поводу прав человека и либерального беспредела способны напугать лишь горстку интеллигентов, обществу en masse они по барабану. Поэтому малочисленный отряд атеистов и мечтать не может о том успехе, который выпал на долю западных единомышленников. Их аудитория ограничивается ими самими. Подобная ситуация, понятное дело, устраивает российских религиозных деятелей. А должна бы насторожить.
Яростная схватка атеистов и верующих на Западе – свидетельство того, что самые насущные проблемы рассматриваются там в религиозном контексте и никого не оставляют равнодушным.
Секуляризм секуляризмом, но религия продолжает быть в гуще жизни. У нас же она существует в стороне от нее. И вызывает к себе благодушное безразличие.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»