27.06.2007 | Париж Дельфины де Жирарден
Лавровые окорока29 июня 1839 года
Один приятель пересказал нам остроумное словцо судьи С. Шел процесс по делу ростовщика, который ухитрился всучить одному несчастному в уплату по векселю свиные окорока на сумму двадцать одну тысячу франков. Адвокат, защищавший ростовщика, то и дело восклицал: “О, господа, вы не можете заподозрить нас в такой подлости. Мы, воевавшие под знаменами великого человека, мы, награжденные звездой героя, мы...” ---“Довольно, -- перебил судья, -- мы видим, что вы желаете увенчать ваши окорока лаврами; пойдем дальше”.
Эти окорока ценою в двадцать одну тысячу франков приводят нам на память больного верблюда, которого один из самых знаменитых наших модников в сходных обстоятельствах получил от одного прославленного ростовщика. Корабль пустыни имел в конюшне юного денди весьма бледный вид. Английские скакуны обращались с ним без всякого почтения.
Знаем мы и юного офицера, которому ростовщик, не знающий ни стыда, ни совести, вручил вместо денег тысячу канареек. Кормить и ублажать тысячу канареек – дело нелегкое, тем более для младшего лейтенанта; пожалуй, с тысячью луидоров он бы управился куда легче. Тысячу луидоров можно положить в кошелек, а тысячу канареек не уместишь даже в одну клетку. Бедный шалопай поселил свое крылатое богатство в комнате по соседству со своей спальней, однако удивительные монеты не звенели, а пели, и неумолчное это пение не давало покоя никому в доме. Дядюшка молодого человека, от которого всеми силами старались скрыть сомнительную спекуляцию, заинтересовался странными концертами и поднялся в мансарду племянника; тайное стало явным. Дядюшка был человек умный; он расхохотался и заплатил долги племянника. Тогда тот стал пристраивать канареек. Две дюжины взялась продать привратница, несколько штук взяла прачка; молодой человек хотел выказать щедрость и раздарить всех остальных, но это оказалось не так легко: больше двух птичек в один дом не брали.
Юноша ловко распределил их по разных кварталам. Двух канареек он подарил актрисе из театра “Жимназ”, двух – старой даме из квартала Маре, четырех – дочке привратника военного министерства: дети ведь обожают птиц; но даже после того, как он обеспечил канарейками весь свой круг, всех своих начальников и подчиненных, все друзей и подруг, у него все равно оставалось птиц куда больше, чем нужно человеку для счастья; тогда он выпустил всех оставшихся на свободу.
Говорят, что, простившись с последней птичкой, он простился и с последним экю; деньги, данные дядюшкой, иссякли, и какой-то ловкач уже предложил нашему герою выгодную спекуляцию: двенадцать тысяч зонтиков, которые можно продать и тем самым поправить положение, но мы не хотим этому верить: для послужного списка юного спекулятора более чем достаточно тысячи канареек.
Провинциалы по-прежнему здесь, но их не узнать. Их манеры и повадки переменились полностью; куда делось простодушное изумление, которое немедленно указывало на их происхождение? куда делись те поразительные уборы, которые обличали их малую родину?
Отличительная черта женщин, о которых мы говорим, заключается в том, что они вовсе не похожи на женщин и более всего напоминают бойких кукол, внезапно обретших дар движения и речи; они стараются держаться величаво, но остаются чопорными и жеманными