Авторы
Британская королева возвела писателя Салмана Рушди в рыцарское звание. Того самого Рушди, которого покойный аятолла Хомейни приговорил к смерти за богохульный роман «Сатанинские стихи» и которого Британия долгое время прятала от мусульманских мстителей. Скандал поднялся нешуточный. Правительства Ирана и Пакистана гневно осудили «королевский проступок», а пакистанские улемы в отместку присвоили бен Ладену почетный титул «меч Аллаха».
Над писателем вновь нависла смертельная угроза, ведь Хомейни умер, так и не отменив свою фетву, а значит, любой неистово верующий мусульманин может собственноручно осуществить приговор.
Таких за 19 лет со дня выхода романа стало гораздо больше.
Начались дебаты и среди британцев. Есть ли смысл дразнить исламский мир, когда отношения с ним и так предельно накалены, не говоря о собственных мусульманских радикалах, норовящих поднять Британию на воздух, вопрошали прагматики. Да, есть, отвечали идеалисты, ведь на карту поставлена ключевая ценность западной цивилизации – свобода слова. Надо проявлять стойкость в ее защите и не идти на уступки.
Дебаты такого рода уже не первый год сотрясают западный мир, но спорщики крайне редко вспоминают о том, что Салман Рушди – великолепный писатель, который, как шаровая молния, ворвался в англоязычную литературу в самом начале 80-х годов. Его пронзительный роман «Дети полуночи» удостоился «Букера Букеров», да и «Сатанинские стихи» написаны мощно и изобретательно.
Если об этом забывают почитатели Рушди, то что уж говорить о борцах с кощунством. У них и мысли не возникает о том, каким талантом наградил их обидчика Господь.
Понять защитников святыни несложно. Художественная ценность вызывающего жеста начисто выпадает из их поля зрения. Качество творческого продукта не волнует. Поэтому им, в конечном счете, все равно, с кем сражаться. Пусть это будут датские острословы с их площадным юморком, или не блещущий вкусом немецкий режиссер, предлагающий выносить на сцену мешок с отрубленными головами основателей мировых религий, или прекрасный писатель, который делится с миром своими мучительными сомнениями. Им все едино. У них другая задача: главное, чтобы было пристойно, а коли скучно и бездарно, так и хорошо, соблазна меньше.
Безразличие многих доброжелателей Рушди к художественной ценности его творчества тоже вполне объяснимо. Для них оно, прежде всего, демонстрация свободы слова, то есть важнейшей политической ценности. А та сама по себе нуждается в защите. Ведь без нее обрушится все здание западной демократии. Эстетическая составляющая конфликта отодвигается на задний план, а то и вовсе замалчивается. Качество свободного высказывания может быть высоким или низким – не в этом суть.
Итак, для Запада важна политическая ценность свободы слова, для Востока – нерушимость святыни, на которую это слово покушается. Поэтому для одних Рушди – символ незыблемости свободы, а для других – отступник и богохульник, который не заслуживает ничего, кроме смерти. На то, что он большой писатель, по сути, наплевать и тем и другим.
Крайне наивно было бы пытаться растолковать обиженным мусульманам, что их обидчик наделен недюжинным талантом, но для западного сознания утеря эстетического критерия непростительна.
Нынешний конфликт между двумя свободами – слова и религии – на Западе пытаются урегулировать с помощью идеи ответственности. Говорящий должен помнить о последствиях своего высказывания, защитник святыни – не прибегать для ее защиты к насилию. Поиск подобного компромисса лежит в основе таких документов, как резолюция ПАСЕ «О свободе выражения мнения и уважении к религиозным верованиям» от 28 июня 2006 г. Однако компромисс – бранное слово в сфере искусства, художников хвалят как раз за бескомпромиссность. Творчество – это эксперимент, который предполагает риск. Разговоры об ответственности художника – по большей части разговоры в пользу бедных. В погоне за эстетическим идеалом творец не хочет и не умеет ограничивать себя, свобода творчества для него абсолютна. Поэтому и обиженных всегда хоть отбавляй. А сейчас, когда обидчивость мусульман (да и верующих иных религий) явно зашкаливает, поле для конфликтов расширяется со скоростью звука.
Мы можем сколько угодно требовать от художника ответственности, все равно в своей работе он будет руководствоваться другими критериями. Поэтому и мы вправе судить о его творчестве по безжалостному принципу: что можно Юпитеру, нельзя быку.
Каким бы спорным и даже кощунственным ни казалось истинно талантливое произведение, оно лоб в лоб сталкивает с болезненными и острыми вопросами бытия.
Талантливый художник может помочь нам вырваться из плена культурных стереотипов и увидеть нечто новое. Он побуждает к мысли. А значит, его творчество нуждается в защите от плоских интерпретаторов, которые не видят в нем ничего, кроме глума. Напротив, глумящихся бездарей защищать ни к чему, от них надо защищаться.
Критерий качества – не абстракция. Талант всегда конкретен и верифицируем. Другое дело, что в нашем предельно политизированном мире трудно выступить с независимой оценкой. И все же нынешний виток напряженности вокруг фигуры Рушди свидетельствует о некоторых подвижках. Как стало известно дотошным журналистам, члены британского подкомитета по награждению в сфере искусства и медиа, которые выдвинули кандидатуру писателя, и не предполагали, что поднимется такая буча. Наверное, это свидетельствует об их политической наивности и недальновидности, но также и о том, что они уважили писателя именно за его литературные заслуги.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
